Мадлен открывает рот, но не издает ни звука.
Элисон, ты согласна?
Да, согласна. Я снова вживаюсь в роль адвоката. Думаю, психиатрическое освидетельствование необходимо. Будет крайне полезно оценить ваше душевное состояние, и сейчас, и, если получится, на момент совершения преступления.
Не хочу быть сумасшедшей. Я впрямь не считаю себя сумасшедшей. Мадлен говорит тихо, но каждое ее слово будто брошенный в воду камень.
Мы и на секунду не склоняем вас к этому, заверяю я. Просто нужно рассмотреть все варианты.
А как насчет аффекта? спрашивает Фрэнсин. Что может означать такой вариант?
Самые разные вещи, но я не хочу его использовать, пока не услышу от Мадлен полную историю ее отношений с Эдвином и поминутный отчет о событиях тех выходных. На мой взгляд, перво-наперво нам требуется независимое психиатрическое освидетельствование.
Какое-то время я ходила к психотерапевту. Мы провели только два сеанса, а потом об этом узнал Эдвин. Мадлен до сих пор говорит чуть слышно.
Что случилось, когда он об этом узнал? уточняю я.
Эдвин заявил, что это пустая трата денег. Мол, никому выговариваться мне не нужно, а если нужно, он всегда к моим услугам.
Как вы это восприняли? спрашиваю я.
Я согласилась с ним. Психотерапевт мне не нравился, сеансы были в тягость.
Зачем вы к нему обратились?
Чтобы поговорить о своей тяге к спиртному. Чтобы понять, можно ли ее контролировать. Мадлен замолкает и со вздохом смотрит в окно у меня за спиной.
Когда это было? Я рисую стрелку с низа страницы наверх и жду продолжения. В жизни не подумала бы, что Мадлен прикладывается, она же такая ханжа!
Почти пять лет назад. Мадлен снова сосредоточивает внимание на мне, прервав созерцание боковой стены соседнего дома, которая так ее завораживала.
Чем вам не нравился психотерапевт? осведомляется Патрик, не позволив мне задать следующий вопрос.
Он предупредил, что, если я появлюсь на сеансе пьяной, не сможет со мной разговаривать. Я страшно разозлилась: дело было не в этом. Я и пила не постоянно, скорее временами перебирала. Мне казалось, он совсем меня не слушает. И что он жутковатый.
Я записываю ее ответ, кивая своим мыслям.
Почему жутковатый? спрашиваю я.
Просто он сидел слишком близко. Держал мою руку слишком долго, когда пожимал на прощание. Ничего конкретного, но мне было неприятно.
Я снова киваю.
Вы упомянули, что «Эдвин узнал» о ваших походах к психотерапевту. Что вы имели в виду?
Он нашел у меня в сумочке квитанцию. Я думала, что выбросила ее, но, очевидно, забыла. Мадлен снова кривит губы.
Что случилось, когда он нашел квитанцию? спрашиваю я спокойным голосом.
Эдвин захотел узнать, за что она и откуда у меня пятьдесят фунтов на расходы. Я не хотела, чтобы он подумал плохое, и объяснила, в чем дело. Мол, я понимала, как он расстраивается из-за моего пьянства. В конце концов он понял.
А про деньги что сказали? уточняю я.
Что накопила, откладывая свои карманные деньги. Сперва Эдвин разозлился, но потом успокоился, поняв, что это впрямь для него.
Таблетки, досмотр сумочки, карманные деньги, расспросы о расходах. Я стараюсь осознать услышанное и не думать о своей семейной жизни.
С ваших слов, проблема с алкоголем была непостоянной, а скорее возникала из-за несдержанности. Как долго она существовала? спрашиваю я.
Со студенческих лет в той или иной степени. А последнее время некоторые ужины давались мне тяжело, отвечает Мадлен.
Ужины?
Да, деловые ужины. Эдвину вечно хотелось, чтобы я на них была хозяйкой, ну, или идеальной гостьей. Меня они тяготили. Эдвину это не нравилось. Однажды мне стало плохо Голос Мадлен слабеет.
Я поднимаю голову: она бледна и ладонью закрывает глаза от света.
Вы как, ничего?
Да, просто тяжеловато, голова опять заболела.
Нам нужно много обсудить, но давайте пока остановимся. Вы согласны встретиться с психиатром? Заключение специалиста нам очень поможет, говорю я, ставлю возле своих записей вопросительный знак и переворачиваю страницу.
Вряд ли это что-то изменит, но, если вам угодно, встречусь. Голос Мадлен звучит на диво четко и ясно, и моя запись наверху новой страницы тоже получается четкой и ясной: «КЛИЕНТКА СОГЛАСНА НА ПСИХИАТРИЧЕСКОЕ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЕ».
Напряжение спадает. Патрик встает из-за стола, аккуратно складывает документы, убирает их в портфель. Фрэнсин тоже поднимается, бормочет что-то про фотографии и выходит из кухни. Я прячу в сумку блокнот и ручку, попутно коснувшись сотового. В памяти всплывает сообщение. Но нет, я еще с Мадлен не закончила.
Мы назначим встречу в ближайшее время, обещаю я, мысленно перебирая знакомых специалистов.
Спасибо!
Мадлен встает и, потянувшись через стол, пожимает мне руку. Крепче, чем в прошлый раз. Она заметно оживилась, и я решаю разобраться почему. Какая тема нашего сегодняшнего разговора ее осчастливила? Дело в том, что мы не обсуждали роковой день? Так передышка временная!
Фрэнсин возвращается на кухню с большим коричневым конвертом, который едва не лопается, и протягивает его мне:
Вот фотографии Эдвина и Мадлен, которые у меня есть.
Я забираю конверт и кивком благодарю Фрэнсин.
Могу я забрать их с собой? Обещаю быть предельно аккуратной.
Сестры кивают в унисон. Я осторожно кладу конверт в сумку и застегиваю молнию. На этот раз постараюсь не купать сумку в моче.
Фрэнсин вызывает такси и ждет его с нами.
С вашей стороны очень благородно так здорово опекать сестру, говорит Патрик.
Это нелегко, говорит Фрэнсин, но электроворота начинают закрываться, и она возвращается в дом.
Такси увозит нас с Патриком на вокзал.
Глава 7
Поезд задерживается. Я меряю платформу шагами, гадая, лучше или хуже мне станет от маффина с латте. Патрик направляется прямиком к киоску, покупает черный кофе и подливает в него что-то из фляги, которую достает из портфеля. Мне он ничего не предлагает. Судя по выражению его лица, лучше не просить угощения и не спрашивать, что он делает, даже когда он закуривает, вопреки надписям «Не курить!» на стенах. В ушах звенит отчасти от желания, чтобы он ко мне прикоснулся, затащил в темный угол, прижал лицом к стене и овладел мною Перед мысленным взором возникает сообщение. Я вытаскиваю телефон из сумочки и перечитываю текст:
«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».
Не верю, что речь об этом. Об этом никто не знает. Мы были очень осторожны. Сообщение пришло ко мне по ошибке.
Ну, что ты об этом скажешь? Патрик подходит сзади, пугая меня.
О чем? Я заталкиваю телефон поглубже в карман жакета, не желая обсуждать текст. Если не упоминать его, может, оно просто исчезнет?
О встрече с клиенткой, разумеется. О чем еще мне спрашивать?
Я пожимаю плечами. Голос Патрика звучит четко, а глаза красные, веки набрякшие.
У тебя усталый вид, отмечаю я. Ночами не спишь?
Что? Я спросил, что ты думаешь о встрече с клиенткой. Патрик отворачивается от меня и смотрит на платформу.
Думаю, в отношениях Мадлен с мужем что-то не так. Дело в этом.
Ну да, она же заколола его! Вот это глубинное понимание вопроса, вот это проницательность! язвит Патрик.
Нет, этим он меня не заденет. Я пожимаю плечами. Он снова вынимает пачку сигарет. На этот раз я забираю ее у него вместе с зажигалкой, делаю глубокий вдох и делюсь соображениями о встрече с Мадлен.
Да, конечно, она его заколола. Других объяснений случившемуся нет. Но Мадлен многое не договаривает. А таблетки, которые Эдвин давал ей тайком? Разве это нормальное поведение?
А по-моему, весьма разумно. В итоге ни забот ни хлопот!
Правда? Ты что, от женской фертильности пострадал? осведомляюсь я, удивленная его запальчивостью.
Не твое дело. Ты многое обо мне не знаешь. И узнать особо не стремишься вопросы не задаешь. И ради бога, покупай себе курево сама!
Сам говорил, никаких вопросов, огрызаюсь я, игнорируя последний подкол. Еще в самом начале!
Я бешусь в открытую и плевать на это хочу. Тот разговор я помню прекрасно. Около года назад осенним вечером мы, оба поддатые, стояли у бара на Кингзуэй. Патрик слыл донжуаном-сердцеедом, за спиной имел развод и несколько разбитых сердец, но меня это не остановило. Один его взгляд, и меня как током ударило. Этот человек видел меня настоящую и сильно хотел. Тогда я прикусила Патрику ухо, а он в ответ схватил меня за горло, прижал к стене и зашипел: «Не кусаться, вопросов не задавать. Мы трахаемся, и точка». Сейчас я правила нарушать не стану.
Патрик выплескивает остатки питья на рельсы и снова поворачивается ко мне.
Разумеется, никаких вопросов. Как я мог забыть?! язвит он, потом делает глубокий вдох, очевидно, чтобы успокоиться. Согласен. Судя по словам Мадлен, в этих отношениях присутствовал контроль.
Может, присутствовало и что-то еще, что-то по-страшнее, о чем она пока нам не говорит Если психиатрических проблем нет, единственным вариантом защи ты останется аффект в результате домашнего насилия. Голые факты выглядят неутешительно Я замолкаю, вспомнив ножевые раны на теле Эдвина и кровавые пятна на одежде Мадлен.
Не успевает Патрик ответить, как у платформы останавливается поезд. Мы заходим в вагон и усаживаемся напротив друг друга. Я готова к его призыву, кончик языка в нетерпении прижат к губам: отлично помню, как давилась, когда его эрегированный член вбивался мне в рот. «Открой рот пошире и расслабься» такой совет я вынесла из многолетнего чтения журналов и просмотра порнухи. Такие советы легко давать за пивасиком, а попробуй-ка широко раскрыть рот и дышать носом через лобковые волосы, параллельно удерживая равновесие на обоссанном полу. Задачка не из легких. Так почему мне не терпится «выйти на бис»? Почему я сижу на краю сиденья и жду, когда Патрик меня коснется? Боже, купе-то пустое, можем приступить здесь и сейчас. Кто нас увидит? Перед мысленным взором издевательски кружатся слова сообщения: «Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная», но я их «выключаю». Никто ничего не видел, никто ничего не знает в этом я уверена.
Кладу ладонь ему на колено, поднимаю ее к бедру
Патрик с силой ее отталкивает такое ощущение, что меня шлепнули. Резко, словно обжегшись, я выпрямляю спину.
«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».
Ты что творишь?!
Я подумала
Ты подумала неправильно. Лучше думай о деле, это главное.
Так мы не обсудим встречу по возвращении в город? спрашиваю я. Говорить о деле Мадлен в поезде совершенно не хочется.
Я не успею, так как спешу на ужин. В начале следующей недели время выберем.
С кем ты ужинаешь? Голос мой звучит буднично, только Патрика не обмануть.
Это совершенно не твое дело, заявляет он.
Я прислоняюсь к окну и смотрю на плывущие мимо дома. Поезд чуть замедляет ход, и в одном саду я замечаю целующуюся парочку. Интересно, они меня видят? Они гадают, кто я? Гадают, почему женщина, ссутулившаяся у окна поезда, вытирает слезы? Когда мы подъезжаем к Марилебону, я дожидаюсь, когда Патрик сойдет с поезда, и лишь потом отворачиваюсь от окна и начинаю собирать вещи.
Линия Бейкерлу очень быстрая. Не успеваю оглянуться, и я на набережной, качу сумку по Эссекс-стрит мимо винного бара Кэрна, мимо Королевского судного двора и останавливаюсь в канцелярии. Марк вручает мне записки по делу на следующий день пухлую стопку документов, наспех перевязанную розовой тесьмой. Листы бумаги и фотографии из нее едва не вываливаются.
Почему она такая неряшливая? разочарованно спрашиваю я.
Ее из коллегии вернули. Кингз-бенч-вэй, двадцать семь. У них документы всегда неряшливые.
Здорово! Я очень рада. Я заглядываю на последнюю станицу. Суд короны в Вуд-Грин. Что же, это, крайней мере, рядом. То есть относительно рядом.
Процесс чисто символический, мисс, сообщает Марк. Займет дней пять-шесть.
Ясно. Я просматриваю обвинительное заключение. Семь попыток нанести тяжкие телесные повреждения, один случай опасного вождения. Ясно, киваю я. Всю ночь буду готовиться. Спасибо! Я пячусь из канцелярии, прижимая документы к груди.
Сумку и пальто я бросаю у стола и кладу перед собой документы. Прежде чем ознакомиться с ними или с фотографиями, которые дала Фрэнсин, я звоню Карлу. Он должен быть на плавании с Матильдой.
Алло! Вас не слышно! Голос Карла звучит совсем слабо.
Привет, это я. Как Матильда? кричу я.
Отлично, у нее все отлично. Внезапно связь улучшается, делая последние слова слишком громкими.
Уж наверное! Слушай, мне тут неожиданно процесс подсуетили. Готовиться придется долго. Я скоро буду дома, а вот вечером придется работать.
Долгая пауза.
Понятно, наконец говорит Карл. В награду за плавательные успехи я обещал отвести Матильду в пиццерию.
Я смотрю на часы: сейчас пять. У меня есть несколько часов. Сколько времени нужно, чтобы съесть пиццу?
Приехать к вам в пиццерию? Поработаю потом.
Снова долгая пауза.
Думать-то ты будешь о процессе. Я тебя знаю! Так что работай спокойно в коллегии и за нас не беспокойся. Карл говорит спокойно и довольно сухо.
Мне же надо поесть. В самом деле, я могу приехать к вам в пиццерию, уложить Матильду спать, а поработать потом. Умолять не собираюсь, но в своем голосе слышу трепет. Увидеть дочку хочу отчаянно.
Слушай, все в полном порядке. Приезжай, как закончишь. Не забывай, что сегодня у нас собирается моя мужская группа, так что особо не спеши.
Карл отсоединяется, прервав меня на полуслове. Я смотрю на телефон, не зная, на что решиться. Вдруг в пиццерию они пойдут с кем-то из Матильдиных подруг по бассейну. Я не водила ее ни разу и с родителями не знакома. Вдруг в эту самую минуту Карл улыбается очередной мамаше с сырыми белокурыми волосами: она намочила их, наматывая круги по бассейну, пока ее дочь вместе с Матильдой осваивала поворот сальто. Мамаша наверняка стройная и подтянутая благодаря брассу, который мне в жизни не освоить. Вдруг в эту самую минуту Карл смеется и просит мамашу не волноваться: его жена в бассейн не придет, у нее дел по горло, так что давай заберем девочек и пропустим где-нибудь по стаканчику. Нужно же отметить
Я качаю головой, потрясенная яркостью сцены, которую сама придумала. Карл ни на кого смотреть не станет: он с Матильдой и не захочет ее расстраивать. Да и флиртовать он не будет он будет наводить порядок в гостиной и переносить стулья из кухни, чтобы каждому члену его мужской группы хватило места. Еще поставит пару коробок с носовыми платками: вдруг кто расчувствуется? По крайней мере, я так думаю Карл никогда не рассказывает мне о сеансах, мол, все строго конфиденциально. Группа должна полностью ему доверять. Я всегда киваю: горы своей лжи не позволяют развивать эту тему.
Я открываю записки по завтрашнему делу и погружаюсь в чтение. Все не так плохо, как мне сперва казалось. Опасная езда и покушение на убийство: обвиняемого довели подростки, оравшие на него на стоянке у супермаркета. Он сел в свою машину и поехал прямо на них. Он никого не сбил: помешал заглохший двигатель. Свидетелей набралось человек двадцать, поэтому процесс растянулся на неделю. По-моему, все очевидно.
Я представляю обвинение, но, читая протокол полицейского допроса, не могу не сочувствовать обвиняемому. У него задержка умственного и физического развития, а машина с особыми приспособлениями. Из прочитанного ясно, что мерзкие юнцы достают его регулярно, немудрено, что в итоге он слетел с катушек. Вот только говорить об этом вслух в мои обязанности не входит. Я пишу тезисы вступительной речи и надеюсь, что адвокат у инвалида приличный. Увидев, кто солиситоры защиты, я вздыхаю: эта фирма из Хэрроу мне хорошо известна. Нормальные записки по делу они не представили мне ни разу в лучшем случае имя на стикере. Тщательной подготовкой к процессам они брезгуют, инструктирующих консультантов выбирают самых дешевых. Прочитав еще несколько документов, я мысленно подвожу черту под завтрашним слушанием: проблем возникнуть не должно. Защита сделает заявление против иска, я постараюсь сгустить краски и притянуть более серьезную статью думаю, за день мы управимся. Закончив подготовку, я собираю документы в стопку и аккуратно перевязываю розовой лентой. Уже восьмой час Я пишу эсэмэску Карлу, спрашиваю, как пицца, потом сижу, глядя на экран, потом набираю сообщение Патрику: «Как дела?»