В течение дня у меня не раз появлялась возможность убедиться, что я единственный человек в доме. Как утром, так и в послеполуденные часы люди снаружи пытались привлечь внимание жильцов. Перед крыльцом слышался скрип колес: полагаю, это были торговцы, потому что за скрипом следовали разной степени настойчивости звонки или стук в дверь. Но, конечно, ответа пришедшие не получали. Не знаю, чего им хотелось, но уходили они с пустыми руками. Меня, лежащего в оцепенении на полу, теперь мало что волновало, однако я не мог не заметить, что один из посетителей оказался упорнее остальных.
Часы только-только пробили двенадцать, когда я услышал, как открылась калитка и кто-то поднялся на крыльцо. Так как за этим последовала тишина, я подумал, что вернулся хозяин дома и сделал это так же тихо, как уходил. Однако вскоре на улице за дверью раздался негромкий, но необычный зов, похожий на крысиный писк. Звук повторился трижды, потом пришедший тихо удалился, закрыв за собой калитку. Между часом и двумя он появился опять и повторил условный сигнал в том, что это был именно сигнал, я не сомневался; не дождавшись ответа, он, как и в первый раз, ушел. Около трех таинственный гость прибыл вновь. Повторил призыв, не услышал ответа, легонько постучал пальцами по дверному полотну. Никто не открыл, он тихо обогнул дом, и зов послышался уже с другой стороны, а за ним и слабый стук, по-видимому, в дверь черного хода. Попытки незнакомца попасть внутрь не увенчались успехом, и он прошествовал к крыльцу. Затем, как и прежде, затворилась калитка.
С наступлением сумерек неутомимый гость вернулся и в четвертый раз, уже более настойчиво, заявил о своем приходе. По необычному характеру его маневров можно было понять, что он подозревает, будто некто внутри дома по какой-то причине не желает его впускать. Он повторил уже знакомый мне спектакль с тройным призывным писком на переднем и заднем крыльце, сопроводив его легкими ударами пальцев по двери. Но теперь он также попытал счастья у окон: я довольно ясно услышал чистый и резкий звук и понял, что он барабанит костяшками по стеклам в задней части дома. Не найдя отклика там, он вернулся к фасаду: обошел дом удивительно бесшумно и остановился у окна комнаты, в которой лежал я, и вот тогда произошло нечто невероятное.
Я ждал, что он и здесь постучит в стекло, но вместо этого услышал, как кто-то карабкается на подоконник, словно не достает до окна с земли и лезет к нему, стремясь найти точку опоры у рамы. Некое неловкое существо, неспособное перебраться даже через низенькую кирпичную стенку. До моих ушей вроде бы донеслось, как оно скребется когтями, будто ему очень сложно зацепиться за неподатливую поверхность. Я даже не думал, что это за зверь, настолько был удивлен, что возле дома не человек. Ведь до сих пор я не сомневался, что настойчивый гость женщина или мужчина. Тем не менее сейчас, когда я убедился, что это какое-то животное, я больше не ломал голову над писком хотя и не мог сообразить, что за создание, исключая крыс, может издавать такой звук, и не думал над тем, почему пришедший не колотил в дверь и не звонил.
Кто бы это ни был, но он достиг вершины своих желаний взобрался на подоконник. И сопел так, словно усилия заставили его задохнуться. Последовал стук по стеклу. В свете моего нового открытия я прекрасно осознавал, что этот стук ничуть не похож на дробь человеческими пальцами слишком резкий и четкий, будто по стеклу били острием когтя. Били негромко, но очень настойчиво, и со временем звук начал пугать. Его сопровождали какие-то, с позволения сказать, выходящие из ряда вон шумы. Слышался писк, с каждой минутой все более злой и резкий, пыхтение и хрипы, а также странное пофыркивание, одновременно схожее и не схожее с кошачьим урчанием.
Было совершенно ясно, что существо негодует из-за того, что на него не обращают внимания. Стук стал напоминать падение градин, его неизменно сопровождали вскрики и кряхтение, раздался шорох трущегося о стекло довольно крупного тела, словно животное прижалось к окну и пыталось вдавить его внутрь, открывая себе проход. Натиск был яростен, и мне сразу же подумалось, что стекло поддастся и разгоряченный визитер прорвется в комнату. К моему немалому облегчению, окно оказалось крепче, чем могло бы быть. И его хладная стойкость вконец сломила упорство или терпение существа. Я-то ожидал новой вспышки гнева, а оно даже не спрыгнуло, но просто скатилось с подоконника; вновь послышались все те же тихие удаляющиеся шаги; и так же бесшумно, что показалось мне еще более странным в подобных обстоятельствах, затворилась калитка.
В последовавшие два или три часа не происходило ничего необычного, но потом случилось нечто особенное, по-настоящему удивившее меня. Часы недавно пробили десять. С той поры никто не прошел и не проехал по и так довольно безлюдной улице перед таинственным домом. Внезапно тишину снаружи разорвали крики и шум погони. Судя по спешке, кто-то, под сопровождение странных возгласов, удирал со всех ног. Только когда беглец поравнялся с домом, я понял, что те крики есть не что иное, как взвизги настойчивого гостя. Я подумал, что он, как и прежде, вернулся к дому в одиночестве, но почти сразу стало понятно, что с ним был кто-то еще. С улицы тут же донесся шум драки. Два существа, чьи вопли казались моему уху такими чуждыми, что я затруднялся предположить, кто может их издавать, сражались на крыльце не на жизнь, а на смерть. Через минуту или две свирепой схватки один из бойцов, по-видимому, одержал победу, так как второй удалился, поскуливая от боли. Пока я напряженно вслушивался, чем продолжится этот непостижимый спектакль, и ожидал, что победитель вот-вот опять вспрыгнет на подоконник, к моему изумлению, вместо этого в замочной скважине повернулся ключ, щелкнул замок и дверь с грохотом отворилась. Закрыли ее так же громко, как и открыли. Затем распахнулась дверь в комнате, где лежал я; некто влетел внутрь все с той же злостью и громыханьем; дом до основания содрогнулся от хлопка невероятной силы, с которым закрыли дверь; зашуршали простыни на кровати, вспыхнул яркий свет, совсем как вчера ночью, и голос, который мне никогда не забыть, произнес:
Встань.
Я поднялся на ноги, автоматически, повинуясь приказу, и повернулся лицом к постели.
Там, под одеялом, щекой на ладони, как и в предыдущую нашу встречу, лежало создание, с которым меня свела судьба при обстоятельствах, что уже не стереть из памяти, вроде такое же, как вчера, но и не такое.
Глава 5. Как совершить кражу со взломом
То, что в постели был тот же самый человек, с которым мне, на свою беду, довелось столкнуться вчера, сомневаться, конечно, не приходилось. Однако теперь я заметил, что в его внешности произошла удивительная перемена. Начать можно с того, что выглядел он моложе: старческая немощь уступила чему-то, что было легко принять за молодой задор. Черты лица тоже несколько изменились. Нос, например, более не казался огромным и перестал так сильно походить на клюв. Как по волшебству, разгладилась большая часть морщин. Хотя кожа осталась шафранно-желтой, овал лица смягчился, даже появилось скромное подобие подбородка. Но более всего поражало то, что облик его приобрел определенную женственность столь сильно бросающуюся в глаза, что мне подумалось, а не ошибся ли я, приняв за мужчину ее, эту отвратительную представительницу слабого пола, поддавшуюся низменным инстинктам и от этого ставшую ничем иным, как жуткой тенью женщины.
Впечатление от изменений, произошедших в его внешнем виде его, ибо в конце концов я постарался убедить себя, что вряд ли я такой простак, чтобы ошибиться в определении пола, было усилено самоочевидным фактом, что совсем недавно этот человек участвовал в горячей схватке близком и, по-видимому, позорном столкновении и вынес из нее постыдные свидетельства дерзости противника. Вряд ли его враг отличался благородством: на лице красовалась дюжина царапин, по которым можно было догадаться, что основным оружием в бою являлись чьи-то ногти. Не исключено, что хозяин казался таким взволнованным, потому что пыл сражения все еще не угас в его венах. Он точно сам удивлялся своим бурным чувствам. Глаза его буквально полыхали огнем. Лицо искажали гримасы, как будто он не был властен над собой. Заговорил он с сильным иностранным акцентом; слова слетали с губ нечленораздельным потоком; он повторял одно и то же вновь и вновь, отчего выглядел потерявшим рассудок:
Итак, ты не умер!.. не умер: ты жив!.. жив! Ну каково побыть мертвецом? Отвечай!.. Разве плохо умереть? Лежать мертвым что может быть лучше! Оставить все позади, утерять желания, иссушить слезы, больше ничего не хотеть и ничего не иметь, перестать беспокоиться и позабыть устремления, никаких тебе больше забот никаких! совершенно! Сбросить с себя бремя жизни навечно! неужели это не прекрасно? О да!.. Это правда!.. неужто мне этого не знать? Но пока тебе сия истина недоступна. Ты возвращаешься к жизни, уходишь из смерти ты еще поживешь!.. для меня!.. Оживай!
Он взмахнул рукой, и стоило ему это сделать, как случилось то же самое, что и вчера: в самых глубинах моего существа произошла метаморфоза. Я очнулся от оцепенения и, как он выразился, ушел из смерти, вновь став живым. Тем не менее я не был самим собой; я осознавал, что пребываю под гипнозом такой мощи, какую до сих пор не мог себе даже представить, но при этом я хотя бы не сомневался, жив я или мертв. Знал, что жив.
Он лежал и смотрел на меня, словно читал мысли, переполнявшие мою голову; впрочем, этим он и занимался.
Роберт Холт, ты вор.
Нет.
Я заговорил и вздрогнул от собственного голоса как же давно я его не слышал!
Ты вор! Только воры залезают в окна разве ты не пришел сюда через окно? Я молчал: что было проку возражать ему? Но это хорошо, что ты залез в окно хорошо, что ты вор хорошо для меня! Меня! Именно ты мне и нужен в удачное время попал ты мне в руки в самое подходящее. Ведь ты мой раб всегда при мне сделаешь все, что только пожелаю ты и сам знаешь это, да?
Я знал, и понимание собственной беспомощности ужасало меня. Мне казалось, что как только я смогу ускользнуть от него, как только освобожусь от пут, коими он меня связал, как только окажусь подальше от жутких чар его близкого соседства, хорошенько поем пару раз и отдохну, сбросив с себя изматывающий гнет умственной и телесной усталости, вот тогда я буду способен сразиться с ним на равных, а если он опять попытается поработить меня своей магией, ему это не удастся. Но как бы то ни было, в тот миг я осознавал, что бессилен, и эта мысль убивала меня. Он вновь и вновь старался внушить мне все ту же ложь:
Я говорю, что ты вор!.. вор, Роберт Холт, вор! Ты залез в окно ради собственного удовольствия, а сейчас ты полезешь в нужное мне окно не это, другое. Я не понял, в чем соль прозвучавшей шутки, но сказанное рассмешило его, и он издал скрежет, призванный означать смех. В этот раз ты полезешь вором, о да, точно.
Он умолк, пронзая меня взглядом, ни на мгновение не отводя немигающих глаз от моего лица. Как отвратительно-притягательны были они и как же я их ненавидел!
Он заговорил опять, и в голосе почувствовались иные ноты горькие, жестокие, беспощадные:
Ты знаком с Полом Лессинхэмом?
Он произнес это имя с нескрываемым отвращением и в то же время так, будто ему нравилось проговаривать его вслух.
С каким Полом Лессинхэмом?
Существует только один Пол Лессинхэм! Тот самый Пол Лессинхэм великий Пол Лессинхэм!
Он скорее прокричал, чем сказал это, и вспышка его ярости была так неистова, что мне на секунду подумалось, что он набросится на меня и разорвет на части. Я затрясся. Не сомневаюсь, что голос мой явственно дрожал при ответе:
Весь мир знает Пола Лессинхэма политика государственного мужа.
Он метнул в меня гневный взгляд, глаза его распахнулись. Я стоял и ждал физической расправы. Но он пока ограничивался словами:
Сегодня ты, как вор, полезешь в его окно!
Я все еще не понимал, о чем речь, и, судя по его следующей реплике, это недоумение отразилось на моем лице.
Не понимаешь?.. нет!.. все просто!.. куда уж проще? Я говорю, что нынче ночью нынче! ты пролезешь в его окно, как вор. Ты залез в мое окно, так почему бы и не забраться в окно к Полу Лессинхэму, политику государственному мужу.
Он будто передразнивал меня, повторяя мои слова. Я же и горжусь этим! отношусь к тем неисчислимым массам, что считают Пола Лессинхэма величайшим из ныне живущих политических деятелей; я из тех, кто с полным доверием полагается на него в великом деле конституционных и общественных реформ, кои он сам взвалил себе на плечи. Смею предположить, что когда я говорил, я не скрывал своего восхищения, а это пришлось не по вкусу человеку на кровати. Но я по-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, что означает его безумная речь о воровском проникновении в окно Пола Лессинхэма. Она слишком напоминала бред сумасшедшего.
Я стоял и молчал; он, не отводя от меня взгляда, заговорил несколько по-иному с нежностью, я и не думал, что он способен говорить с такими нотками.
На него приятно смотреть, на Пола Лессинхэма разве не приятно на него смотреть?
Я осознавал, что мистер Лессинхэм в физическом плане представлял собой образчик мужественности, но я не был готов принять сей факт в таком аспекте и обсуждать его в той манере, в которой временный повелитель моей судьбы принялся развивать и углублять тему.
Он стройный прямой, как корабельная мачта высокий кожа белая; сильный мне ли не знать, как он силен о, силен!.. о да! Разве не прекрасно быть его женой?.. его возлюбленной?.. светом его очей? Неужели женщине может выпасть лучшая доля? О нет, никогда! Его жена!.. жена Пола Лессинхэма!
Он говорил тихо и напевно, дав волю неожиданной сентиментальности, и выражение его лица изменилось. Было видно, что он томится желает чего-то сильно и страстно, и это, пусть и не самое привлекательное, выражение тоски на мгновение преобразило его. Но лишь на мгновение.
Стать его женой о да! женой, которую он презирает!.. униженной и отвергнутой!
Яд былой горечи быстро вернулся к нему, и я не мог не почувствовать, что передо мной не женщина, а мужчина. У меня в голове не укладывалось, отчего создание, подобное этому, вдруг переменилось и обратилось в такой манере к певцу величия Пола Лессинхэма. Но этот человек, как пиявка, прицепился к своему предмету, будто все действительно воспринималось им близко к сердцу.
Он дьявол твердый, как гранит холодный, как снега Арарата. В нем ни капли теплой человеческой крови он отвратителен! Фальшив!.. ага, словно вышел из сказок о лжецах, врущих ради вранья он само вероломство. Ту, что держал в своих объятиях, он отверг, будто ее никогда и не было улизнул прочь украдкой, как тать в ночи возжелал забыть о самом ее существовании! Но отмщение уже здесь, скрывается во тьме, прячется среди камней, притаилось и ждет своего часа. А он настанет день гнева! да, тот самый день!
Он сел на кровати, воздел руки над головой и разразился воплем адской ярости. Вскоре он немного успокоился. Вернулся в лежачее положение, опустил голову на ладонь и пристально воззрился на меня, а затем задал вопрос, который, в тех обстоятельствах, поразил меня своей неуместностью.
Ты знаешь, где он живет твой великий Пол Лессинхэм политик государственный муж?
Нет.
Врешь!.. знаешь!
Он с каким-то рычанием выплевывал слова, словно хлестал меня ими по лицу.
Нет. Такие, как я, не знают, где живут такие, как он. Может, как-то в печати мне попадался его адрес, но даже если так, я его не помню.
Он несколько секунд вглядывался в меня, точно хотел понять, говорю ли я правду; и ему это наконец удалось.
Не знаешь?.. Ладно!.. Я тебе покажу его покажу дом великого Пола Лессинхэма.
Я не понял, что он пытался этим сказать, но вскоре все прояснилось и стало для меня удивительным открытием. В его поведении сквозило нечто нечеловеческое, было в нем что-то, что я назвал бы лисьим. Говорил он со смесью желчи и насмешки, будто желал, чтобы его слова разъедали душу, обжигали мне сердце.
Слушай меня во все уши. Не отвлекайся ни на миг. Внимай моему приказанию, дабы сделать все в точности, как я говорю. Не думай, что я опасаюсь твоего неповиновения, нет же!