Наверное, я мало штудировал в университете историю Древнего Египта, задумчиво произнес Владимир. Но, хоть убейте, я вовсе не помню, кто это.
О, я убил бы тебя с превеликим удовольствием, оживился демон, и даже неоднократно, милый мой Le Favori. Да, зачем тебе эта странная дама? Если мы станем вникать во все хитросплетения генеалогии давно почивших египетских господ, живших еще до нашей эры, у тебя, Махнев, друг ты мой пытливый, заболит голова. Скажу тебе больше даже их мумии едва сохраняют хрупкую целостность, не попав до поры в руки дотошного археолога или просто копателя древних гробниц.
Но, как мы тогда их сможем увидеть?
Я не смогу, да и прав на то не имею, рассказать тебе обо всех секретах мироздания. А главное, донести до тебя тот факт, что время в пространстве вовсе не линейно. Я уже как-то рассказывал тебе немного о категории времени. Об его относительности. Помнишь, мой урок, перед тем, как заслать тебя в Михайлово?
Помню, но смутно, помрачнев, ответил Владимир. Зато само Михайлово мне снится до сих пор.
О, это всё издержки нашего обучающего курса. Со временем пройдет. Итак, о чём я? Так вот, друг мой, я повторюсь. Время это категория относительная. И часто его ход в пространстве имеет спиральную структуру, либо рандомно-ячеистую.
Даже так?
О, есть еще и те законы течения времени, которые твой земной разум не может не только до конца постичь, но и получить даже примерное представление.
Почему? с интересом спросил Владимир.
Почему? Да, потому что, вскипит твой слабенький умишко, если попытается понять хоть малую толику из глубин познаний этих. Я люблю Землю, но эта планета и ее общий интеллект до сих пор стоят на уровне гимназиста начального класса церковно-приходской школы. Мало вы еще развиты. Да и чего греха таить, я и сам то в «многомерность» не больно-то лезу. У меня должность попроще, и задачи полегче. Не люблю я слишком глубоко утекать в дебри мироздания. Троечка у меня по этому предмету. Но в плане решения прикладных задач, я вполне справляюсь со всеми этими головоломками. Главное, Махнев, это не лезть в те пределы и миры, в которых тебя никто не ждёт.
Да уж. Это точно
Давай договоримся об одном: время это категория субъективная и многомерная. Мы видим Вселенную такой, потому что только в этой Вселенной и мог возникнуть сам наблюдатель. То есть человек. Следовательно, все, что он наблюдает, является лишь продуктом его субъективного видения. Существует бесконечная иерархия измерения времени, населенная бесконечной иерархией уровней сознания. На этом и закончим вступительную часть. Особенно сия трактовка удобна для просмотра прошлого.
Владимир пристально смотрел на демона, внимая каждому его слову.
Знаешь, вот даже то, что я сейчас тебе вещаю, ты не запомнишь, и знать-то потом не будешь. При новом воплощении тебе все полученные теоретические знания, словно тряпкой сотрут из твоей слабенькой памяти. Оставят лишь эмоциональный опыт твоей пытливой душонки.
Да? А когда я вновь воплощусь? серые глаза Владимира засветились вспыхнувшей надеждой.
Еще не скоро, отмахнулся демон. Пока со мною еще побудешь. Или тебе уже надоело?
Нет, что вы
Махнев, круг Сансары ведь так скучен. Ты только подумай: новое рождение, нудное долгое и беспомощное детство, когда ты слаб и глуп Потом вновь долгая учеба. Гимназия. Постижение Аза и Ижицы. Первые ошибки, наказания, разочарования. Первые слезы, мечты и их провалы. Первая глупая любовь. «Она божественна, думаешь ты. Какие щечки, какой стан, какая милая улыбка, волосы, платье. Она вся соткана из неземных флюидов». И в тебе начинает разгораться этот вечный поединок между «возвышенностью и обожествлением» и первыми приступами человеческой похоти! О, это вожделение не дает тебе покоя ни днем, ни ночью, загоняя разум в такие немыслимые дебри! «Она должна быть моею навеки», думаешь ты. А что же дальше? Вновь несбывшиеся надежды. О, mein Goth! Первые и беспощадные удары по самолюбию. Ревность. Первые попытки осознать, что мир этот просто ужасен, ибо некая Лизонька с глупой, но смазливой мордахой и мозгами чуть больше, чем у кошки, вдруг выбрала не тебя, а прыщавого, но наглого племенника директрисы. Ты злишься на нее. А вместе с ней и на весь мир. И становишься циником. Юным и злым циником. Тебе кажется, что ты постиг этот неискренний мир, поняв его гнусную природу. И ты с удовольствием смеешься над репликами своих друзей о том, что «весь мир бардак, а бабы бляди» Знакомо, Махнев?
Отчасти
Да, в прошлой жизни у тебя все было иначе. Циником ты был с раннего детства. Да и тело тебе дали такое, что мало кто из женщин отказывал тебе в любви. Антропос и физиология так часто имеют огромное значение для жизни индивида! Я все это помню И знаю, что у тебя в прежнем воплощении были исключительные данные. Редко встретишь красавца, подобного тебе. Стать, порода, отличные мозги! А главное какая славная потенция! Твой член это же образец породы! захохотал демон. Отчего ты мне так и дорог. В своем монологе я отталкиваюсь от среднего гражданина этого мира. Конечно, вариантов в пространстве настолько много, что Творец едва успевает просматривать всё многослойное кружево собственных реальностей и жизни индивидов в них. Мне кажется, порой, что он совсем не внемлет каждому. Ему не до этого. Он слышит лишь отдельные, особо сильные выкрики. Все остальное у него идет эдаким общим фоном его любимой вечной музыки. Музыки его многомерного творения. Это уже мы, демоны, чаще и шныряем в поисках особых душ. Мы и делаем всю ту грязную и кропотливую работу, которую Главному делать не с руки.
Вот как?
Да, так, mon cher! Я столько лишнего болтаю пред тобою. О божьем промысле спокойно говорю. Сие риторство я люблю, и этого не скрою. Тем паче, что все знания потом я удалю
Владимир улыбнулся кончиками губ.
Так, на чём я там остановился? Ах, да. На познании этого мира при каждом новом воплощении. Пролетает бессильное детство и уродливое отрочество.
У меня было весьма неплохое и нескучное детство.
Ну, с тобой это случай особый. Не каждому дано родиться любимым и единственным сынком в богатом семействе. А впрочем, даже у самых больших счастливчиков именно в детстве бывают минуты полного бессилия перед волей старших. Например, досужего гувернера, заставляющего учить французские глаголы, вместо игры в мяч на солнечной лужайке. Разве ты сам не помнишь, как однажды летом тебе пришлось штудировать синтаксис французского языка в то время, как рядом, на лужайке возле дома, играли в мяч гости твоей маман. И среди них была одна молоденькая и хорошенькая Сюзи, которую ты мысленно готов был раздеть уже в неполные семь земных годков. Не помнишь?
Помню
А помнишь, как ты истово проклинал француза со всеми его чёртовыми глаголами. И даже мечтал его убить?
Да, усмехнулся Владимир. Припоминаю немного.
То-то. А знаешь, я был тогда совсем рядом. И даже думал всерьез помочь тебе в этом мероприятии.
Зря Мало ли что придет в голову глупому мальчишке.
Ты, верно, не помнишь, но в тот же день ты придумал аж целых десять способов убийства этого мерзавца француза!
Даже так? Владимир снова хмыкнул и густо покраснел.
Да, уже тогда я был обеспокоен тем, что как бы твоя репутация будущего соблазнителя и прелюбодея не подмочилась бы деяниями настоящего убийцы. А убийства это уже не моя прерогатива.
Ну, вот еще Я же не душегуб.
Но тогда-то, клянусь, ты был настолько близок к этому.
Да, бросьте вы
Помилуй, ты даже детально продумывал, как накормить этого несчастного Жана пирожными с крысиным ядом.
Какой кошмар, от стыда Владимир закрыл глаза.
У твоей матушки в кладовой хранился пузырёк с этой пагубой. И вот ты, наполненный решимостью отравить француза, спустился
Довольно, Виктор. Мне стыдно
Как скажешь Поверь, но в те минуты я с восхищением смотрел на твое милое и такое не по-детски злое и мстительное личико. Но мне было чертовски жаль тебя терять. Ведь если бы я дал тебе тогда волю, тебя бы тут же прибрал в свои лапы какой-то иной демон. Намного проще и бескомпромиссней меня. Знаешь Махнев, те мои коллеги, что работают с душами убийц, они ведь не разговаривают стихами.
Я понимаю, с волнением отвечал Владимир.
Они и лавандовые поля не выращивают. И фламинго у них над озерами не летают. Там все скромнее и тривиальнее, Махнёв. А главное без лукавых премудростей. Там всё, Махнев, довольно наглядно и весьма грустно.
Да, уж
Так что, ты можешь вполне поблагодарить своего патрона за то, что несколько раз в твоей короткой жизни он оттащил тебя от края иной бездны, которая считается более тяжким грехом, нежели прелюбодеяние.
Спасибо вам, Виктор, глаза Владимира увлажнились.
То-то же.
Они оба молчали, слушая шорох тихих волн.
A propos, на чем мы с тобой остановились? Ах да, после нудного и скучного детства идут совершенно гадкие годы отрочества, когда на чистом лбу и щеках, словно клубника в июне, зреют пышные бутондамуры[3]. И весь ты становишься таким нескладным и гадким, что порою кажется, что в этом теле нельзя более жить. А дальше еще хуже вновь учёба и набивание шишек. А плоть? Глас плоти звучит настолько сильно, что впору грызть косяки в учебном классе. И вот, наконец, твои товарищи рассказывают о том, как всё это бывает у взрослых джентльменов. И что там, на Никольской, за углом, находится то вожделенное место, где исполнятся твои самые смелые мечты. То место, где с легкостью решится всё. Всё! В тот момент тебе кажется, что нет ничего важнее, чем насытить собственную голодную плоть в том страшном и всесокрушающем желании. Да, мой друг. И перед нами во всей красе предстает дешевый бордель какой-нибудь мадам Кубышкиной, провозгласившей себя на французский манер, скажем, Женевьевой Делакруа. Но от француженки у этой рыжей и жадной бестии есть только жалкий бантик на глубоком декольте безвкусного лимонного пеньюара. Но ее ленивые и потасканные девахи знают свое древнее ремесло.
Владимир хмыкнул.
Я опущу подробности. Они нам всем известны. И вот, после небольшого конфуза, суеты, трясущихся ладоней со смятым рублем, ты, наконец, оказываешься во святая святых женской спальне. Ох и ах! О, боги. И вот О, Жюли! Или О, Адель! О, Мари Всё это весьма прекрасно. Вначале. А потом и первые мысли: «Неужто это именно то? Оно самое? То, о чем знает каждый взрослый мужчина. Не может быть! Что-то не так. Отчего все так быстро? И почему так стыдно? И почему она отвернулась? О, боже, она оказалась так худа и некрасива в ярком свете дня! И этот рваный спущенный чулок И как здесь грязно. И дохлые мухи на стенах».
«Я, наверное, пойду», говоришь ты поспешно. И, увы, этот мир не становится ярче от того, что именно в этот день ты притронулся к некой тайне. Но по дороге домой, в ночи, тебе становится чуточку легче. Ты уговариваешь сам себя, что в первый раз у многих бывают разочарования. И что ты еще встретить ту, которая даст тебе совсем иные ощущения. О, да! Но уговаривать себя не приходится слишком долго. Все твои новые философии разбиваются в пух и прах ровно через три дня. Да-да!
Владимир почти хохотал, глядя во все глаза на демона.
Что интересно, эти «философии на вольные темы» заканчиваются и у всех твоих однокурсников, кто вместе с тобой знал адрес того желтого дома с приветливым швейцаром на входе. А заканчивается вся лирика ужаснейшим зудом на причинном месте и прочими неприятностями. В итоге ваша славная компания оказывается в полном составе у местного эскулапа. А воспитателя вашего отчитывает директор. Я знаю, Махнев, что тебя в этом отношении бог миловал. Я всегда следил за тобой и отправлял тебя лишь к здоровым проституткам. Но так везло не всем. Увы.
Патрон, выходит, что и тут я должен вас поблагодарить?
Выходит, что так.
Демон с улыбкой смотрел на море.
А дальше и вовсе всё скучно. Учеба. Выпускной. Мечты и новые надежды. Невнятная карьера. Законы общества. Фальшивая мораль. Головная боль и презрение. Новые знакомства. Женитьба по расчету. «О, как она отвратительна, когда считает деньги». Зависть. Бессонница. Несварение желудка, запор и геморрой. А потом и, увы, импотенция. И такие недоуменные глаза от того, почему «подвёл впервые твой дружок», да еще в самый ответственный момент с юной и прекрасной любовницей. И первое отчаяние И много философии в ответ. И бурбон в одиночестве. И мысли о бренности и пустоте всего земного. И зеркало начинает злить. И походка не та, и взгляд пустой, и живот не втягивается. И презрение к женщинам. Зачем тебе всё это вновь и так быстро?
Вы, патрон, так говорите обо всем этом, будто в жизни земной и радости вовсе нет.
Есть, конечно. Травка зеленая, небо голубое. Плюшки кухаря, сливки на серебряном подносе. Глашкины титьки, Машкин афедрон, Дашкины поцелуи Милые и наивные переглядки, первые свидания, сюсюканья Гуляния под луною А потом все то же тлен и горечь. Так что не торопись, мой Le Favori на ТОТ свет. Всегда успеешь.
Да, в ваших чертогах вряд ли можно стать упрямым гедонистом.
Ну, почему же? хмыкнул демон. Чем тебе, Махнев, здесь не жизнь? Да, многие и сотой доли не видали в своей жалкой жизни в Яви того, что увидели впервые здесь. Скажем, твой друг Булкин. Что хорошего он мог постичь в своей деревне? А благодаря мне он побывал в таких местах, о которых и мечтать не мог. И даже княжну на руках умудрился поносить. Правда, мертвую, но это уже детали.
Это вы о чём? глядя в сторону, спросил Владимир.
Махнев, не пытайся быть лукавее меня. У тебя это плохо получается. Кстати, твой друг Булкин тоже наворотил в своей лаборатории чёрт знает что.
Да? И он тоже? оживился Владимир.
Конечно! Вчера только у него был. Создал вместо красавицы такую образину, что смотреть тошно. Веришь, я как увидал плод его творения, так аппетит даже потерял.
Да уж, ему не позавидуешь.
Он сам виноват. Те сливки, что надо было добавить в субстрат, сам слопал. Вот нежить и вышла такая страшненькая, да низкорослая.
Владимир только хмыкнул в ответ.
Ну что, Махнев, долго мы еще будем здесь торчать? Мы же собирались слетать в Древний Египет.
Да, я не против.
Vade mecum![4] демон решительно развернулся на каблуках, так что из-под них посыпались искры, и кивком головы пригласил Владимира следовать за ним.
Их путь лежал к прибрежным скалам. Ноги Владимира слегка увязали в гальке. Он едва поспевал за быстрыми шагами своего наставника. Когда он напоследок оглянулся, то увидел, что берег моря девственно чист. Куда-то испарился и роскошный стол, уставленный закусками, и вертел с ягненком, и сам официант, прислуживающий нашим героям. Лишь пенные волны «Глафириного» моря с шумом накатывали на пустынный галечный пляж.
Шли они недолго. Темные скалы, казавшиеся издалека не столь высокими, теперь словно бы подросли и потемнели. Высоко над ними с криками носились вполне себе обычные чайки и, как ни странно, разноцветные, ярко окрашенные птицы, похожие на жирных бакланов. Владимир услышал прерывистые курлыкающие звуки и поднял голову. Прямо на отвесном уступе он увидел нечто, так похожее на радугу. Сверху вниз на него внимательно смотрели удивительные птицы. От неожиданности Владимир замер на месте. Первая птичка имела перья ярко красного, почти алого цвета. Вторая была похожа на спелый рыжий апельсин. Третья отливала лимонной желтизной. Четвертая поражала изумрудом травяной зелени. Пятая была голубой, Шестая имела перья цвета яркого кобальта. А седьмая выглядела лиловой. Птицы, нахохлившись, внимательно следили за путниками. Каждая из них походила на мохнатый шар, настолько они были тучными.