То-то я вижу, взгляд у тебя отсутствующий. А о чем задумался, если не секрет?
Да так, ни о чем конкретном.
Не хочешь делиться? Ну ладно, я ведь понимаю, сегодня у нас только первая встреча, так сразу близкими людьми не становятся. Вот месяц-другой пообщаемся
До этого Иван внутренне вздыхал, тут же он внутренне застонал: он живо представил себе этот «месяц-другой», проходящий «в общении» с Алексеем. Алексей же, не услышавший этот внутренний стон, продолжил:
Кстати, а на «Братьев Карамазовых» ты вроде еще рецензию не писал?
Нет.
А ведь этот роман многими считается лучшей книгой Достоевского. Ты с этим согласен?
Нет.
Нет? А почему? И какой считаешь лучшим?
«Бесы».
«Бесы» «Бесы», конечно, тоже великий роман. Все романы из «великого пятикнижия» Достоевского великие, это неоспоримо.
Ну, почему неоспоримо. «Подростка» я бы великим романом никак не назвал.
Алексей посмотрел на Ивана с иронической улыбкой.
Не назвал бы?
Нет.
А почему?
Да я его даже и до конца не дочитал.
Ирония во взгляде Алексея достигла своего апогея.
Это ты так, для эпатажа говоришь. Наверняка дочитал. Да и как может не быть великим роман великого писателя? Вот если бы мы взяли не лучший роман писателя среднего, например
Как? Повтори, что ты сказал.
Я говорю, что если взять книгу писателя средней руки, такого, например, как
Нет, ты до этого что-то другое сказал.
До этого я задал вопрос: «Да и как может не быть великим роман великого писателя»?
Вот это самое. Красиво сформулировал А знаешь, на кого я сейчас похож? На дядю Ваню, когда ненавидимый им профессор Серебряков выдвинул идею поправки дел за счет продажи имения и пошел развивать свою идею дальше, но дядя Ваня остановил профессора ведь его больше всего интересовал только этот ключевой пункт продажа имения19.
Алексей выглядел явно озадаченным. Иван и сам увидел, что его немного занесло его привычка к месту и не к месту вспоминать отрывки из различных литературных произведений со стороны, вероятно, выглядела, мягко выражаясь, странноватой такой же странноватой, как привычка Санчо Панса к месту и не к месту приплетать самые разнообразные пословицы и поговорки20 («И тут приплел литературу!» одернул себя Иван). И тут же ему показалось, что он опять напал на след, ведущий к разгадке его недомогания нащупал, так сказать, 37-ую параллель, по которой теперь и следовало двигаться. И всё же до конца пути еще было далеко, он еще где-то всего лишь в Патагонии, а впереди маячили Австралия и Новая Зеландия21 А пока что следовало закругляться с «реалом» «реал» только отвлекал его от поисков. О чем они там говорили? О «Подростке»? «Хорошо, подумал Иван, привру еще немного, но потом правда и только правда».
Не обращай на меня внимания. Как говорил всё тот же дядя Ваня: «Я зарапортовался», хотя с ума еще, вроде бы, не схожу22. А что до «Подростка» Ну, пусть «Подросток» тоже будет великим романом, который я, по своей глупости, не оценил. Ты вроде про «Братьев» еще что-то хотел спросить?
Да. И для меня это очень важно. Я хотел обсудить с тобой «Легенду о Великом инквизиторе», ведь это, можно сказать, вершина творчества Достоевского. Я понимаю, тут разговор не на один день, но хорошо бы сегодня хотя бы его начать.
«Этот булыжник, как и следовало ожидать, окончательно прихлопнул нашу хиреющую беседу»23, подумал про себя Иван. Вслух же он сказал:
Нет, вряд ли я тот человек, который тебе нужен. Во-первых, я не очень люблю «Легенду», а во-вторых, я с трудом представляю себе многодневную беседу «в реале» о чем бы то ни было. В инете возможно, но не в реальности. И вообще, в последнее время меня всё меньше тянет обсуждать книги, хотя я тоже когда-то считал, что о книгах я мог бы говорить часами, был бы хороший собеседник. А вот поговоришь, поговоришь и приходишь к выводу, что лучше бы всего остаться с книгой наедине. Томский24 бы меня за такие слова не похвалил, но что делать
Закончив свою речь, Иван прикончил и свое пиво и сразу встал:
Приятно было познакомиться, Алексей.
А ты что же, уходишь?
В словах Алексея сквозили неподдельные изумление и испуг, смешанные с растерянностью. Ивану было страшно неловко, но он понимал, что лучше уж закончить всё прямо сейчас:
У меня сегодня еще одно дело есть, надо было мне сразу сказать. Через час мне надо (опустим ложь Ивана, заметив только, что врать нехорошо).
Ну, раз надо Конечно Хорошо Я думал, что мы подольше. Полчаса всего поговорили маловато это, Иван.
Теперь Иван почувствовал себя Базаровым, а Алексею в этой сценке досталась роль отца Базарова. Тот, как вы помните, дождался сына, приехавшего погостить после трехлетнего отсутствия дождался только для того, чтобы стать свидетелем его отъезда уже через три дня25. Слов нет, по сволочному поступил тогда Базаров, по сволочному поступал теперь и он.
Ну, мы ведь еще пересечемся наверное, еще раз соврал Иван. Впрочем, тут уж и помрачневший вдруг Алексей, видимо, понял, что едва ли они встретятся еще раз.
Да, конечно, пробормотал он, заметно поскучнев. Иван поспешил выйти из кафе.
Выйдя на улицу, он снова попытался вздохнуть полной грудью, но прежней радости бытия не ощутил. И жара мешала, и неприятный осадок от встречи. «Прямо как Печорин я поступил, подумал Иван, когда он отмахнулся от жаждущего (и как искренне жаждущего!) общения Максима Максимовича26 Э, постой-ка то ты Антуан Рокантен, то Базаров, то теперь вдруг Печорин. Так кто же все-таки?» Иван прикинул, какая из трех припомнившихся ему литературных сценок в наибольшей степени соответствовала сцене только что им пережитой, но так и не смог выбрать наилучшую слишком хороши и в-темны27 были все три. И слишком грустны роль Алексея, будь он Самоучкой, отцом Базарова или Максимом Максимовичем, была крайне незавидна.
«И что я, в самом деле Обидел хорошего, наивного юношу. Найди еще сегодня такого, который не рэп круглыми сутками слушает, а думает о Великом Инквизиторе. Такие ГКП и нужны. А я Хорошим же старшим товарищем я оказался для младшего. Хоть возвращайся».
Но Иван не возвратился прошедшая встреча слишком ясно подсказала ему то, что он и так знал «реал» не для него. Если ему не о чем говорить с человеком в сети не о чем будет говорить и в реале. Если ему есть о чем говорить с человеком в сети, то он в сети с ним и говорит. И было что-то еще Ах, да в концовке встречи с Алексеем он высказал довольно важную мысль, которая долго ворочалась в его голове, но отказывалась четко формулироваться. А тут она вдруг неожиданно выскочила как бы сама собой. Книги и фильмы всё меньше побуждали его к общению, хотя бы даже и в инете. Ему всё больше хотелось остаться с книгой или с фильмом наедине. Он всё чаще мечтал о необитаемом острове, точнее, о необитаемой библиотеке, где бы он был единственным читателем-Робинзоном правда, у Робинзона на острове была одна-единственная книга, и вы сами понимаете какая, но перспектива находиться в обществе одной лишь Библии не слишком прельщала Ивана. Лучше уж в обществе одного лишь «Робинзона» тут Иван, конечно, не мог не вспомнить о Габриэле Беттередже, которому «Робинзон Крузо» заменял и Библию, и вообще все книги на свете28. Но нет, одной книги Ивану всё же было недостаточно, зато одних только книг достаточно вполне. Его ли это личная черта или процесс такого рода отъединения-замыкания объективен? Ответа на этот вопрос Иван не знал зато он прекрасно знал ответ на другой вопрос: куда ему теперь идти? Время обеденное, значит, надо идти домой и обедать. Он и пошел. Пока он шел, то думал, что о таких промежутках времени в книгах пишут: «По дороге с ним не случилось ничего примечательного». Или, как выражался Ники Билейн, заказавший выпивку в баре: «А теперь выкиньте на помойку четыре с половиной минуты и забудьте о них. Вот сколько потребовалось бармену, чтобы принести мне стакан»29. Ивану, впрочем, чтобы дойти до дома, понадобилось минут пятнадцать. Забудем об этих пятнадцати минутах.
Придя домой, Иван приступил к осуществлению обеденного ритуала, то есть, проще говоря, поставил кастрюльку с супом на конфорку. Супа осталось только на одну порцию, значит, сегодня вечером придется варить новый. Иван обычно варил суп на целую неделю, хотя знал, что так делать решительно не рекомендуется (срок годности супа, пусть бы и стоящего в холодильнике три дня максимум), но варить суп чаще ему было лень. Он почувствовал себя Денисом Григорьевым героем рассказа Чехова «Злоумышленник», который отвинчивал гайки от рельсов и вовсе не понимал, что тем самым совершает уголовное преступление, а главное подвергает опасности жизни пассажиров поездов. Все отвинчивают и я отвинчиваю; а что этой железной дороге сделается? гаек-то много30. Так и тут: все варят суп надолго, и я варю а что моему здоровью будет? не помираю ведь. Не помираю, и хорошо. Не помираю, буду, значит, и дальше так варить. Тут он рассуждал еще и как обломовцы, знающие, что галерея возле дома может обрушиться, но не обрушивается ведь. Не обрушивается, значит, и не обрушится. Обрушилась, естественно31 Но здоровье его покрепче какой-то там галереи будет и еще лет десять послужит, а дальше заглядывать нет смысла.
Решив этот вопрос, Иван приступил непосредственно к обеду. Он признался себе, что весьма сожалеет о том, что не обладает желудком господ средней руки навроде Чичикова, «что на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чем не бывало садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плёсом, так что вчуже пронимает аппетит, эти господа, точно, пользуются завидным даянием неба!»32 Эх Но нет, желудок у Ивана был совсем другого рода весьма капризный у него был желудок (следствие общей нервозности), так что он всегда был вынужден следить, как бы не съесть лишнего куска, да и к тому, что ел, всегда относился с некоторым подозрением. А тут еще сиди и ешь недельной выдержки суп. Неполезно это. Ну да съел Иван свою скудную порцию и, прислушавшись к своим ощущениям, пришел к выводу, что желудок сегодня капризничать вроде бы не собирается. Пока, во всяком случае. Хорошо. Теперь можно и чай пить.
Чай. Если пищу Иван принимал всегда на кухне, то чай он пил всегда в комнате, сидя перед телевизором, каковой он и смотрел в основном только в послеобеденное и после-ужинное время где-то по полчаса. Чай был его любимой трапезой тут он, можно сказать, чувствовал себя Алешой Бесконвойным из одноименного рассказа Шукшина; Алешей Бесконвойным с его глубочайшей любовью к банному ритуалу. А Алеша так любил париться в бане, что даже отказывался работать по субботам (а суббота была рабочим днем в колхозе), за что его песочили, песочили, но сделать с ним ничего не могли. «В субботу он просыпался и сразу вспоминал, что сегодня суббота. И сразу у него распускалась в душе тихая радость. Он даже лицом светлел. Он даже не умывался, а шел сразу во двор колоть дрова. У него была своя наука как топить баню. Например, дрова в баню шли только березовые: они дают после себя стойкий жар. Он колол их аккуратно, с наслаждением»33. Но не об Алеше у нас сейчас речь, а об Иване, а он как раз баню совсем не любил и даже душ принимал далеко не каждый день, но зато любил он пить чай. Конечно, своей науки пить чай у него всё же не было, и сам чай у него был самый обыкновенный, и заваривал он его так, что любители чайных церемоний, верно, только руками бы всплеснули, и всё же когда он включал телевизор, а потом приносил в комнату чашку чая и блюдце с какой-нибудь выпечкой (коржиком или сочнем с творогом, или с песочным кольцом), на душе у него становилось как-то спокойно, умиротворенно. Вроде как всё шло своим чередом так, как и должно идти. А ведь именно в этом и состоит главная функция любого ритуала заколдовать реальность, умиротворить ее, сделать ее предсказуемо-приемлемой.
Итак, Иван сел перед телевизором и нет, так сразу он пить чай не начинал. Минут пять-семь чай должен был подостыть, а он пока что перепрыгивал с канала на канал, ища, на какой бы картинке ему остановиться. Это было важной частью действа тут не годились какие-нибудь там новости (а особенно криминальные) или первый попавшийся сериал нет, картинку еще надо было поискать. Лучше бы всего попасть на старый, пусть бы и сто раз просмотренный советский комедийный фильм просмотр советского кино, вероятно, и для пищеварения полезен в отличие от чтения советских газет34.
Однако пока что Иван не мог найти ни советского фильма, ни чего-нибудь другого. Попал он было на «Солярис» Тарковского, но это всё же не для «после обеда» кино. Можно сказать, сериал наоборот. Одно слишком низко, другое слишком высоко, а для «после обеда» требовалась золотая середина. Уже почти совсем смирившись с тем, что ему всё же придется удовольствоваться погружением в новостное месиво, Иван вдруг наткнулся на передачу о довольно известном советском актере. Ну что ж, не само советское кино, так о советском кино. Вполне подходяще. И пять минут как раз прошли можно приступать и непосредственно к чаепитию.
Сегодня к чаю у него был коржик. Вообще, Иван очень любил выпечку. Вы скажете, что тоже любите ее? Но люди, скажем, и грибы любят, но, как утверждает Толкиен, до хоббитов им в этой любви весьма далеко35. Вот и до Ивана вам, весьма вероятно, было бы далеко в вашей любви к выпечке. Обед без выпечки для Ивана и вовсе не был обедом, и он бы скорее обошелся без супа, чем, допустим, без коржика к чаю. Но коржик коржику рознь, как и песочное кольцо песочному кольцу, или сочень с творогом сочню с творогом. В этом состоит немалая проблема любви к пище становишься чересчур разборчивым и даже до абсурда капризным. Нормальный человек поел и пошел себе, а вот тот, кто любит поесть и то ему не то, и это не это. Уж коржики, казалось бы, все одинаковы. Но нет, стоит вам полюбить выпечку, и вы очень быстро поймете, что нет в природе двух одинаковых коржиков. Один слишком рыхлый, другой, напротив, чересчур твердый, пересушенный. Мелочь, конечно, но настроение уже не то. Непредсказуемые, в общем, это ребята одинаковые с виду коржики36. Соответственно, каждый раз, приступая к чаепитию, Иван с опасливым ожиданием делал первый укус каким-то будет его сегодняшний коржик? Оказался вполне себе. Бывают и повкуснее, но вполне подходяще. Как и программа по теле, в общем. На крепкую четверку. Иван не торопился на уничтожение всего одного коржика у него обычно уходило минут десять он бы с удовольствием уничтожил и два, и три коржа, но приходилось помнить о желудке. Параллельно он следил за программой об актере. Показывали отрывки из кино и спектаклей некоторые он знал, некоторые видел впервые. Вот, например, отрывок из теле-спектакля «Фома Гордеев», где актер играл крестного Фомы:
« Жизнь, брат Фома, очень просто поставлена: или всех грызи, иль лежи в грязи
Старик улыбался, и обломки зубов во рту его вызвали у Фомы острую мысль: «Многих, видно, ты загрыз»
Лучше-то ничего нет? Тут всё?»
Фоме внушалось, что да, тут всё, а он, видимо, хотел увидеть в жизни и что-то другое. Что-то кроме извечной грызни за кусок побольше. Отрывок этот весьма зацепил Ивана, тем более, что он не только не смотрел спектакля, но и книгу не читал. Тут ему пришлось поставить себя на место Сани Григорьева из «Двух капитанов» Каверина, а Саню его подруга Катя однажды поймала на незнании романа Диккенса при том, что Саня считался весьма культурно продвинутым индивидом37. А тут такой пробел. Это дело надо было исправлять. И Сане, и Ивану.