Я встала и, подхватив наши стаканчики, остатки брецелей, использованные салфетки, направилась на поиски мусорного бака.
Мать последовала за мной.
Какой «такой»? спросила я.
Она задумалась:
Ну, ты не очень-то дружишь с критикой.
И не говори.
Ты недовольна своей внешностью.
А ты покажи мне женщину, которая ею довольна, парировала я. Просто не каждой понравится, когда ее комплексы становятся достоянием миллионов читателей «Мокси».
И мне жаль Она бросила печальный взгляд на столы в центре рынка, за которыми собирались целые семьи ели сэндвичи или пили кофе, пересказывая друг другу новости из «Икзэминера». Мне жаль, что ты так мало веришь в себя. Я имею в виду личную жизнь.
И снова тема, которую я совершенно не хотела обсуждать с матерью, на старости лет подавшейся в лесбиянки.
Ты еще найдешь того самого.
Ага, отбоя нет от вариантов.
Ты пробыла с Брюсом слишком долго
Ма, хватит!
Он казался неплохим. Но я знала, что ты не любишь его по-настоящему.
Я думала, ты уже сошла с арены гетеросексуальных советов.
А я как специально приглашенный гость, появляюсь по мере необходимости, весело ответила мать.
Снаружи, у машины, она грубовато стиснула меня в объятиях что, я знала, было для нее большим шагом. Моя мать великолепно готовит, умеет слушать, хорошо разбирается в людях, но нежности и прочие сюси-пуси ей никогда особо не давались.
Люблю тебя, сказала она, что тоже было ей несвойственно.
Однако я не собиралась возражать. Я нуждалась в каждой капле любви, которую могла получить.
3
В понедельник утром я сидела в приемной на седьмом этаже Центра по проблемам веса и нарушения пищевого поведения Филадельфийского университета в окружении настолько полных женщин, что они даже не могли закинуть ногу на ногу. Все мы едва помещались в местных креслах. Руководи я подобным заведением, то поставила бы диванчики.
Несколько анкеток. Улыбающаяся тощая медсестра на регистрации вручила мне пачку бланков толщиной в полтора сантиметра, планшет и ручку.
Вот тут у нас завтрак, прощебетала она, указывая на кучку ссохшихся рогаликов, контейнер обезжиренного сливочного сыра и кувшин апельсинового сока с толстым слоем мякоти на поверхности.
«Как будто кто-то станет здесь есть», подумала я, проходя мимо рогаликов, и уселась со своими бумажками под постером «Стряхиваем вес шаг за шагом!» с моделью в трико, порхающей по цветочному лугу. Вот уж чего я точно не собиралась делать, насколько бы ни похудела.
Имя. Легко. Рост. Без проблем. Текущий вес. Тьфу. Минимальный вес во взрослом возрасте. А четырнадцать считается взрослым? Причина желания похудеть. Поразмыслив с минуту, я нацарапала: «Была унижена в национальном издании». Поразмыслив еще с минуту, добавила: «Хотела бы повысить самооценку».
Следующая страница. История диет. Максимальные веса, минимальные веса, программы, в которых я принимала участие, насколько удавалось похудеть, как долго удавалось удержать вес. «При необходимости, пожалуйста, используйте обратную сторону листа» подсказывал бланк. У меня эта необходимость возникла. Мельком оглядев приемную, я поняла, что у остальных тоже. Одна даже попросила чистый листок.
Третья страница. Вес родителей. Вес бабушек и дедушек. Вес братьев и сестер. Я заполнила их наугад. Не то чтобы мы обсуждали подобное во время семейных сборищ. Страдаю ли я булимией, практикую голодание, злоупотребляю слабительными, одержима спортом? Если да, подумалось мне, то выглядела ли я бы вот так?
Пожалуйста, укажите пять своих любимых ресторанов. Ну, это легко. На одной своей улице по пути я могла насчитать пять мест, где шикарно кормят что угодно, от спринг-роллов до тирамису, и это только в пределах трех кварталов. Филадельфия по-прежнему живет в тени Нью-Йорка и часто ведет себя словно обиженная младшая сестренка, которая никогда не попадала в список отличников или в совет, организующий школьный бал. Однако ресторанный ренессанс у нас все же случился, и я живу в районе, который хвастался первой французской блинной, первой японской лапшичной и первым рестораном с шоу трансвеститов (переодетые женщинами мужики не ахти, а кальмары божественные). А еще в каждом квартале обязательно по две кофейни, отчего я подсела на латте и булочки с шоколадной крошкой. Да, не завтрак чемпиона, знаю, но что делать бедной девушке, кроме как пытаться устоять перед чизкейками на каждом углу в качестве компенсации? Плюс Энди, мой единственный настоящий друг в редакции, был ресторанным критиком; я часто сопровождала его в походах по объектам и ела фуа-гра, и рийет из кролика, и телятину, и оленину, и обжаренного морского окуня в лучших заведениях города, пока Энди бормотал в миниатюрный микрофон, спрятанный под воротником.
Пять предпочтений в еде. А вот тут уже начинались сложности. Десерты, по моему мнению, никак нельзя ставить в один ряд с основными блюдами, завтрак вообще отдельная категория, а пять любимых блюд, которые я умела готовить, не имели никакого отношения к пятерке тех, что я могла заказать. Запеченный цыпленок и картофельное пюре мой топ для заедания стресса, но разве можно их сравнивать с шоколадными тартами и крем-брюле из «Парижской пекарни» на Ломбард-стрит? Или фаршированными виноградными листьями из «Вьетнама», жареной курочкой из «Далилы» и брауни из «Ле Бю»? Я писала и зачеркивала. Вспомнила шоколадный пудинг из «Силк-Сити Дайнер», горячий, покрытый взбитыми сливками, и пришлось начать заново.
Семь страниц вопросов о физическом здоровье. Есть ли шумы в сердце, высокое давление, глаукома? Беременна ли я? Нет, нет и еще тысячу раз нет. Шесть страниц вопросов о душевном здоровье. Ем ли я, когда расстроена? Да. Ем ли я, когда счастлива? Да. Набросилась бы на эти рогалики и дерьмовый на вид сливочный сыр сию же секунду, если бы рядом не было людей? Еще бы!
К вопросам о психологическом состоянии. Часто ли страдаю депрессией? Я обвела «иногда». Случаются ли мысли о самоубийстве? Я поморщилась, обвела «редко». Бессонница? Нет. Ощущение собственной никчемности? Да, пусть я и понимала, что это не так. Фантазировала ли я о том, чтобы срезать полные или дряблые области своего тела? А что, кто-то не?.. Добавьте свои мысли. Я написала: «Меня устаивает все, кроме внешности». Потом дополнила: «И личной жизни».
Я тихонько прыснула от смеха. Женщина, втиснутая в соседнее кресло, робко улыбнулась. Ее наряд, как мне всегда казалось, считался у толстушек самым шиком: легинсы и туника нежно-голубого цвета с маргаритками на груди. Красиво и не дешево, но это одежда для спорта. Словно модные дизайнеры решили, что стоит женщине достигнуть определенного веса, то ей больше не нужны деловые костюмы, юбки и блейзеры, ничего, кроме пресловутых тренировочных шмоток с вышитыми маргаритками в качестве извинения, что нас превращают в телепузиков-переростков.
Смеюсь, чтобы не плакать, пояснила я.
Ясно, кивнула женщина. Я Лили.
А я Кэндис. Кэнни.
Не Кэнди, как конфетка?
Думаю, родители решили не давать детям на площадке такой повод для насмешек.
Лили улыбнулась. Ее блестящие черные волосы были зачесаны назад, скручены и скреплены парой лакированных палочек, в ушах сверкали бриллианты размером с арахис.
От этого есть толк, как думаете? спросила я.
Она пожала толстыми плечами:
Я сидела на фен-фене [4]. Сбросила тридцать шесть килограммов.
Лили полезла в сумочку. И я знала, что оттуда покажется. Обычные женщины носят с собой фото детей, мужей, загородных домов. Толстушки собственные снимки в период максимальной стройности. Лили показала мне фото в полный рост, анфас, в черном костюме, и в профиль, в мини-юбке и свитере. Выглядела она, само собой, потрясающе.
Фен-фен, повторила она и невероятно тяжело вздохнула; такая грудь, как у нее, казалось, способна вздыматься лишь по велению чего-то вроде приливно-отливного цикла и гравитации, и уж никак не воли простого человека. Я чувствовала себя так замечательно. Ее взгляд затуманился. Совершенно не хотелось есть. Я как будто летала.
На спидах такое бывает, заметила я.
Лили не слушала.
Я целый день прорыдала, когда его сняли с продажи. Билась как могла, но набрала все обратно в мгновение ока. Она сощурилась. Убила бы за упаковку фен-фена.
Но неуверенно начала я. Разве он не вызывает проблемы с сердцем?
Лили фыркнула:
Если б можно было выбрать, быть такой огромной или умереть, клянусь, я задумалась бы. Это же просто смешно! Можно пройти два квартала и купить кокаин, а фен-фен нипочем не достать.
Ох, ничего другого мне на ум не пришло.
Никогда не пробовали фен-фен?
Нет. Только программу «Весонаблюдателей».
Мои слова всколыхнули у окружающих женщин целую волну жалоб и закатывания глаз.
ВЕСОнаблюдатели!
Полная лажа.
Дорогущая лажа.
Стоять в очереди, чтобы какая-то худышка тебя взвесила
И весы у них всегда врут, добавила Лили, после чего раздался хор согласных «Ага!».
Девица размера М на регистрации забеспокоилась. Восстание толстушек! Я заулыбалась, представляя, как мы несемся по коридору эдакая охваченная праведным гневом армия в обтягивающих штанишках, что распинывает весы, разбрасывает тонометры, срывает со стен плакаты с соотношением роста и веса и заставляет весь тощий персонал их жевать, пока мы пируем рогаликами с обезжиренным сливочным сыром.
Кэндис Шапиро?
Меня вызывал высокий доктор с невероятно глубоким голосом. Лили стиснула мою ладонь.
Удачи, шепнула она. И если у него там есть фен-фен, хватайте!
Доктор, сорока с небольшим лет, тощий (естественно), с тронутыми сединой висками, теплым рукопожатием и большими карими глазами отличался очень уж внушительным ростом. Даже в «мартинсах» на толстой подошве я едва доставала ему до плеча, а значит, в нем как минимум под два метра. Его имя звучало как доктор Крушелевски, только с большим количеством слогов.
Зовите меня доктор Кей, снизошел он тем же абсурдно густым, абсурдно тягучим басом.
Я все ждала, когда же он бросит зачем-то изображать Барри Уайта и заговорит нормально, чего так и не случилось, и я сообразила, что этот бас-профундо и есть его обычный голос. Я села, прижимая к груди сумочку, а доктор принялся листать мои бланки с ответами. Глядя на одни он щурился, на другие хохотал вслух. Пытаясь расслабиться, я огляделась. Кабинет выглядел приятно. Кожаные диванчики, в меру захламленный письменный стол, вроде бы настоящий восточный ковер со стопками книг, бумаг и журналов, телевизор с видеомагнитофоном в одном углу, маленький холодильник, увенчанный кофемашиной, в другом. Мне стало интересно, не случалось ли доктору здесь ночевать раскладывался ли диван? В таком кабинете даже хотелось пожить.
Была унижена в национальном издании, прочитал доктор вслух. Что стряслось?
Брр. Вам лучше не знать.
Отнюдь. Кажется, такого необычного ответа я еще не видел.
Ну, мой парень Я поморщилась. Бывший парень. Простите. Он ведет эту рубрику в «Мокси»
«Хороши в постели»?
Ну, хочется верить, что да.
Доктор покраснел:
Нет я имею в виду
Да, именно эту рубрику Брюс и ведет. Только не говорите, что читали ту статью.
Если уж сорокалетний врач-диетолог ее читал, то все остальные окружающие меня люди и подавно.
Я ее даже вырезал. Подумал, нашим пациентам понравится.
Что? Почему?
Ну, в ней довольно тонко описывается восприятие восприятие
Толстушки?
Доктор улыбнулся:
Он ни разу вас так не назвал.
Зато назвал всем остальным.
Так вы здесь из-за статьи?
Отчасти.
Доктор внимательно на меня посмотрел.
Ладно, по большей части. Просто я не я никогда не думала о себе так. Как о пышной даме. То есть я понимаю, что я пышная и что мне нужно похудеть. В смысле, я же не слепая, и я не игнорирую веяния общества и какими американцы ходят видеть женщин
Так вы здесь из-за ожиданий Америки?
Я хочу быть худенькой.
Доктор смотрел на меня в ожидании продолжения.
Хотя бы просто похудеть.
Он пролистал мои бланки.
Ваши родители имеют избыточный вес.
Ну можно сказать и так. Мама слегка крупновата. Отец я не видела его много лет. Когда он от нас ушел, у него был живот, но Я умолкла. По правде сказать, я не знала, где жил отец, и мне всегда становилось неловко, если о нем заходил разговор. Понятия не имею, как он сейчас выглядит.
Доктор оторвался от моих записей.
Вы с ним не видитесь?
Нет.
Он сделал пометку.
Как насчет братьев, сестер?
Оба тощие, вздохнула я. Только я попала под жирную раздачу.
Доктор рассмеялся:
Попала под жирную раздачу. Никогда не слышал такой фразы.
Ага, у меня таких миллион в запасе.
Он продолжил листать бланки.
Вы репортер?
Я кивнула. Он вернулся на несколько страничек.
Кэндис Шапиро видел ваше имя в журналах.
Правда?
Тут я искренне удивилась. Большинство читателей не обращают никакого внимания на авторство статей.
Вы иногда пишете о телевидении, пояснил доктор, и я снова кивнула. Выходит очень забавно. Вам нравится эта работа?
Я люблю эту работу, ответила я и даже не покривила душой.
Когда я не зацикливалась на том, что репортерская работа по сути штука крайне нервная и слишком публичная и не лелеяла мечту о кондитерской, я умудрялась получать от нее удовольствие.
Она классная. Интересная, каверзная и все такое.
Доктор что-то пометил в папке.
И вы чувствуете, что вес влияет на результаты вашего труда сказывается на заработке, на карьерном росте?
Я крепко задумалась:
Не то чтобы. То есть иногда люди, у которых я беру интервью ну, вы знаете, они худые, я нет, и я им немного завидую, наверное, или задаюсь вопросом, а не думают ли они, что я просто лентяйка и так далее, и тогда приходится внимательнее следить за тем, что я пишу в статье, чтобы не выплеснуть там личное отношение. Но я хороша в своем деле. Меня уважают. Кто-то даже боится. И это крупное издание, так что финансово у меня все окей.
Доктор Кей рассмеялся и опять принялся листать бланки, замедлившись на вопросах о психическом здоровье.
В прошлом году посещали психотерапевта?
Примерно восемь недель.
Позвольте спросить почему?
Я снова крепко задумалась. Нелегко сказать встреченному минуту назад человеку, что твоя мать в пятьдесят шесть лет вдруг объявила о нетрадиционной ориентации. Особенно эдакому тощему белому Джеймсу Эрлу Джонсу, который наверняка так развеселится, что повторит мои слова вслух. И, возможно, не один раз.
Семейные проблемы, наконец ответила я.
Доктор продолжал молча на меня смотреть.
У матери случился новый роман, он стремительно развивался, и я слегка психанула.
И психотерапевт помог?
Я вспомнила женщину, к которой меня отправили по медстраховке, тихую мышку с кудряшками как у маленькой сиротки Энни. Она носила очки на цепочке и, кажется, немного меня побаивалась. Может, не ожидала в первые же пять минут консультации услышать о матери, свежеиспеченной лесбиянке, и отце, бросившем семью. Она все время сидела с легкой тревогой на лице, будто опасалась, что я вот-вот сигану к ней через стол, смахнув по пути коробку салфеток, и примусь душить.
Вроде того. Напирала, что я никак не повлияю на поступки членов семьи, зато могу реагировать на них иначе.
Доктор опять что-то нацарапал. Я попыталась как можно незаметней вытянуть шею и что-нибудь разглядеть, но наклон листа не позволил.
Дельный совет?
Я внутренне содрогнулась, вспоминая, как спустя шесть недель после начала их отношений Таня поселилась у нас в доме и перво-наперво заменила всю мебель из моей старой спальни радужными овцами солнца, книгами по саморазвитию и двухтонным ткацким станком. В знак благодарности она сшила Нифкину маленький полосатый свитер. Нифкин походил в нем разок, а потом сожрал.