Рейвен Кеннеди
Искра
Raven Kennedy
GLEAM
Copyright © 2021 by Raven Kennedy
© Конова В., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
* * *
Посвящается тем, кого держали в темноте.
Улыбнитесь солнцу.
Пролог
Аурен
Десять лет назад
Здесь небо не поет.
Оно не кружит, не звучит и не оседает на моей коже сладкими благовониями, не овевает мои волосы прохладным поцелуем.
Небо здесь не такое, как в Эннвине.
Дождь льет слезы с утра до ночи, и вода на земле растекается лужами, но и она не смоет здешний смрад. Солнце садится, и в небе восходит луна, однако эта картина не гармонирует с богинями, дремлющими в бледно-желтых звездах. Небосвод тусклый и жалкий.
Все здесь не такое живое, как дома. Но, с другой стороны, возможно, это всего лишь фантазии маленькой девочки. Возможно, Эннвин был совсем не таким, а я забыла.
Если так, то предпочту притворяться. Мне нравится, каким был Эннвин в моих воспоминаниях изобилующий весельем, которое наполняло и меня.
Здесь, в Дерфорте, меня тоже переполняют чувства, но не самые приятные.
После утреннего ливня гавань Дерфорт наполнена водой. Хотя она всегда затоплена и причиной тому обычно или море, или небо. Иногда и то и другое. Здесь нет ни одной деревянной крыши, которая бы не пропиталась влагой, или побитой двери, которая бы не облупилась из-за удушливой сырости.
С океана сюда часто стягиваются тучи и свирепствуют бури. Впрочем, в дожде нет ничего освежающего. Он просто изливается обратно в море, которое его вскормило, и, воняющий рыбой, затапливает грязные улицы.
Воздух сегодня липкий и сырой, он давит мне на грудь и напитывает платье влагой. Мне повезет, если одежда высохнет, когда вечером я ее развешу. Повезет, если волосы перестанут быть влажными и завиваться мелкими кудряшками.
Но на мои прическу и одежду все равно никто не обращает внимания. Хищные взгляды всегда подмечают мои тронутые золотом щеки, рыскают по коже, что блестит сильнее, чем обычная. Вот потому-то меня и называют разрисованной девушкой. Золотой сироткой из гавани Дерфорт. В каких бы я ни была лохмотьях, под промокшей одеждой скрывается богатство, противоречащее всякому здравому смыслу. Никчемное сокровище моей кожи, которое ни к чему не приводит, но вместе с тем влияет на все.
Торговые палатки, разбросанные по всему уличному рынку, еще темные. Мешки из грубой льняной ткани насквозь промокли, телеги накрыты брезентом и с него капает вода. Я закрываю глаза и дышу, пытаясь делать вид, будто не чувствую исходящего от кузницы резкого запаха железа. Не чувствую запаха промокших деревянных досок пришвартованных судов. Не чувствую вони от ящиков с бьющей хвостом рыбой и соленого песка с берега.
Воображение у меня не настолько богато, чтобы подавить этот смрад.
Безусловно, не сиди я на мусорном баке возле кабака, то пахло бы чуточку приятнее. Запах старого эля ужасен, но здесь суше, да и место более уединенное, благодаря чему оно кажется еще более ценным.
Поерзав на металлической крышке, я прислоняюсь спиной к стене и обвожу взглядом уличный рынок. Нельзя мне тут находиться. Надо уходить, но даже так риск велик. У Закира в городе слишком много шпионов. Это лишь вопрос времени, когда меня поймают, и не важно, останусь ли я на месте или где-нибудь укроюсь. Я прячусь от него, от обязанностей, которые он на меня возложил. Прячусь от громил, шатающихся по улицам и сторожащих детей-попрошаек не ради их безопасности, а чтобы убедиться, что чужой не посягнет на территорию Закира и не станет красть у его воров.
Я скрываюсь там, где нет никакой надежды остаться незамеченной.
Словно повинуясь какой-то силе, я поднимаю взгляд и смотрю на океан, виднеющийся между двумя торговыми палатками. Смотрю на паруса причаленных кораблей, их очертания напоминают привязанные облака, которые пытаются вернуться к небу. При виде этой дерзкой попытки побега внутри что-то сжимается. Как же искушает свобода, которая раскачивается вот здесь, на горизонте.
Это обман.
В Дерфорте жестоко наказывали тайком пробравшихся на корабли, и я сглуплю, если пойду на это. Немало детей Закира предпринимали подобные попытки, но не дожили до возможности об этом рассказать. Вряд ли я когда-нибудь забуду, как чайки клевали их плоть с ободранной кожей, как висели их тела, раскачиваясь на приливном ветру, и сморщивались под соленым дождем.
Хуже этого запаха нет ничего на свете.
Какого черта ты тут делаешь?
Когда в моем уединенном уголке появляется Закир, нависая угрожающей тенью, я вздрагиваю так сильно, что царапаю руку о грубый известковый кирпич.
На красном лице сверкают карие глаза. Его подбородок покрыт щетиной недельной давности, схожей с иголками кактуса. Я чувствую от Закира такой сильный запах алкоголя, что он перебивает вонь мусора, на котором я сижу. Наверное, он на протяжении нескольких часов заливал в себя спиртное.
Закир. Спрыгиваю с бака и встаю перед ним. Я не могу говорить без чувства вины и даже не осмеливаюсь заглянуть Закиру в глаза.
Он кладет руки на бедра, и жилет серо-зеленого цвета распахивается на его волосатой груди.
Тебе уши воском набили? Я спросил: какого черта ты тут делаешь?
Прячусь. Мечтаю. Притворяюсь. Скрываюсь.
Словно услышав мои мысли, Закир презрительно ухмыляется, демонстрируя зубы, покрытые пятнами от курения трубки и распития генада. Губы его потрескались от переизбытка проклятий, словесных ударов и жестоких сделок.
Когда наступление нового года ознаменовалось долгой луной, Закир изменил мои повинности. По его подсчетам, мне пятнадцать лет. В Орее это уже взрослый человек.
Я только Быстро придумать оправдание не выходит.
Закир дает мне затрещину, и моя голова резко наклоняется вперед. Теперь он бьет меня только по затылку. На моей золотой коже быстро появляются синяки темного блестящего цвета, но под волосами их никто не увидит.
Ты еще с час назад должна быть в «Уединении»! рявкает он и наклоняется к моему лицу. Ублюдок появился и наорал на меня за то, что ты так и не пришла, а парень, которого я приставил за тобой следить, сказал, что ты слиняла через черный ход!
Неправда. Я вылезла через разбитое окно погреба. Сбежать по глухой улице за трактиром было проще. Еще одним вариантом был боковой переулок, но в нем обитало много бродячих собак, дерущихся за объедки из мусорных ящиков.
Чтоб тебя, ты меня слышала?
Я хватаюсь за грязные юбки и сжимаю их пальцами, словно пытаясь выдавить из себя ответ.
Я больше не хочу возвращаться в «Уединение».
Мой голос хриплый, напоминает звук, при котором неумелый мастер обрабатывает мрамор. Мне даже думать не хочется о трактире, и уж тем более говорить о нем. Несмотря на название, уединение это последнее, что я могу там найти. Там, где мою невинность украли, как жадные карманники обворовывают своих жертв. В «Уединении» меня ждут только угнетающие неприятные взгляды и омерзительные прикосновения.
Лицо Закира становится еще более суровым, и кажется, будто он вот-вот снова стукнет меня по голове своими толстыми пальцами с кольцами, но хозяин этого не делает. Интересно, сколько монет, заработанных моим непосильным трудом, уходит на эти заржавевшие золотые украшения.
У меня есть дела поважнее, чтобы волноваться о том, чего ты хочешь. Ты работаешь на меня, Аурен.
От отчаяния у меня сдавливает горло, перекрывая доступ к воздуху.
Тогда отправь меня обратно на улицы просить милостыню или воровать у покупателей на рынке, молю я. Только не отправляй в трактир. Я больше не могу этим заниматься. Глаза невольно наполняются слезами. Вот что еще проливается в Дерфорте.
Закир вздыхает, но с его лица не сходит гнусная ухмылка.
Эй, не хныкай мне тут. Я и без того долго тебя не трогал, а такой милости от большинства торговцев плотью ты бы не получила. Если не будешь приносить мне прибыль, то нет нужды тебя держать, предупреждает он. Ты пользуешься моей добротой. Помни об этом, девчонка.
Доброта.
Это слово крутится в голове, пока я вспоминаю свою жизнь за последние десять лет. Большинство других детей появляются и исчезают, тогда как я задержалась дольше остальных из-за своей необычной золотой кожи, которая приносит Закиру нужное количество прибыли. Но ни разу за все это время я бы не назвала свою жизнь полной доброты.
Мне, вынужденной целыми днями попрошайничать на улицах и совершать карманные кражи по ночам, пришлось научиться пользоваться своей странной внешностью, пока я шныряла по портовому городу. Либо так, либо приходилось драить дом Закира, скрести щеткой до тех пор, пока у меня не трескалась кожа на пальцах и не начинали ныть колени. И все же очистить погреб до конца ни разу не вышло. От него всегда разило холодом, плесенью и одиночеством.
Там, внизу, нас было обычно от десяти до тридцати человек. Мы ютились в тесноте под гнилыми одеялами и старыми мешками. Детей продавали, покупали и заставляли работать. Детей, которые ни разу не играли, не учились и не смеялись. Мы спали и зарабатывали монеты, и этого было достаточно. Дружбу между нами пресекали, ее не существовало, а под бдительным оком Закира неизменно взращивались подлость и соперничество. Мы были точно собаки, с пеной у пасти дерущиеся за косточку.
Но я должна смотреть на это со светлой стороны. Потому что даже если жизнь не была полной доброты она могла стать намного хуже.
И на что ты, интересно, рассчитывала? фыркает Закир так, словно я наивная дурочка. Ты знала, что тебя ждет, поскольку видела остальных девушек. Тебе известно правило, Аурен.
Я пристально смотрю ему в глаза.
Отрабатывай свое содержание.
Именно. Ты отрабатываешь свое содержание. Закир оглядывает меня, остановив взгляд на обрызганном грязью подоле, и из его обожженного дымом горла вырывается раздраженный кашель. Ну какая же ты грязнуля, девчонка.
Обычно грязь помогала играть роль нищей сиротки, но я из нее уже выросла. В день, когда мне исполнилось пятнадцать, Закир сменил мои заплатанные лохмотья на дамские платья.
Когда он принес первый наряд, я подумала, что выгляжу мило. Но была конченой дурочкой, раз решила, что Закир подарил мне платье на день рождения. Спереди были настоящие розовые кружева, а сзади бант, и прекраснее вещицы с тех пор, как стала тут жить, я не видывала.
Но то было до того, как я осознала, что это красивое платье таит омерзительный умысел.
Отправляйся в «Уединение», велит мне Закир, и тон его голоса не допускает возражений.
Когда он ведет взглядом вверх по моему телу, живот сводит от ужаса.
Но
Мне в лицо тычут пальцем с желтым ногтем.
Завсегдатай уже за тебя заплатил, и он свое получит. Местные годами ждали, когда вырастет разукрашенная золотая девчонка. Ты пользуешься большим спросом, Аурен. Спросом, который я же и увеличил, заставив их ждать, и за это ты тоже должна быть мне благодарна.
Добро. Благодарность. Закир употребляет эти слова, но сомневаюсь, что ему известно их истинное значение.
Я сделал тебя самой дорогой шлюхой в Дерфорте, а ведь ты даже не работаешь в борделе. Наложницы негодуют от зависти. Закир говорит так, словно этим стоит гордиться, словно он окрылен тем, что я не нравлюсь даже остальным потаскухам.
Он чешет щеку, а в его глазах появляется алчный блеск.
Разукрашенная золотом нищенка из гавани Дерфорт наконец-то повзрослела, и теперь ее можно купить на ночь. Ты не помешаешь мне заработать эти монеты и не уничтожишь мою репутацию на улицах, говорит он голосом грубым, словно бушующие воды.
Я сжимаю руки в кулаки, впиваясь в ладони ногтями, а между лопатками покалывает, зудит. Если бы в том был толк, я бы содрала с себя кожу и вырвала волосы. Я пошла бы на все, чтобы избавиться от блеска своего тела.
Бывали ночи, когда именно этим я и пыталась заниматься, пока другие дети спали. Но вопреки кружащим в Дерфорте сплетням, я не раскрашена краской. Это золото никогда не сойдет, сколько бы раз я ни смывала и ни сдирала его. Обновленные кожа и волосы блестят точно так же, как раньше.
Родители называли меня маленьким солнышком, и раньше я гордилась своим сиянием. А в мире, полном глазеющих ореанцев и горюющего неба, хочу лишь, чтобы этот блеск потускнел. Хочу наконец найти тайное место, где никто не сможет меня отыскать.
Закир, глаза которого налились кровью от ночных игр в карты, с негодованием качает головой. Над ним, как обычно, нависает облако дыма. С мгновение он как будто сомневается, а потом отклоняется назад и, скрестив руки, произносит:
На твой след вышли шпионы Бардена Иста.
У меня округляются глаза.
Ч-что? шепотом испуганно переспрашиваю я.
Здесь, в порту, Барден это еще один торговец плотью. Он заправляет Истсайдом потому и взял себе такое имя. Однако в отличие от Закира, который еще более-менее терпелив, я слышала, что Барден отнюдь не такой.
Закир проявил порядочность и дождался, когда я стану считаться взрослой, и только после этого сделал меня наложницей для проезжих моряков и горожан. Но в Дерфорте поговаривали, что нет торговца плотью ужаснее, чем Барден, который такой порядочностью не обладал. Он не связывался с детьми-попрошайками и карманниками. Барден нажил богатство при помощи головорезов и пиратов, торговли людьми и проституции. Я никогда не бывала в Истсайде, но ходили слухи, будто Барден заправляет делами так, что Закир в сравнении с ним кажется святым.
Почему? спрашиваю я, но слово звучит невнятно, поскольку горло сжимает невидимая петля, обернутая вокруг моей шеи.
Закир смотрит на меня жестким взглядом.
Ты знаешь почему. По той же причине, по которой наложницы в борделе начали разрисовывать себе кожу разными цветами. У тебя особенная внешность, а теперь, когда ты стала женщиной
По горлу поднимается желчь. Забавно, что по вкусу она напоминает морскую воду.
Пожалуйста, не продавай меня ему.
Закир делает шаг вперед и теснит меня к боковой части здания. Шею покалывает от его близости, кожу на спине щиплет, словно страх хочет пустить ростки.
Я был весьма снисходителен, поскольку на улицах ты всегда зарабатывала больше остальных, говорит он. Людям нравилось давать монеты разукрашенной девчонке. А если и нет, то тебе удавалось отвлечь их, чтобы после выудить у них из карманов деньги.
Чувствую, как от стыда сжимается горло. Что бы подумали родители, если бы увидели меня сейчас? Что бы подумали, увидев, как я прошу милостыню, ворую, дерусь с другими детьми?
Но отныне ты не ребенок. Закир проводит языком по зубам, а потом сплевывает на землю грязный комок. Если ты снова ослушаешься, я умою руки и продам тебя Бардену Исту. И обещаю: если это случится, ты пожалеешь о своем поведении и о том, что не осталась у меня.
На глаза наворачиваются слезы. Мускулы на спине дрожат так сильно, что спина становится напряженной.
Закир лезет в карман жилета и вытаскивает деревянную трубку. Засунув ее в рот, поджигает и смеряет меня суровым взглядом.
Итак? Твое решение, Аурен?
На долю секунды я перевожу взгляд за его плечо на корабли, которые снова стоят в гавани. На эти клубящиеся облака, напоминающие привязанные к морю паруса.
Для своих родителей я была маленьким солнышком.
Танцевала под небом, которое пело.
А теперь я разрисованная шлюха в трущобах мокрой гавани, где воздух провонял грязью, а в горле у меня застрял безмолвный крик, и ни один дождь не смоет мое золотое проклятие.