Сын начал его уговаривать:
Тятенька, бросьте! Ну что за радость хмельным приехать?
С одной-то рюмки? Да что ты, белены объелся, что ли? Наконец, какой ты имеешь резон меня останавливать? Нешто ты не чувствуешь, что я тебе отец? Хочу выпить и выпью.
Воля ваша, как хотите, а только маменька, знаючи ваш нрав, просила вас не допущать.
Дура мать-то твоя да и ты-то дурак! Благодари Бога, что я в духе, а то бы не миновать тебе трепки. Подожди меня в карте, а я сейчас выйду.
Карета остановилась. Отец вышел из кареты и отправился в трактир, а сын остался в ней дожидаться его.
Прошло минут с десять, а отец все еще не показывался.
«Ну, застрял тятенька! Пойти полюбопытствовать на него да посмотреть, нельзя ли как-нибудь его выманить», подумал сын и хотел уже отправиться в трактир, как вдруг к окну кареты подбежал трактирный служитель с салфеткой на плече.
Вас в заведение требуют. Пожалуйтесь проговорил он, ради вящей учтивости проглатывая слова, и отворил дверцы кареты.
Сын отправился в трактир и вошел в буфетную комнату. Около буфета стоял Пров Семеныч. По лицу его было видно, что он уже успел хватить не одну с бальзамчиком, а несколько. Он размахивал руками и вел прежаркий разговор с буфетчиком. Завидя входящего сына, он крикнул:
Что, чай, заждался меня в карете-то? Посиди здесь, отдохни, а я сейчас. Что на солнце-то жариться? Здесь прохладнее. Я вот земляка нашел; тридцать верст всего от моей родины, так толкуем. Он кивнул на буфетчика и тотчас рекомендовал ему сына: Сын мой. Вишь, какого оболтуса вырастил!
Доброе дело-с. На радость вам возрастает, ответил буфетчик.
Бог знает, на радость ли еще! Пока особенной радости не видим, вздохнул Пров Семеныч и прибавил: Налей-ка еще рюмочку с бальзамчиком Петя, выпей бутылочку лимонадцу? Так-то скучно сидеть, а я еще минут с пять здесь пробуду, обратился он к сыну.
Нет уж, тятенька, покорнейше благодарим! отвечал сын. Бог с ним! Ни радости, ни корысти в этом самом лимонаде.
Ну, хереску рюмочку? Оно тоже прохлаждает.
Сын почесал в затылке.
Хереску, пожалуй Только уж что ж рюмку-то? Велите стаканчик
А не захмелеешь?
Эво! С одного-то стакана!
Прикажете стаканчик? спросил буфетчик.
Нацеживай, нацеживай! Нечего с ним делать! сказал Пров Семеныч и, видя, как сын залпом выпил стакан, воскликнул: Эка собака! Как пьет-то! Весь в отца! И где это ты, шельмец, научился?
Этому ремеслу, тятенька, очень нетрудно научиться. Оно само собой приходит.
Прошло с полчаса времени, а Пров Семеныч еще и не думал уходить из трактира. Разговор с земляком-буфетчиком так и лился, и то и дело требовалось «рюмка с бальзамчиком». Сын раза два напоминал отцу, что «пора ехать», но тот только махал руками и говорил: «Успеем». Язык его начал уже заметно коснеть и с каждой рюмкой заплетался все более и более. Сын потерял уже всякую надежду видеть сегодня невесту, вышел в другую комнату, потребовал «с горя» столовый стакан хересу и залпом опорожнил его, но уже не на тятенькин счет, а на свой собственный.
Прошло еще четверть часа, а Пров Семеныч все еще стоял у буфета.
А что, есть у вас орган? спрашивал он у буфетчика. Чайку любопытно бы теперь выпить.
Не токмо что орган, а даже и арфянки имеются. И поют, и играют. Потрудитесь только в сад спуститься, отвечал буфетчик.
И арфянки есть? Знатно! Веди, коли так, в сад.
Служитель повел Прова Семеныча в сад. Сын следовал сзади. От выпитого вина в голове его также шумело, но он шел твердо и, когда спускались с лестницы, предостерегал отца, говоря:
Тише, тятенька! Тут ступенька Осторожнее Не извольте споткнуться.
В саду было довольно много посетителей. У забора стояла маленькая эстрада. На эстраде сидели четыре арфянки в красных юбках и черных корсажах и пели под аккомпанемент арфы. Пров Семеныч поместился за столиком, как раз против эстрады.
Садись, Петька, здесь первое место, сказал он сыну и начал звать служителя, стуча по столу кулаком.
Тятенька, не безобразьте! На то, вон, колокол повешен, чтоб прислугу звать, увещевал сын.
Колокол! Чудесно! Трезвонь с раскатом! Жарь! Оборвешь, так за веревку плачу!
Сын начал звонить. Явился служитель.
На двоих чаю и рюмку сливок от бешеной коровы! скомандовал Пров Семеныч.
Тятенька! Уж коли гулять, так гулять. Требуйте графинчик. А то что ж я за обсевок в поле? сказал сын.
А ты нешто пьешь коньяк?
Потребляем по малости
Эка собака! Экой пес! Ну уж, коли так, вали графинчик! сказал он служителю и шутя сбил с сына шляпу.
Не безобразьте-с, проговорил тот, подымая шляпу и обтирая ее рукавом. Циммерман совсем новый
Дурак! Нешто не видишь, с кем гуляешь? Захочу, так пяток тебе новых куплю. Главное дело только матери про гулянку ни гугу. Понимаешь? Ни полслова! Пров Семеныч погрозил пальцем.
Что вы, тятенька, помилуйте! Ведь я не махонький Мы уж эти порядки-то знаем.
То-то Поди к арфянкам, снеси им целковый рубль и закажи, чтоб спели что ни на есть веселую! К невесте сегодня не поедем! Ну ее! А матери ни слова!
Арфянки запели веселую. На столе появились чай и графин коньяку. Отец и сын набросились на коньяк, вмиг уничтожили весь графин и потребовали второй. Отец начал подпевать арфянкам. Сын сначала останавливал отца, но потом и сам принялся за то же и даже бил в такт ложкой по стакану. Окончив пение, арфянки начали просить у публики деньги на ноты и подошли к их столу. Пров Семеныч дал целковый, скосил на арфянку глаза и обнял ее за талию.
Кралечка, садись с нами. Чайком с подливочкой угостим, шепнул он ей.
Она лукаво улыбнулась, вильнула хвостом и убежала от стола.
Эх, брат Петрушка, плохи мы с тобой! Не хотят с нами и компании разделить! сказал отец.
Кто? Мы плохи? воскликнул сын. Нет, тятенька, не плохи мы, а вы не тот сюжет под них подводите! Нешто так барышень можно приглашать? Ни в жизнь! Хотите, сейчас всех четырех приведу?
Ой?! Будто и четырех?
С тем возьмите, год носите и починка даром! Охулки на руку не положим. Только другой манер нужен. Ставьте пару бутылок хересу!
Вали!
Сын отправился к арфянкам и через несколько времени воротился.
Готово-с Пожалуйте вон в эту беседку и заказывайте бутылки, а они сейчас придут! воскликнул он и ухарски надел шляпу набекрень.
Ах ты, собака! Ах ты, анафема! твердил отец и, шатаясь, направился в беседку. Я думал, он еще несмышленок, а он на-поди!
Не таков Питер, тятенька, чтоб в нем несмышленки водились! отвечал сын и последовал за отцом.
Через четверть часа отец и сын сидели в беседке. Около них помещались арфянки. Стол был весь установлен яствиями и питием.
Это сын мой, сын мой единоутробный!.. пьяным голосом рассказывал отец арфянкам про Петрушку. Вот, кралечки: сын мой, а я им не гнушаюсь и компанию вожу. Где такие отцы бывают? А?.. Нет, спрашивается, бывают такие отцы? Днем с фонарем поискать, вот что И всю ночь с ним прокутим. Ей-богу! Видишь бумажник с деньгами?.. Все пропьем Только на карету оставим. Бери, Петрушка, пять рублев на карету, а остальное пропьем! Он вынул из бумажника пять рублей и дал сыну. Петрушка! Чувствуешь ты мое милосердие к тебе? А? Говори: чувствуешь?
Эх, тятенька! Да могу ли я не чувствовать? Ведь у меня натура-то ваша. Меня теперь так и подмывает беседку разнесть либо стол опрокинуть.
Стол опрокинуть? Бей! За все плачу! крикнул Пров Семеныч и первый подал пример.
Вмиг был опрокинут стол, переломаны стулья, сорваны занавески. Отец и сын стояли на развалинах и добивали остатки посуды и бутылок. Арфянки в ужасе разбежались. Прибежавшая прислуга и посетители начали унимать бунтующих.
Счет! За все платим! во все горло неистовствовали отец и сын и торжественно вышли из беседки.
За побитое и за поломанное было уплачено. Они вышли из трактира и начали садиться в карету.
Петрушка! Едем, шельмин сын, на Крестовский! кричал отец.
С вами, тятенька, хоть на край света!
Коли так жги!
Они сели в карету. Отец наклонился к сыну и прошептал:
Главное дело: матери ни слова! Ни гугу!.. Понял?
Тятенька, за кого вы меня принимаете? чуть не со слезами на глазах спросил сын. Гроб! Могила!
Он ударил себя в грудь и от полноты чувств бросился отцу на шею.
Долго еще отец и сын путались по трактирам, напоили извозчика, угощали разный встречный люд, разбили несколько стекол, и только один Бог ведает, как не попали в часть.
На другой день, поутру, часу в седьмом, Аграфена Астафьевна, вся в слезах, стояла над спящим на постели сыном и толкала его в бока.
Он отмахивался от нее кулаками, но не просыпался.
Петрунька! Очнись же!.. Господи, что же это такое! Куда ты дел отца?
Она схватила его за голову и подняла над постелью. Сын вскочил на ноги, постоял несколько времени, как полоумный, и снова рухнулся на постель.
Утрись мокреньким полотенчиком да ответь, голубчик!
Она обмочила полотенце и начала ему тереть лицо. Сын сел на кровати и мало-помалу начал приходить в себя.
Куда ты отца-то дел, безобразник? Где отец-то? приставала она к нему.
Какой отец?
Твой отец, пьяная рожа, твой! Где он?
Как где? Дома.
Где же дома, коли я всю ночь прождала, и он не являлся. Говори, мерзавец! В полицию он попал, что ли? Коли в полицию, так ведь выручать надо! Ах, пьяницы! Ах, бездельники!
Как? Разве тятеньки нет дома? спросил сын.
Господи! И он еще спрашивает! Где наугощались? Говори! Где? Неужто у невесты?!
У невесты не были.
Так где же были-то?
Запутались, отвечал сын, покачиваясь, ходил по комнате и что-то соображал. Странное дело, проговорил он. Кажись, на обратном пути вместе с ним ехали. Куда это он мог деваться? И ума не приложу.
Боже милостивый, до чего человек допиться может! Отца родного и вдруг неизвестно где потерять! всплеснула руками Аграфена Астафьевна, заплакала и упала в кресло.
Маменька, успокойтесь! Тятенька не булавка: найдутся. Дайте только сообразить, уговаривал ее сын.
Не успокоюсь я, покуда не узнаю, где он! продолжала она. Где он? Где?
Надо полагать, они в карете остались.
Как в карете?
Очень просто: на обратном пути ехали мы оба пьяные, и они это, значит, спали. Я вышел из кареты, а про них-то и забыл. Их извозчик, должно быть, и отвез на каретный двор, потому тятенька и извозчика споили. Успокойтесь, они теперича всенепременно в карете на каретном дворе. Я их сейчас приведу.
Сын схватил шляпу и побежал на извозчичий двор, с которого была нанята карета.
Петрушка не ошибся: отец был, действительно, на дворе. Он уже проснулся, вылез из кареты и переругивался с извозчиками. Те стояли вокруг него и хохотали во все горло. Слышались слова:
Ай да купец! Нечего сказать, хорош себе ночлег выбрал!
Сын робко подошел к нему.
Я за вами, тятенька. Домой пожалуйте сказал он.
Увидев сына, отец сжал кулаки и прошептал:
Что ты со мной сделал, шут ты эдакой? Зачем не разбудил?
Виноват, тятенька! Ведь я с вами же запутался. Хмелен был.
Мать знает?
Они-то меня и послали вас искать.
Смотри, Петрушка, об арфянках ни слова!
Тятенька, да нешто я не чувствую?
Отец и сын стали уходить с извозчичьего двора.
Купец, а купец! За ночлег с вашей милости следует! кричали им вслед извозчики.
Пров Семеныч не отругивался и шел, понуря голову.
Ах вы, безобразники пьяные! встретила их Аграфена Астафьевна. Посмотрите-ка вы на свои рожи-то!.. Ведь словно овес молотили на них. Мать Пресвятая! И с кем же пьянствовал? С кем запутался? С сыном родным. Где это видано? Где это слыхано? Вот те и смотрины! Вот те и богатейшая невеста! Хороши батюшка с сынком! Ну, не говорила ли я, что смотрины без матери не могут быть? Чувствовало мое сердце, чувствовало!
Ну, полно, брось! проговорил вместо ответа Пров Семеныч. Поди-ка лучше в кухню, очисть селедку да достань водочки на похмелье, а то голова смерть болит.
Аграфена Астафьевна махнула рукой и отправилась в кухню.
Визит доктора
Современный эскиз
Семейство Назара Ивановича Коромыслова, содержателя извозчичьих карет и постоялого двора в Ямской, питало, обыкновенно, крайнее недоверие к докторам и было убеждено, что «они морят». Все члены семейства Коромыслова отличались крепким телосложением и такою физическою силой, которой бы позавидовал иной акробат. Так, старший женатый сын без особенного усилия крестился двухпудовою гирею; сам глава семейства, Назар Иванович, легко переставлял карету с места на место, взявшись руками за ее задние колеса; а младшие ребятишки во время игры высоко-высоко запускали в воздух черепки и камни. Желудки их также способны были переваривать долото, не говоря уже о двух фунтах красной смородины, съеденной на ночь. Болезней Коромысловы не знали, и ежели случалось кому слегка занемогать «нутром», ломотой или ознобом, то лечились баней, водкой с солью и перцем, салом и богоявленской водой. Правда, мать семейства, Аграфена Степановна, считавшаяся «сырой женщиной», частенько хворала какой-то особенной болезнью «притягиванием к земле», но болезнь эта после двенадцатичасового сна и полдюжины чашек настоя бузины или малины тотчас же проходила. Слухи о холере и количество покойников, ежедневно десятками провозимых мимо их дома на близлежащее Волковское кладбище, не смущали их жизни. «Пришла смерть и помер», рассуждали они обыкновенно. Но когда, в один прекрасный день, их собственного работника Селифонта на их глазах и без видимой причины скрючило в течение каких-нибудь пяти часов, а другой работник, отправленный по распоряжению полиции в больницу, умер на дороге, семейство призадумалось. Чаще и чаще стали повторяться слова «а ведь холера-то валит», «щиплет», «накаливает» и т. п. На окошке появилась четвертная бутыль водки со стручковым перцем, в сенях расставились горшки с дегтем и развесились луковицы чесноку; число покойников, провозимых мимо дома на кладбище, тщательно считалось и было известно каждому члену семейства, и наконец, в доме появилась полицейская газета, специально выписанная для узнавания числа заболевших холерою. То и дело слышалось в доме: «К седьмому числу больных холерою состояло выздоровело умерло затем осталось» а после этого следовал возглас вроде: «Господи, какую силу народу валит!» или: «Однако крючит!» и т. п.
В один из этих дней Назар Иваныч Коромыслов возвратился с извозчичьей биржи домой обедать, крайне сосредоточенный сам в себе. Выпив рюмку водки и тыкая вилкой в соленый огурец, он произнес:
Главное дело, теперь насчет пищи соблюдать себя следует! Чтоб пища эта самая завсегда в свежести Сегодня, вон, Николая Данилыча скрючило и свояченицу сводить начинает. Я на берегу овес покупал, так сказывают, что в пищу эту самую что-то подсыпают, так надо отворотное зелье от этой самой подсыпки иметь.
Скажи на милость, вот ироды-то! воскликнула Аграфена Степановна.
Тоже и насчет вони, потому вонь пущают; а от вони-то она и родится.
Безбожники!
Так вонь эту задушать следует, чтоб не пахло.
Как же ее, тятенька, задушить? Уж вонь все вонь спросил старший сын.
Опять-таки снадобье есть отвечал отец. У докторов спросить надо! Он съел щи, икнул, отер пальцы рук о голову и, обратясь к жене, продолжал: Даве, после закупки овса, были мы в трактире, там с нами был доктор Федора Ивановича Бубырева знакомый
О господи! всплеснула руками Аграфена Степановна.
Чего «о господи!»? передразнил ее муж. Хороший человек Мы с ним и чайку, и водочки выпили. «Я, говорит, больше простыми средствами» Из простых он фельдшеров, а свое дело туго знает, потому час целый нам о разных болезнях и о том, что у человека внутри есть, рассказывал.
Ах, страсти какие! Ну?
Ну, вот его-то я и позвал к себе. Сегодня вечером приедет к нам, осмотрит нас, лекарства на всякий случай даст. Что за радость без помощи-то погибать? Ведь не собаки Народу вон то и дело на кладбище подваливает.