Остроту конкурентной борьбе между духовными управлениями мусульман в современной России придает то обстоятельство, что предлагаемый ими религиозный продукт по своему содержанию однороден. В среде татар и башкир, составляющих основную массу мусульманского населения внутренней России и Сибири, преобладает ханафитский мазхаб в вопросах мусульманского права и матуридитская акида в вопросах догматики[58]. Нестандартные товары и услуги вытесняются с религиозного рынка самими муфтиятами, как правило, при поддержке государства. В свою очередь, последнее уже не в качестве покупателя, а как регулятор может устанавливать такие критерии для входа на рынок, которым могут соответствовать только определенные фирмы поставщики религиозных и нерелигиозных товаров и услуг.
Барьеры для входа на рынок достаточно высоки. Для создания нового муфтията на общефедеральном уровне требуется активная поддержка со стороны регулятора (государства). В современных условиях, особенно после принятия в 2016 г. так называемых поправок Яровой, значение муфтиятов на религиозном рынке усилилось[59].
Утратив контроль за реализацией духовных благ верующим, муфтияты окажутся неконкурентоспособными в качестве продавцов нерелигиозных товаров и услуг для государства. Поэтому государство и духовные управления не заинтересованы в существовании плюрализма на религиозном рынке. Государство как регулятор создает такие условия как для вновь учрежденных, так и для уже существующих муфтиятов, чтобы они могли сохранить свое положение на рынке в качестве фирм-олигополистов[60].
Независимая мусульманская община, чтобы избежать проблем с контролирующими органами, вынуждена присоединяться к какой-либо централизованной религиозной организации мусульман. Таким образом, государство как регулятор искусственно формирует спрос на религиозный продукт, предлагаемый муфтиятами. Мусульманские общины вынуждены взаимодействовать с муфтиятами, передавать им контроль над административными и финансовыми вопросами в приходе и тем самым увеличивать символический капитал духовных управлений на религиозном рынке. Взамен они получают такую услугу, как защита от вмешательства государства в их религиозную жизнь.
Эта сделка часто бывает вынужденной и не всегда выгодна самим общинам. В случае недовольства результатами заключенного договора пересмотреть его не представляется возможным: типовой устав в большинстве межрегиональных духовных управлений мусульман практически исключает возможность выхода общин из-под их юрисдикции. Кроме того, следует учитывать, что переход мусульманских религиозных объединений под контроль того иного муфтията может быть обеспечен благодаря административному ресурсу. Это обстоятельство опять же подчеркивает первостепенную роль государства, а не верующих или групп верующих в таких вопросах, как формирование структуры религиозного рынка, спроса на нем и др.
Говоря о религиозном продукте, предлагаемом духовными управлениями мусульман в современной России, можно отметить следующую тенденцию: чем выше уровень муфтията (от регионального к межрегиональному), тем, как правило, меньшую долю в структуре этого продукта занимают услуги собственно религиозного характера.
Таким образом, мы видим, что сама институциональная среда, в которой действуют муфтияты в России, совершенно иная, чем та, которую можно встретить в работах исследователей, писавших об экономике религии на примере США. Государство может не только активно вмешиваться в функционирование религиозного рынка, но и участвовать в создании и ликвидации действующих на нем фирм, опираясь не только на писаные, но и на неписаные правила. Поэтому при анализе религиозного рынка уместным дополнением к экономике религии является теория институтов и институциональных изменений, сформулированная американским экономистом, лауреатом Нобелевской премии Дугласом Нортом[61].
Теория институтов и институциональных изменений Дугласа Норта
В предисловии к русскому изданию книги Д. Норта «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» российский экономист Б. З. Мильнер формулирует одну из основных идей этой работы: «Институты это разработанные людьми формальные (законы, конституции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения) ограничения, а также факторы принуждения, структурирующие их взаимодействие»[62]. Иными словами, неформальные (неписаные) договоренности, а также обычаи могут играть значительную роль в формировании и функционировании институтов.
Норт различает институты и организации:
Подобно институтам, организации структурируют взаимоотношения между людьми. В самом деле, если проанализировать издержки, возникающие вследствие существования институциональных рамок, то мы увидим, что издержки обязаны своим возникновением не только этим рамкам, но и организациям, которые сложились вследствие существования данных институциональных рамок. С теоретической точки зрения важно четко отделить правила от игроков [курсив мой. Р. Б.]. Правила призваны определять то, как ведется игра. Но цель команды, которая действует по этим правилам, выиграть игру, сочетая умение, стратегию и взаимодействие игроков, пользуясь честными приемами, а иногда и нечестными. Моделирование стратегий и навыков, складывающихся по мере развития команды, это совсем другой процесс, нежели моделирование создания и развития правил и последствий их применения[63].
Дуглас Норт относит к числу институтов также и церкви, рассматривая их в качестве общественных учреждений. Таким образом, муфтият выступает как институт, который подразумевает набор правил (ограничений) как формальных (отраженных в законах, уставах духовных управлений мусульман и др.), так и неформальных (не содержащихся в законодательстве и официальных документах, но хорошо известных участникам религиозного рынка). На основании этих правил можно составить портрет муфтията. Этот институт, который может быть как инкорпорирован (в Российской империи), так и не инкорпорирован (в Советском Союзе) в систему органов государственной власти. Неизменным остается функциональное предназначение муфтията, сформулированное при его учреждении в 1788 г.: служить проводником государственной вероисповедной политики в среде мусульман.
Под организациями следует понимать отдельные духовные управления мусульман, действующие как на федеральном, так и на региональном уровне. Существование института муфтията вынуждает духовные управления придерживаться определенных правил, чтобы представлять интерес для регулятора как главного покупателя религиозного продукта в указанном выше значении. Вместе с тем в рамках формальных и неформальных (неписаных) правил, составляющих содержание института муфтията, каждое духовное управление вольно вырабатывать собственную стратегию, которая могла бы позволить ему успешно конкурировать с другими мусульманскими религиозными объединениями.
Как показывает анализ истории института муфтията в России, институциональные рамки могут быть модифицированы не только в результате решения органов власти, но и при активном участии самих организаций[64]. Так произошло, например, в 1917 г. После Февральской революции институциональные рамки муфтията были изменены по инициативе существовавших тогда магометанских собраний и правлений. В результате вместо Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС), встроенного в систему органов государственной власти Российской империи, возникло Диния назараты[65] (министерство религии) как независимое от русской власти учреждение во главе с избираемым муфтием, претендовавшее на то, чтобы играть ключевую роль не только в религиозной, но и в светской жизни тюркских народов России, исповедовавших ислам.
Однако институциональные рамки оказались достаточно прочными, чтобы инициатива лиц, представлявших бывшее ОМДС, привела к серьезной модификации института муфтията. В результате уже в 1920 г. Диния назараты приняло форму классического муфтията с рядом отличий, касающихся вопросов избрания муфтия и кадиев[66]. Но и это положение, формально продолжавшее существовать, было на практике заменено неписаным правилом, согласно которому муфтий не мог быть избран без одобрения органов власти. В годы перестройки и демократизации общественной жизни в России в конце 1980‐х начале 1990‐х гг. муфтии опять стали избираться верующими, но не всеми, а лишь определенными группами религиозных деятелей. Вскоре такое положение дел, как и в ситуации после Октябрьской революции, стало рассматриваться властями как отклонение от неформальных правил, составляющих неотъемлемую часть института муфтията. Стоявшее на страже этих правил государство уже к началу 2000‐х гг. установило механизмы контроля над духовными управлениями мусульман, которые опираются во многом на неписаные правила.
В качестве наиболее яркого примера можно привести опыт Татарстана. Создание в 1992 г. ДУМ РТ как независимого от федеральных и региональных властей духовного управления было прямым нарушением как формальных, так и неформальных правил, лежавших в основе института муфтията. Ошибка религиозных и общественных деятелей, учредивших Духовное управление мусульман Республики Татарстан (ДУМ РТ), состояла в том, что они действовали в рамках заданной парадигмы. Вместо того чтобы создать принципиально новую структуру, которая бы действовала на иных началах и принципах, они предпочли сохранить сам институт муфтията. В результате властям республики потребовалось всего лишь взять под контроль духовное управление, созданное в 1998 г. на организованном ими Объединительном съезде. Короткий период независимости ДУМ РТ показывает, что организации, которые не следуют принятым формальным и неформальным правилам поведения (институциональным установкам), не могут долгое время функционировать.
Теория институтов и институциональных изменений позволяет объяснить и то обстоятельство, почему институт муфтията не был демонтирован на протяжении своей 235-летней истории. Институт муфтията был выгоден государству, так как его функционирование было сопряжено с меньшими издержками, чем поддержка существовавшей до 1788 г. без специального правительственного контроля горизонтальной системы независимых друг от друга мусульманских общин, возглавляемых избираемыми верующими религиозными деятелями. Материальное благополучие последних зависело не от государства, а от самих мусульман, содержавших их за свой счет и потому влиявших на выбор духовного пастыря. С одной стороны, властям до 1788 г. было выгодно, что они не несут расходы на содержание мусульманского «духовенства». Но с другой государству все равно приходилось материально поддерживать отдельных мусульманских религиозных деятелей.
Таким образом, институт муфтията возник, когда правительство поняло, что издержки на содержание официального мусульманского «духовенства» будут меньше, чем на поддержание лояльности независимых от государства имамов и других служителей культа[67].
Сохранение института муфтията вплоть до падения монархии в России было возможно не только благодаря тому, что в этом было заинтересовано государство, но и потому, что сами мусульмане находили в этом выгоду для себя. В XIX в. институт муфтията сыграл прогрессивную роль в деле консолидации мусульман внутренней России и Сибири. Он стал инструментом сохранения идентичности для российских последователей ислама.
Однако, как известно, со временем институты, которые имеют прогрессивный характер, могут превратиться в неэффективные, сдерживающие развитие учреждения. Так произошло, например, с Центральным духовным управлением мусульман (ЦДУМ) в Уфе к середине 1930‐х гг. Понимая это, муфтий Ризаэтдин Фахретдин (18591936) хотел ликвидировать возглавляемое им духовное управление. Но лежавшие в основе института муфтията в России формальные и неформальные ограничения не позволили это сделать. В эпоху Большого террора 19371938 гг. ЦДУМ превратился в бездействующее, неэффективное учреждение, однако все же был сохранен в силу упомянутых выше причин: «даже когда сложившиеся правила и организационные формы становятся неэффективными, издержки, необходимые для их изменения, могут быть чрезвычайно огромными. В таком случае сохранение менее эффективных институтов оказывается более предпочтительным»[68].
Как справедливо заметил Д. Норт:
Институты не обязательно и даже далеко не всегда создаются для того, чтобы быть социально эффективными; институты, или, по крайней мере, формальные правила, создаются скорее для того, чтобы служить интересам тех, кто занимает позиции, позволяющие влиять на формирование новых правил[69].
Издержки, которые могло вызвать формальное упразднение муфтията, были для руководства страны существенно выше, чем затраты, связанные с сохранением этого института. Поэтому только когда будет найдена оптимальная институциональная форма для объединения мусульман, сопряженная с наименьшими издержками как для государства, так и для верующих, институт муфтията станет достоянием истории.
Глава I
Институт муфтията в Российской империи (17881917)
первые секретари Татарского обкома партии назначались из Москвы, а муфтии ОМДС из Санкт-Петербурга, но все равно они имели возможность доносить чаяния нашего народа до имперского центра.
В. Якупов. Общероссийский муфтият и его муфтии
В этой главе я рассматриваю исторические предпосылки создания первого в России муфтията, впоследствии названного Оренбургским магометанским духовным собранием (ОМДС), и место этого учреждения в системе органов государственной власти в конце XVIII начале XX в. Датой рождения ОМДС принято считать 22 сентября (3 октября[70]) 1788 г. Эта дата стоит на именном указе императрицы Екатерины II «Об определении мулл и прочих духовных чинов магометанского закона и об учреждении в Уфе Духовного собрания для заведования всеми духовными чинами того закона в России пребывающими»[71]. Однако свою работу Духовное собрание как государственное учреждение начало только в конце 1789 г.[72]
Говоря об институте муфтията в рассматриваемый период, я лишь кратко коснусь деятельности Таврического магометанского духовного правления (ТМДП), учрежденного в 1794 г., и Закавказских магометанских духовных правлений суннитского и шиитского учений (ЗМДП), основанных в 1872 г. В фокусе моего внимания будет находиться Оренбургское магометанское духовное собрание. Интерес к ОМДС обусловлен следующими причинами.
Во-первых, ОМДС контролировало мусульманские общины на большей части территории государства, причем преимущественно в самой метрополии, а не в колониальных владениях[73]. Его юрисдикция распространилась на обширную территорию европейской части России (так называемой внутренней России, за исключением Крыма и западных губерний: Виленской, Волынской, Гродненской, Ковенской, Курляндской и Минской) и азиатской части страны (кроме Закавказья и Средней Азии)[74].
Во-вторых, ОМДС был основным (ведущим) партнером государства среди муфтиятов. Несмотря на высказываемые представителями различных ведомств сомнения в необходимости существования ОМДС, государство нуждалось в Духовном собрании в Уфе для реализации своей вероисповедной политики в среде мусульман. Как отмечает голландский и немецкий исламовед Михаэль Кемпер: