Благодарю, сдержанно похвалила я. Позвольте пригласить вас войти.
Не дожидаясь ее ответа, я прошла в дом. Минуя кухню, сразу в подобие гостиной: мастер не слишком-то любил светские условности. Потому и комната была обставлена с учетом его нежелания принимать «чужих» людей, потому как «свои» чай на кухне пьют.
Разговаривать с матерью как с чужим человеком этому тебя научили в столице? спросила она с наигранным равнодушием.
Остановившись, я повернулась к ней и с искренним интересом спросила:
Позволять любовнику издеваться над родной дочерью этому тебя научили в столице? Если не ошибаюсь, мы учились в одной Академии, хоть и в разное время.
Медленно выдохнув, я продолжила куда спокойнее:
Мы можем общаться, оставаясь в рамках формальной вежливости. Или же бросаться обвинениями. И мне, поверь, есть что предъявить как тебе, так и твоему любовнику.
Ты
Ты, не сдержавшись, я даже ткнула в ее сторону пальцем, ты моя мать. Ты должна была защищать меня, любить меня, блюсти именно мои интересы. Тело отца сжечь не успели, а ты уже юбки задрала. Хотя если слухи не врут, то твои юбки гуляли на сторону и при жизни барона.
Вдох-выдох, и я, оставив ее за спиной, одним движением распахиваю двери. Леди Тарлиона вошла в темную гостиную следом за мной. Пройдя до центра комнаты, она принялась недоуменно осматриваться. Проследив за ее взглядом, я усмехнулась: могу представить, какие мысли бродят в ее голове. Светлый паркет, темные стены, такие же темные массивные шкафы, окно, зашторенное серо-зеленым бархатом. И низкий дубовый стол в окружении дубовых стульев.
Это свечи? Подойдя к столу, она коснулась фитиля одной из свечей, что, будучи разноразмерными, занимали практически всю столешницу.
Да, я, зачерпнув немного силы, махнула рукой, и комната осветилась теплым пламенем, это Переговорная Гостиная. Здесь мастер Дейтор принимал заказчиков. И здесь же я буду принимать желающих со мной поговорить.
Выдвинув стул, я села и жестом предложила леди Тарлионе сделать то же самое.
Твое место не здесь, она осторожно уселась и опасливо покосилась на свечи, ты знаешь, что живое пламя опасно?
Не для меня, коротко ответила я. И да, я знаю, что мое место в замке, но мы обе помним, что занять кресло отца я смогу лишь после тридцати лет.
Но это не значит, что ты не можешь жить дома.
Вот мой дом. Уютный и безопасный. Я развела руки, и пламя дрогнуло, заметалось, затанцевало, заставляя тени на стенах исказиться. В этом доме нет лишних людей.
В прошлом у нас были
В прошлом твой любовник воткнул мне в грудь нож и сбросил со стены, я оборвала ее. Ты это знаешь, я это знаю. И он это знает.
Леди Тарлиона вскинулась:
Это не он!
Я же только устало отмахнулась:
И Редзийское яблоко среди обычных тоже не он. Миледи, я не требую от вас отказаться от своего преступного любовника, отнюдь. Мне все давно понятно, и пусть это причиняет мне боль, но Просто имейте совесть и не пытайтесь пролезть в мою семью. Я не считаю вас частью своего мира, и все, что вы можете сделать, принять это.
Он не мог, Вильгельмина, она сверкнула глазами, ты забыла, что ты клялась не причинять ему вреда?
Помню, я криво усмехнулась, примерно в тот момент, как ты вынудила меня это сделать, умерли мои к тебе дочерние чувства.
Она же продолжила говорить так, будто я ничего не сказала:
А после, но в тот же день, я взяла с него такую же клятву. Он боялся, что ты отомстишь ему за попытку отравления, и потому не осмелился поклясться первым. Я пыталась сохранить свою семью! Может, способ был не лучший, но
Она продолжала что-то говорить, а я изо всех сил удерживала на лице гримасу вежливого внимания. В голове же бился один-единственный вопрос: неужели она говорит правду?
Взяв себя в руки, я обратилась к ней:
Допустим, что я вам поверю, леди Тарлиона, и не он ранил меня, а после столкнул со стены. Однако вы любите человека, который пытался отравить вашу дочь. Вы живете с человеком, который, вместе со своей дочуркой, превратил мою жизнь в кошмар.
Ты тоже была хороша, сощурилась она.
Я была в своем доме и своем праве, отрезала я. Как вы простили ему Редзийское яблоко?
У него был куплен антидот, она отвела глаза, нельзя ненавидеть человека за то, что он дурак. Он хотел спасти тебя, чтобы быть героем в твоих глазах.
Я хмыкнула:
Это похоже на правду. Умом твой любовник не блещет, как, впрочем, и его дочь. Но
Пойми, нам сейчас тяжело! Целое баронство презирает меня, моего мужчину и нашу дочь!
Нашу дочь? Меня будто одарили полновесной пощечиной, и я, понизив голос, ошеломленно произнесла:
Стесняюсь спросить, каким образом его дочь стала твоей?
Я приняла ее в семью по праву духовного родства.
Меня опалило жаром:
И теперь ты хочешь, чтобы я признала ее Фоули-Штоттен? Ведь она наверняка получила лишь твою прежнюю, девичью фамилию?
Вильгельмина
Никогда. Это окончательный вариант, который не обсуждается. И обсуждаться не будет. Точно так же мы не будем жить на одной территории.
В замке закрылись практически все комнаты, она сверкнула глазами, слуги ушли, повара ушли. В замке не осталось никого!
Но вы-то там есть. Я подмигнула ей, позабавленная уходом людей. Крыша над головой у вас есть. Что уже гораздо больше того, что было у меня прошлым летом.
Доход баронства уходит на банковские счета, снять с которых я могу не больше трех золотых в месяц, она подалась вперед, как на это жить?!
Выдохшись, она откинулась на спинку стула и замолчала. Я же, встав, подошла к окну. Раздернула шторы и прислонилась лбом к стеклу.
Пальцы сводило от внутреннего холода, но сейчас меня это совсем не волновало.
Есть ли правда в словах Тарлионы? И есть ли мне дело до этой правды?
«Есть, пришло внезапное осознание. Если она говорит правду, то где-то ходит тот, кто пытался меня убить».
Мне нужны доказательства, произнесла я и поразилась тому, как безжизненно это прозвучало.
Он дал клятву
Повернувшись к ней, я усмехнулась:
Может, и дал. Вопрос в том когда. Митар допросит его, и если Митар подтвердит невиновность, тогда и поговорим о том, на что вам жить. И как жить.
Ты просто должна вернуться домой
Нет, оборвала ее я. Даже если допустить, что не твой любовник столкнул меня, раненую, со стены, то остальных моментов достаточно, чтобы не желать вас видеть.
И что тогда?
Я займу место отца раньше времени, сложив руки на груди, я склонила голову к левому плечу, ты, твой любовник и ваша дочь единственные, кто могут написать об этом в столицу. Других предателей в моем баронстве нет.
Вильгельмина!
Затем я назначу тебе ежемесячные выплаты, выделю дом. До моих тридцати лет никто вас отсюда не выпустит.
И вся суть леди Тарлионы проявилась в единственном вопросе:
Сколько?
Девять золотых плюс дом на пять комнат.
Мало.
Я могу и до тридцати подождать, усмехнулась я.
Десять золотых, дом на пять комнат, прислуга и
Шесть золотых и дом за пределом крепостных стен, холодно отозвалась я.
Что? Я Я поняла, леди Тарлиона грациозно поднялась, я все поняла.
И?
Мне надо подумать.
Думай, согласилась я. Думать оно полезно. Очень.
Она вышла, а я, вновь повернувшись к окну, прикрыла глаза. Как чудесно начался день. Может, лучше пойти обратно в постель и проспать до следующего утра?
За спиной раздался долгий вздох, и я, не оборачиваясь, шепнула:
Спасибо, что не вмешался.
Я был готов, но ты справилась сама. Гамильтон подошел ко мне и сел рядом, привалившись к моей ноге. Она согласится.
Не сомневаюсь.
Погасив свечи, я поднялась наверх. В кабинет. После разговора с леди Тарлионой хотелось умыться. И что-нибудь разбить. Или кого-нибудь проклясть.
«Я знаю, что это был он», пронеслась в голове отчаянная мысль.
Дернув ящик стола, я хотела вытащить бумагу и наткнулась на низку окаменевших цветов. Потускневших, как будто припорошенных серой пылью.
Они умирают без контакта с хозяином. Гамильтон тенью вошел в кабинет и запрыгнул на жалобно скрипнувшую софу.
Их хозяин далеко, хмуро произнесла я.
Но все же протянула руку и взяла украшение. В этот же момент по нервам ударило прошлым воспоминание предстало перед глазами так, будто я проживаю это вновь!
Что это?
Они хранят в себе момент отделения от материнского древа, Гамильтон шумно вздохнул, тем и ценны.
И так будет каждый раз?
Нет. Посмотри, одного цветка не стало. Сосчитай их вот столько раз ты сможешь заново пережить тот момент. Он хоть того стоил?
Подняв руку, я коснулась пальцами губ. Как странно.
Какая-то нелепость. Зачем все это, если
В груди пекло и горело так, что даже привычный холод, сковывавший тело, отступал.
Зачем? По щеке скатилась слеза.
Если бы я знал, вздохнул Гамильтон. У тебя пальцы посинели. Ногти, в смысле.
Я бросила взгляд на свои руки и невесело хмыкнула: и правда посинели. Теперь я еще больше похожа на отца, ведь его ногти тоже были покрыты синими разводами. По меньшей мере в момент огненного погребения.
Надеюсь, это не слишком тревожный признак, выдохнула я и в итоге. Потому что нет сил испугаться.
А нитку с каменными цветами я все же вплела в косу. Просто так. Просто Просто пусть будет под рукой. Это совершенно не значит, что я жду его.
Повернувшись к окну, я бросила тоскливый взгляд на улицу, залитую рассветными лучами, и с легкой грустью произнесла:
Нас ждут дела.
И в первую очередь надо навестить Митара. Если избранник леди Тарлионы не пытался меня убить, значит, у меня есть умный и хитрый враг. Но кто может желать мне смерти? Получить баронство невозможно: наследников, кроме меня, нет. А значит, если линия Фоули-Штоттен прервется, то баронство уйдет под руку Правителя. И уже он будет решать, кто станет следующим хозяином. А тут стоит учитывать, что от такого счастья столичные лордики будут открещиваться и отмахиваться. Из местных же никого не назначат: старые традиции это недвусмысленно запрещают. А они, традиции, давно возведены в ранг закона.
Значит, кому-то мешаю именно я. А мое главное прегрешение неумные шалости в Академии Магии. За это проклинают, вызывают на дуэль, жалобы пишут, в конце концов! А не втыкают нож под ребра, да еще и принимая чужой облик.
Оставь пока эту мысль, посоветовал Гамильтон. И, думаю, стоит вновь пригласить Ауэтари в этот мир.
После смерти отца она не хотела когда-либо возвращаться, мягко напомнила я.
Время скорби прошло. Гамильтон соскочил на пол. Острая боль смягчилась и стала верной спутницей. Я не отпустил тех, с кем шел раньше. Мне будет трудно пережить тебя, Мина. Но Я бы из шкуры вылез, чтобы быть рядом с твоим щенком. Напиши ей письмо, а я вызову мелкоту.
Я не знаю, что писать.
Правду. И в самых изысканных выражениях. Эта старая су Эта почтенная самка ярая сторонница манерных манер в самом худшем их проявлении.
Письмо я писала долго. Зачеркивала, перечеркивала, рвала и мяла бумагу. Все, что выходило из-под пера, было мертвым и бессмысленным. В итоге в Псовий Мир отправилась записка на огрызке пергамента.
«Мне плохо. Вернитесь, если можете. Вильгельмина Фоули-Штоттен».
Теперь она точно придет, оскалился Гамильтон, хотя бы ради того, чтобы напомнить тебе о необходимости приветствия. К Митару?
К нему, кивнула я. Потом навестим Тину и Марона, а после вернемся в дом. Я чувствую, что должна находиться здесь как можно больше времени.
Глава 3
Прохладный ветер стер со щек излишний жар, а неблизкий путь успокоил мысли. Так что на двор Митара я входила уже не перепуганной девицей, а уверенной в себе и своих людях баронессой.
Но сразу поговорить не получилось: нас усадили завтракать. И, быть может, если бы Гамильтон меня поддержал, то прием пищи был бы отложен. Но Когда это мой компаньон отказывался от еды? Никогда. Вот и сегодня не отказался. Так что поговорить мы смогли лишь потом, когда Тария забрала Гамильтона к пегасам: что-то там у них случилось, с чем мог помочь только мой компаньон. Или она просто хотела дать нам с Митаром поговорить.
Я думал, ты будешь в ярости, поделился Митар и усмехнулся, леди Тарлиону сразу срисовали, едва она из замка вышла.
Зато она пребывает в уверенности, что никто ничего не заметил. Я пододвинула к себе розетку с вишневым вареньем. Она принесла дурные вести, Митар.
Выбирая ложечкой вишенки, я рассказывала о том, что поведала мне леди Тарлиона. И Митару, как и мне, это не понравилось.
Правда, особенно сильно ему не понравилась история с ножом.
Почему я ничего не знал?!
Потому что так было правильно. Я подняла на него глаза. Что ты мог сделать? Если так подумать, то все мы должны ей подчиниться. До моих тридцати лет именно Тарлиона сила и власть на Окраинах. Она должна править баронством до тех пор, пока я не войду в нужный возраст. А еще она имеет право устроить мою судьбу и подарить баронству правильного барона.
Ничего из этого она сделать не рискнет, ровно произнес Митар.
Разумеется, согласилась я. Но она может попросить помощи и защиты у Правителя. Меня пугало это тогда, но сейчас Сейчас это еще хуже: на смену Кристофу пришел бастард, и что будет дальше
Митар не сводил с меня взгляда. Ему было тяжело принять тот факт, что он не смог защитить дочь своего командира. Своего барона. Своего друга.
Ты сделал достаточно. Ты был тогда, и ты есть сейчас. И это держало их в узде. Поверь, моя жизнь могла быть еще хуже.
Скоро я это узнаю. Митар дернул плечом. Уверен, не пройдет и трех дней, как леди Тарлиона притащит своего полюбовничка.
А я только кивнула. И усмехнулась: моя детская месть сбылась. У него больше не было имени. Любовник, полюбовничек, ухажер несколько десятков эпитетов, и все. Почему? Потому что это был мой первый приказ, отданный именем погибшего отца. И люди поддержали меня. Хотя сейчас, спустя несколько лет, я вижу, что решение было мелочным.
Я вот думаю, Митар прищурился, может, оставить лазейку в приграничных щитах?
Зачем? поразилась я.
Чтобы кое-кто мог навестить кое-кого.
Вначале я запуталась во всех этих «кое», а потом Вспыхнув, резко произнесла:
Что бы ему тут делать? Полагаю, в столице дел достаточно.
«И если бы он хотел, давно бы пришел: леди Змейка путь открыла бы», добавила я про себя. И поежилась:
Сквозняк.
Побойся Богов, возмутился Митар, на кухне натоплено так, что дышать горячо.
Оттого и сквозняк так остро чувствуется, упрямо возразила я.
И украдкой покосилась на свои ногти. Нет, трупной синевы нет.
Как скажешь. Он пододвинул мне свою розетку с вареньем. Ешь, помню же, что любишь. Что будем делать с рутиной?
Рутиной на Окраинах называют боевые вылазки за стену. И я, выбрав из розетки Митара все вишенки, спокойно сказала:
Сегодня вечером мы с Гамильтоном отправимся на разведку. Пройдем вдоль Гиблой Рощи до Свечи, оттуда оценим пересветы. К утру вернемся.
Хороший план, согласился Митар.
Пока что я буду выходить с твоими людьми. И одновременно начну собирать свой отряд, пожав плечами, я допила остывший чай, так что рутина была, есть и остается рутиной.
И то верно, все придумано до нас, так зачем портить то, что работает уже несколько столетий?
Попрощавшись с Митаром и Тарией, я вышла наружу. Сыто отдувающийся Гамильтон следовал за мной: он, оказывается, успел приговорить небольшой тазик пирожков. Тетушка их специально для него отложила.
Подставив лицо теплым солнечным лучам, я тихо вздохнула. Возвращаться домой не хотелось: на улице холод отступал. Скапливался на кончиках ногтей и дремал, ждал удобного момента, чтобы впиться и пронзить до самых костей.
Хочу сказать, что после пирожков с мясом очень трудно двигаться, лениво произнес Гамильтон, неспешно трусивший рядом.