Николай Лейкин
Меж трех огней. Роман из актерской жизни
© «Центрполиграф», 2022
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022
* * *
Глава I
В летнем театре на сцене первая репетиция. Поставлен ободранный павильон. Холодно. Везде сквозит. Чахоточного вида суфлер в пальто с выеденным молью воротником сидит на суфлерской будке и подает реплики двум репетирующим актрисам одной молодой, закутанной в перовое боа, другой пожилой в накинутом на голову сером суконном платке. Рядом с суфлером режиссер на стуле пожилой человек в бороде с проседью. На голове его красная турецкая феска с черной кистью, шея завязана белым кашне. Он держит в руке тетрадь, прислушивается к репетирующим актрисам и курит папиросу.
Постойте останавливает он движением тетради пожилую актрису. Эту сцену я вас прошу вести гораздо нежнее. Вы мать, перед вами дочь. Вы очень хорошо знаете, на какой опасный подвиг вы ее отправляете.
Я, Феофан Прокофьич, понимаю, но ведь сегодня первая репетиция Можно сказать, считка отвечает актриса.
Прекрасно, моя родная, но и со считки уж нужно давать тон. Иначе вы не войдете в роль. Да и я, как режиссер, вижу вас в первый раз. Никогда раньше с вами не служил и должен ознакомиться с вашими способностями для последующих ролей. На этой же неделе я должен раздавать роли для другой пьесы. Повторите И пожалуйста, эту сцену понежнее.
Ах, вы какой, право жмется пожилая актриса. Разумеется, на следующей же репетиции я буду читать вовсю
Невозможно, моя дорогая Вы на всех репетициях должны вести вовсю, иначе мы не ознакомимся. Тут в пьесе ремарки нет. Но, по-моему, вы должны даже обнимать дочь, говоря эти слова. Ну-с, пожалуйста Я слушаю.
Сцена повторяется.
За павильоном толпятся актеры и актрисы в самых разнообразных одеждах, ожидающие своего выхода. Между ними помощник режиссера, молодой белокурый малый в усах и с книжкой выходов. У мужчин по большей части воротники пальто подняты, на голове мягкие фетровые шляпы. Все они жмутся от холода. Все они собрались с разных концов России, и многие не знакомы еще друг с другом. Курение папирос идет вовсю. Один из актеров рослый, красивый, но несколько с одутловатым лицом брюнет сидит на пне и свертывает папиросу, тщательно облизывая бумагу. Он в светло-сером франтовском пальто, в красном галстуке, в который воткнута булавка с крупной жемчужиной, и в глянцевитом цилиндре. Золотое пенсне на цепочке болтается поверх пальто. К нему приглядывается маленький кругленький блондинчик с плохо выбритым лицом, в потертом пальто и жокейской фуражке. Наконец, он подходит к нему и говорит:
Лагорский Не узнаете? Когда-то в Казани и Симбирске Помните?
Бог мой! Кого я вижу! Мишка Курицын сын! восклицает брюнет, поднимаясь с пня.
Зачем же ругаться-то, Василий Севастьяныч
Я, брат, любя. Здравствуй Как же тебя не помнить! Я о тебе сказки детям рассказываю.
Лагорский снимает цилиндр и троекратно целуется с Мишкой Курицыным сыном.
Я знал, Василий Севастьяныч, когда ехал сюда, что вы здесь на героические роли, улыбаясь во всю ширину лица, говорит Мишка. В газетах прочел Ехал и радовался, что увижусь с вами Вы, Василий Севастьяныч, мне жизнь спасли, и это я помню чудесно.
Да, да, да. И это я помню Ты-то как сюда попал?
Через московское бюро. На роли вторых простаков, Василий Севастьяныч.
На полсотни в месяц?
Подымайте выше, Василий Севастьяныч. Семьдесят рублей.
Ого! Ты, брат, прогрессируешь, Мишка! шутливо отнесся к нему Лагорский и похлопал его по плечу. Не пьешь больше?
Малость балуюсь, но в умеренном тоне. Я, Василий Севастьяныч, уж теперь не под фамилией Перовского играю, а под своей собственной Тальников я
Что же, скандал какой-нибудь где-нибудь вышел, что ты переменил фамилию?
Нет, так-с. Что же свою Богом данную фамилию обижать? Лучше же ее увековечить. Подумал, подумал: «Зачем я по сцене Перовский? Буду Тальников». Ну и стал Тальников.
От долгов лучше скрываться, когда под чужой фамилией играешь.
Какие у меня долги, Василий Севастьяныч! И наделал бы, может статься, да никто не верит. А как здоровье вашей супруги Веры Константиновны, Василий Севастьяныч? спросил Тальников.
Жена? Она здесь Она в театре, который с нами рядом, будет играть. Она в «Карфагене» В театр сада «Карфаген» приглашена Там легкие пьесы Только я говорю не о Вере Константиновне, а о жене, о Надежде Дмитриевне Копровской. На триста рублей она приехала.
Позвольте, остановил Лагорского Тальников. Но ведь в Казани у вас была супруга Вера Константиновна Малкова. Помните, когда вы в «Европе» стояли и я ходил к вам по утрам ординарцем?
Малкова мне не жена. Она так
Боже мой А ведь я ее за вашу супругу считал! Душа в душу жили. Ведь у вас от нее была дочка Наташа?
Даже две: Наташа и Катя Но Малкова мне, Мишка, не жена, хотя она прекрасная женщина, прямо святая женщина.
Где же она теперь, Василий Севастьяныч? Я про Малкову
Вообрази, здесь, в труппе. Сегодня ее нет, но завтра она будет. А я теперь сошелся с женой. Не знаю, как и быть, пожал плечами Лагорский. И можешь ты думать, она, эта самая Малкова, живет через пять-шесть дач от меня, на той же улице. Жена покуда ничего еще не знает, но Малкова уж ревнует. Она женщина-огонь.
Лагорский улыбнулся.
Затруднительное ваше теперь положение, Василий Севастьяныч, произнес Тальников.
Водевиль, отвечал Лагорский. Но вздор, вывернусь. Как в водевиле и вывернусь. Ведь это у меня всегда и во все времена было. Только, разумеется, не так близко. Ведь и при Малковой Помнишь, там у меня была вдова купчиха? И от ней есть.
Шельганова? Помню. Вы меня брали к ней. Я там в ее именины таперствовал.
А я помню, что ты там бобровую шапку стянул.
Уж и стянул! Просто обменялся по ошибке.
Вместо драповой-то бобровую взял?
Выпивши я был, Василий Севастьяныч. Ведь такое происшествие с каждым может случиться.
С каждым! Однако бобровой-то шапки все-таки ты не возвратил.
Бедность, Василий Севастьяныч Получал всего тридцать рублей. Вы с Шельгановой любовью выманивали, а мне так Бог послал.
Выманивали! Что ж ты меня за альфонса считаешь, что ли! возвысил голос Лагорский.
Зачем за альфонса? Просто вы большой сердцеед хе-хе-хе поправился Тальников.
Ну, то-то, самодовольно проговорил Лагорский и выпрямился во весь рост. Послушай Ты помнишь Настю, горничную Милковой-Карской? Бутончик такой был в Симбирске за кулисами. Настя
Как же не помнить-то! Вся труппа за ней гонялась.
Ну а я ее тогда сманил, увез в Нижний и жил с ней. Прелестный был цветочек.
Знаю-с. На моих глазах все это было. В Нижнем-то только я не был.
Ну вот из этой Насти я сделал маленькую водевильную актриску Окрестил ее для сцены На́стиной. Хорошенькая Личиком брала Она и в водевиле, и в оперетке на маленькие рольки Привязана была ко мне, как кошка. Более года мы с ней жили, имел я от нее сына, который теперь в деревне у ее матери на воспитании. Мы не расходились А просто ангажемента нам не случилось вместе в одном городе, и пришлось разъехаться. Настя поехала в Тифлис, а я в Вологду Если бы ты видел, какие сцены прощания были! рассказывал Лагорский, но тотчас же махнул рукой и прибавил: Впрочем, ты этого ничего не понимаешь!
Отчего же не понимать? У меня, Василий Севастьяныч, сердце также чувствительное, обидчиво произнес Тальников. Физиономией я не вышел, а сердцем
Ну, что об этом говорить! перебил его Лагорский. Так вот, я тебе хочу сказать, что и эта Настина здесь и играет рядом в саду «Карфаген». И можешь ты думать, какое совпадение: тоже живет на даче в полуверсте от меня. Жена, Малкова, Настина. Стало быть, я меж трех огней. И не тужу.
Вам выходить, господин Лагорский шепнул ему помощник режиссера.
Лагорский вышел на сцену.
Глава II
Лагорский кончил свою сцену и опять появился за кулисами.
Какая здесь все дрянь в труппу набрана, сказал он Тальникову. Ступить по сцене не умеют.
Есть, есть товарец поддакнул ему Тальников. А на какое жалованье приехали!
Да ведь я и тебя считаю за дрянь.
Я, Василий Севастьяныч, человек скромный. Я на маленькие роли.
Тальников весь как-то сжался и стал потирать руки.
Ну, разве на маленькие-то. Ты кого здесь в пьесе играешь? спросил Лагорский.
Крестьянина Пьера
Ну, эта роль по тебе. Ты дураков можешь.
Угостите, Василий Севастьяныч, папироской.
А ты опять, как и всегда, без папирос. Ведь уже теперь-то, кажется, можешь на свои покупать. Сам же говоришь, что семьдесят рублей получаешь.
В дороге издержался, Василий Севастьяныч. Сорок рублей было мне выслано авансом на дорогу, я и издержался. Да у меня есть табак, только дома. Ведь я с Кавказа ехал.
Бери, свертывай себе папиросу. Ведь я самокрутки курю.
Лагорский подал хороший серебряный портсигар. Тальников стал свертывать папиросу и сказал:
Сейчас видно, Василий Севастьяныч, что вы в достатке: и при серебряном портсигаре, и при часах золотых, и при булавке с жемчугом.
У меня кроме этого есть что закладывать. В Симбирске мне поднесли ящик серебра, в Самаре две серебряные вазы для шампанского.
Любимец, блаженствуете
Не жалуюсь. А труппа здесь дрянь, за исключением Малковой, опять начал Лагорский. Набрана числом поболее, ценою подешевле
Нет-с Жалованья хорошие Не скажите.
Ведь это для тебя хорошие-то, а для актера с именем ах, оставьте. Здесь Петербург Здесь не в Царевококшайске, здесь жизнь втридорога. Жена хозяйство завела, так по семнадцати копеек фунт за говядину платит.
Верно-с Правильно вы поддакнул снова Тальников. Я за сорок копеек обедаю у одной вдовы, так очень голодно. Вы мне позволите, Василий Севастьяныч, к вам по утрам ординарцем приходить? Как в Казани приходил. Приходить и быть при вас на манер адъютанта?
Приходи, приходи Я тебя познакомлю с моей настоящей женой Надеждой Дмитриевной Дача Петрова, рядом с булочной
Разыщу, Василий Севастьяныч. Вас, наверное, все знают.
Только ты жене насчет Малковой ни гугу предупредил Лагорский Тальникова.
Зачем же я буду говорить! Я тайны и не такие хранил.
И про Настю Настину ни слова
Гроб. Могила проговорил Тальников, ударив себя в грудь. С какой стати я буду вносить в семью смуту!
Ну, пойдем в буфет. Я тебя за это водкой угощу. Надо червячка заморить. Мой выход еще не скоро. Теперь на сцене солдат национальной гвардии будет разглагольствовать с угольщиком и Фаншетой.
Они отправились во временный буфет, который был при театре, в бутафорской. Там было несколько актеров, которые пили водку и пиво и ели горячие пирожки. Один из актеров, пестро одетый, черненький, как жук, с синеватым подбородком и густыми бровями, подскочил к Лагорскому и проговорил:
Позвольте вам напомнить о себе, господин Лагорский Мы служили вместе в Самаре. Чеченцев, здешний любовник Не помните?
Помню, помню Вы тогда только еще начинали из любителей сказал Лагорский и сухо пожал ему руку.
Разговор не клеился. Чеченцев отошел. Лагорский сморщил лицо и произнес:
Прохвост. Обобрал в Самаре одну глупую старуху. Любовник Я его в Самаре по сцене ходить учил, а здесь он любовником. Тьфу! Вот она здешняя труппа. Вот из каких звеньев. Пей, Мишка, да пойдем.
Лагорский и Тальников выпили и стали есть пирожки.
Заметили, Василий Севастьяныч?.. Любовник-то в бриллиантовом кольце. Только, я думаю, бриллианты-то ненастоящие
Черт его знает! брезгливо сказал Лагорский. Черкесов или как он?.. Осетинцев Кабардинцев умышленно перевирал он фамилию актера. Любовник Я его учил по сцене ходить. А то все, бывало, задом становится.
Прожевывая пирожки, они опять отправились на сцену.
Здесь Лагорский нос с носом столкнулся с Малковой. Это была высокая стройная красивая блондинка в шляпке с перьями, в пальто мешком с необычайно большими пуговицами в виде маленьких блюдечек. На шее было намотано перовое боа. Лагорский попятился.
Он не ждал Малкову.
Откуда ты? произнес он удивленно.
Прямо из дома, Вася. Я за тобой, заговорила Малкова. Я пришла тащить тебя к себе обедать. А то ты ни разу еще у меня не обедал. Я тебе и водку, и закуску приготовила. Какая, Вася, у меня редиска!
Милый друг, да ведь я у Копровской нанял комнату со столом, смущенно отвечал Лагорский. Со столом И деньги вперед уплатил.
Он не назвал Копровскую женой.
Экая важность, подумаешь, что ты не заешь там какой-нибудь полтинник! воскликнула Малкова. А у меня для тебя сегодня вареный сиг с яйцами. Понимаешь ты, сиг. Местное петербургское блюдо. Такого сига у нас на Волге ни за какие деньги достать нельзя.
Дома я тоже заказал жареную корюшку. Тоже местное блюдо. Не явиться неловко.
Плюнь на корюшку! Ну что тебе корюшка! Нет, Вася, я тебя не отпущу, я нарочно затем и пришла, чтобы взять тебя и тащить, решительно сказала Малкова. Пойдем.
У меня еще репетиция не кончена. Целый акт впереди Три лучшие сцены.
Я подожду. Но все-таки тебя не оставлю. Ты должен у меня сегодня обедать.
Я у тебя ужинал третьего дня, Веруша.
Обед не ужин. Пойдем. Я не уйду без тебя. Буду ждать.
Она села на дерновую скамью. Лагорский жался и не знал, что делать. Он и жене обещал непременно быть к обеду.
Веруша! А ты разве не помнишь Мишу Перовского, который служил с нами в Казани? спросил он Малкову и указал на Тальникова. Мишу, который к нам по утрам являлся, как статуя командора.
Малкова прищурилась.
Как же не помнить, сказала она и тихо прибавила: Только ты его не зови к обеду. Я хочу с тобой наедине поговорить. Мне много, много надо с тобой говорить.
Лагорский сморщился. Он предчувствовал, что может предстоять разговор, полный упреков, и сцены ревности.
А Малкова уж подозвала к себе Тальникова и разговаривала с ним. Тот, поцеловав ее руку жирными губами, рассказывал ей, что он опять польщен от Василия Севастьяновича, что Василий Севастьянович опять пригласил его к себе в ординарцы и позволил быть адъютантом.
Дочка ваша Наташа как поживает? спросил ее Тальников.
О, Наташу я уж устроила теперь у моей матери. Там ей отлично, отвечала Малкова.
Господин Лагорский! Пожалуйте! Ваш выход! кричал помощник режиссера.
Лагорский сложил руки на груди и медленно стал выходить на сцену.
Глава III
Репетиция кончилась, и Малкова повела Лагорского к себе обедать. Она взяла его под руку и по дороге весело болтала с ним, рассказывая о своем хозяйстве.
Ведь я прежде все по номерам жила и своего стола не держала. И с тобой мы жили в Казани в гостинице. До тебя я тоже в меблированных комнатах и обеды брала из трактиров или кухмистерских, говорила она. А теперь, когда у меня стряпают дома, я вижу, что это куда выгоднее! И наконец, я ем, что я хочу, а не то, что мне дают. Горничной моей Груше я прибавила за стряпню только три рубля в месяц. И как она отлично готовит! Вот ты сегодня попробуешь ее стряпню. Суп отличный А мне кроме супа ничего и не надо. Ну, бифштекс, котлету Сладкое я в булочной беру. Два пирожка по три копейки. И главное, что мы обе сыты: я и Груша. И нам еще от обеда всегда что-нибудь на ужин остается. Переезжай ко мне, Вася. Ну что тебе у жены жить! прибавила Малкова. Лагорский передернул плечами.
Друг мой, как же я к тебе перееду, если я жене дал слово, что я весь летний сезон пробуду у нее жильцом, проговорил он. Жена, рассчитывая на меня, и отдельную дачу наняла, иначе она сняла бы где-нибудь две комнаты. Хотя мы с ней почти чужие, но неловко все-таки женщину подводить. Она треть денег уже уплатила за дачу.
У ней есть кто-нибудь? Связавшись она с кем-нибудь? спросила Малкова.
Лагорского покоробило. Он даже вспыхнул, но тотчас же успокоил себя и отвечал: