«И-и-го-го!», вдруг заржала невесть откуда взявшаяся кобылица, молодая, упитанная, шерсть лоснится, седла нет, никто с ней управиться не может, а Наталья смело влетает на её мощную спину и скачет к дымящемуся голубыми туманами озеру. И кобылица слушается, признаёт в ней хозяйку, чувствует решительный характер, внутреннюю уверенную силу.
Проснулась от резкого стука в окно. В хату бесцеремонно ввалились полицаи Павлюченко и Лебедев. Автоматы на изготовке:
У хате хто? рявкнул рыжий Лебедев.
Наталья бросилась навстречу, умоляюще зашептала:
Тихо, тихо, ради Христа! Пожалуйста! Дети ж у меня маленькие. Галечке годика нет. Да старая на печи.
Чужих няма? убавил голос полицай, не сводя глаз с Натальи, уж больно хороша она ему показалась.
Какие чужие? Упаси Господи! Самим есть нечего, проверьте, в хате шаром покати!
Павлюченко стволом карабина откинул занавеску, заглянул на печь. Ефросинья Фёдоровна, слабо соображая спросонья, испуганно вытаращилась на него по-старчески светлыми глазами.
Лебедев, удобно устраиваясь за столом, широко зевнул, обнажая крупные зубы:
Хозяйка, мы посидим трошачки. Малость продрогли на улице, и, растянув губы в наглой усмешке, предложил: Можа, и ты с нами рядышком? Согреешь?
Наталья метнулась к люльке, словно хотела спрятаться, будто ребёнок мог её защитить.
Погрейтесь, милости просим! Только не разбудите малую, раскричится, так всю хату поднимет, прошептала, набрасывая на рубаху мужнин пиджак, тщательно застегиваясь на все пуговицы.
Полицаи молча переглянулись, Лебедев хмыкнул, цинично скривив рот. Павлюченко заиграл пальцами по столу:
С партизанами связь имеешь?
Что? Наталья побледнела, опустилась на краешек кровати. Как подумать могли? Дети же у меня, старуха
Новикова к тебе заходила?
«Господи, соврать или правду сказать?», растерялась, бросилась к печке, вытащила чугун с запаренным бураком:
Вот, детям гостинец передала, из деревни. Голодные же мои
Лебедев живо приподнялся, заглянул в чугун и, брезгливо отвернув нос, позлорадствовал:
Мужик ейный, Новиков, с партизанами. Точно знаем. А бабу с дитём вместе взяли. Не будет тебе больше гостинцев! загоготал громко. Вечером свели в урочище и капут!
Галинка проснулась, маленькое личико сморщилось, вот-вот заплачет. Наталья подхватила ребёнка на руки, принялась качать-приговаривать, только бы не заметили полицаи, как переменилась она в лице, как смертно заколотилось сердце, как задрожали ноги:
Ай, разбудили дядьки девочку, ох, разбудили маленькую, а ей же ещё спатьки-спать, будем деточку качать
Севостьянов-то дружком был Новикову, Павлюченко впился в Наталью глазами.
Ай-люли, люли, люли, прилетели голуби Скажете тоже дружок! Да когда ж такое было? Она нервно вздохнула: Сели в изголовьице, спите на здоровьице Ничего мы не знаем Ни с кем мы не водимся Севостьянов поселковую баню рубит, там и днюет и ночует Ай-люли, люли, люли, прилетели голуби
Взяли твоего Савостьянова сегодня. В жандармерии. В Сурмино. Там разберутся, какую он баню рубит! съязвил Лебедев.
Ефросинья Фёдоровна вскрикнула и, неловко скатившись с печи, бухнулась в ноги полицейским, взвыла:
Злітуйцеся, паны! Не вінаваты мой сыночак! Ні ў чым не вінаваты Трахімушка. Ён жа карміцель на-а-аш. А прападзем без яго*
Заплакала проснувшаяся Лора, забилась в уголок, спрятавшись за каптуром. Павлюченко метнул на Лебедева недовольный взгляд:
Кто тебя за язык тянул? А ты, Севостьянова, гляди, если прознаем что, пойдёшь следом за Новиковой!
Глава 6. Сурмино
Неугомонные соловьи, бесшабашно отрешившись от мирских забот, выводили любовные рулады, утренняя роса радужно переливалась в щедрых солнечных лучах, одуванчики, словно юные балерины, доверчиво расправляли ярко-жёлтые юбочки-пачки, а над ними, озабоченно жужжа, сновали пчёлы. Но Наталья бежала по узкой тропинке, ничего не замечая. «Должен быть выход!» отчаянно пульсировало в голове.
Она влетела в хату к Серболиным и только теперь заметила, что как была в Трофимовом пиджаке поверх рубахи, так и прибежала. Женя удивлённо уставилась на подругу, забыв про разложенные на столе выкройки. Она славилась хорошей портнихой и, пока муж бил фрицев на фронте, шитьём добывала на пропитание для своей немалой семьи: двое мальчишек и три девочки. Тамарочка с Леной нянчились с младшенькой, а семилетний Лёня и двенадцатилетний Илья промышляли с утра до вечера на озере. То карасиков, то подлещика, то плотвичек, а, бывало, и раков добудут, таскают из нор, куда те на день ныкаются. Тем и кормились.
Выйди, погомонить надо! выдохнула Наталья.
Узнав про Севостьяновскую беду, Женя задумалась:
Без аусвайса в Сурмино не пройдёшь. Можно попробовать через Симонову, которая в наших Панкрах, большой дом у неё, заметный, небось, видела? Она ж при комендатуре! Будет у меня платье примерять я его уже сметала поговорю.
С аусвайсами и кошёлками, якобы для картошки, обвязав головы платками, Наталья с Женей шагали по песчаной сурминской дороге, в который раз обсуждая план спасения Севостьянова. До деревни, где располагалась жандармерия, шесть километров. Вокруг лес кусты, ели да высоченные сосны.
Под ноги смотри, здесь часто на солнышке гадюки греются, предупредила Евгения. В низине болотина у Белого озера, оттого и полно в окрестностях змей.
Других бы гадюк не встретить, тех, что с белыми повязками на рукавах. От немцев легче отбрехаться, чем от этих паршивцев. Ишь, сколько их к новой власти переметнулось!
Даст Бог, отбрешемся, а вот как Трофима твоего вызволить?
Подружки умолкли. Солнце поднималось всё выше, идти жарко. Наталья почувствовала, как по спине покатилась струйка. Сбросила кофту, развязала платок, но шагу не убавила.
Да не гони так! взмолилась запыхавшаяся Женя. День велик, справимся.
Знать бы, что у полицаев с немцами на уме! Забьюць Севостьянова Веру Григорьевну, родственницу его из Кузьмино, забили! Дочка в партизанах, а мать повесили Страшно-то как! Добрая была. Тоже портниха, руки золотые, как у тебя. Я ей соли отсыплю. С разбитых складов все, кто мог, натаскали. Она то платьишко Ларисе, то распашоночку Гале,
Наталья зашмыгала потёкшим носом. Забьюць, забьюць Трофима! Как жить без него?
Серболина, светленькая, худенькая, как лозинка, остановилась, резко повернулась и, глядя в упор, твёрдо скомандовала:
Не смей беду приговаривать! Сглазишь! И не реви! Побереги слёзы, пригодятся ещё.
Неожиданно показались деревенские хаты. Наталья замерла, только дышала шумно, как после бега, и сердечко колотилось, казалось, стучит так гулко, что пройди кто рядом, услышит. И действительно, словно услышал, выскочил с обочины на дорогу полицай Семёнов, потный, раскрасневшийся на полуденном солнце.
Будто чёрт из кустов! Принесла нелёгкая, успела шепнуть Женя.
Немец, отдыхавший в тени под сосной, тоже поднялся с земли, зевая, лениво бросил:
Аусвайс?
Пропуск есть? грозно повторил Семёнов, смахивая висящую на багровом носу каплю.
Женщины торопливо протянули документы. Он услужливо передал их немцу, заглянул в корзинки.
За бульбой! Мы за бульбой! Может, в деревне кто обменяет на соль? Наталья показала маленький бумажный кулёчек. Детей покормить.
У меня пятеро, у неё двое, умоляюще заглядывая в глаза полицаю, поддакивала Евгения. А очистки посадить можно, к осени молодая картошечка вырастет.
Немец снова зевнул и, возвращая документы, равнодушно махнул рукой:
Überspringen Sie sie!
Слава Богу! обрадовались подружки.
Шуруйте отсель! гаркнул полицай и, смерив Наталью наглым взглядом, вдруг похотливо шлёпнул её ниже спины. Она отскочила в сторону, обиженно-оскорблённо свернула глазами.
Ой-ё-ёй! Губки-то надула, ёрничая и развязно тыча пальцем в сторону девчат, Семёнов подмигнул немцу, громко расхохотался:
Негодуя, еле сдерживаясь, Наталья почти бежала к деревне и в полголоса выплёскивала возмущение:
Ууу, злыдень! Кабель паршивый! Предатель! Да что б ты провалился в преисподнюю!
Ещё в Панкрах Симонова, передавая аусвайсы, предупредила, что Трофима немцы держат в сарае у первого дома, слева от дороги. Поэтому, поравнявшись с ним, женщины огляделись.
Кусты обойдём, спрячемся. Там нас никто не увидит. Попробуем к сараю приблизиться, окликнуть, вдруг отзовётся Трофим, предложила Наталья. Хоть бы голос услышать
Заросли молодой крапивы, успевшие вымахать на солнечном припёке по пояс, не испугали. Не обращая внимания на хлёсткие, обжигающие прикосновения жёстких стеблей, подруги упорно пробирались к цели. Но как только приподнялись из травы, чтобы добежать до стены, зычный окрик: «Партизаны?!», пригвоздил их на месте.
Часовой полицай, молодой парень с чёрными, под Гитлера, будто вычерченными усиками, с удивлением рассматривал незнакомок с пустыми корзинками:
Бабы, вы чего тут забыли? Или своровать что вздумали?
Женя испуганно закрутила головой. Наталья, бледная до синевы, словно онемела. Мысли, слова враз исчезли, язык, словно прикипел к нёбу. Не дождавшись ответа, часовой ткнул её стволом винтовки:
А ну, в жандармерию обе! Там разберутся, что вы тут вынюхивали, языки быстро развяжутся!
За столом у окна полицай в немецкой форме, нарукавная повязка с надписью: «Treu Tapfer Gehorsam», острым ножом строгал сало, на тарелке уже нарезанные вдоль солёные огурцы, крупная луковица, ломоть домашнего хлеба.
Это кто? рыкнул раздражённо, мотнув острым подбородком.
У сарая отирались! вытянувшись спичкой, отрапортовал часовой.
Кто охранять остался? Никто?! Придурок! заорал начальник, удостоенный гитлеровского звания гаутман. Ты зачем этих баб притащил?
Виноват! часовой съёжился, попятился к дверям. У сарая они
Не выпуская нож из рук, полицай, набычившись, переводил разъярённый взгляд то на одну, то на другую:
Ну? Молчать будем?
И тут Наталью с Женей словно прорвало в два голоса, перебивая друг друга, они заголосили:
Дорогу хотели сократить, по тропинке хотели
За бульбой мы, с Езерища
Не виноватые, ни в чём не виноватые!
Никого в деревне не знаем, а по дороге страшно, пан полицай
Пан, добренький пан, отпустите, у нас детки одни остались!
Ой, малыя ж детки-и
Да какие партизаны, смилуйтесь, просила, заливалась слезами Женя. Девочки у меня несмышлёные, мальчишки совсем малые Портниха я! Может, что сшить надо? Так с радостью, вам понравится! Может, жене вашей, деткам. У пана есть детки?
Гауптман помахал аусвайсом:
Кто из вас Севостьянова?
Я, у Натальи задрожали губы, кровь отлила от лица, в голове замутилось.
Трофим Севостьянов кем приходится? полицай впился взглядом, будто душу высасывал.
Муж мой, ответила чуть слышно, проваливаясь в туман.
Когда Наталья очнулась на полу, над ней, склонившись, стоял полицай Фирсов с кружкой воды, брызгал в лицо, пытаясь привести в чувство. Гауптман, развалившись на стуле, с аппетитом жевал сало, а Женя торопливо объясняла, что Трофим мужик тихий, рукастый, рубит он общественную баню, потому как вши, огромные, противно-бледные, заели деревню, чего доброго, начнётся тиф. И к партизанам ни она, ни Севостьяновы никакого отношения не имеют не дурные же! Младшенькая у Трофима с Натальей ещё грудная, сами-то голодают, без мужа вовсе горе! А ещё старуха восьмидесятилетняя на руках. Вот молодая мама и ослабла
Очуняла, слава Богу! вскрикнула радостно, заметив, что Наталья открыла глаза. Помогу ей подняться, пан гауптман?
Домой возвращались обессиленные, будто выжатые страхом. У Жени ещё долго дрожали руки, шить не могла. Но беда прошла мимо.
Глава 7. Встречи
Мысль о спасении Севостьянова не оставляла Наталью. Трофим жив! Пока. Хотя из Сурмино живыми не выходят «А что, если через Фирсова? Он же вместе с Сепачёвым в милиции служил. Но как подобраться?»
С утра, покормив детей и Ефросинью Фёдоровну, собрала гостинец: несколько сушёных рыбёшек, которыми поделилась Серболина, и побежала к Крейзерам, чтобы застать дома их дочку.
Леночка, красавица! Жениха тебе доброго, красивого да богатого! всматривалась Наталья в девушку, спешно решая, можно ли довериться такой крале. А мы с твоим папкой в землеустроителях вместе. Слыхать что про него?
Лена и бровью не повела. Поправила у зеркала пышные волосы, заколола невидимками, примерила яркие бусы:
Не, тётя Наташа, не слыхать. А вам на что?
Работали же вместе, повторилась гостья, хороший человек, на любую просьбу откликался.
Случилось что? Лена обернулась и смотрела внимательно, в упор. Не сухой плотвы ради с утра пожаловали?
Севостьянова решилась:
Видела тебя с литовцем-переводчиком из комендатуры. Красивый хлопец. А у меня муж в Сурмино, вызволить надо, не виноватый он. Самогонки добуду, яиц
Дни тянулись, не принося добрых вестей. Думая о муже, Наталья плакала, но беззвучно, незаметно смахивая слёзы, научилась, чтобы лишний раз не пугать несчастных детей. Ефросинья Фёдоровна молилась то на коленях перед иконкой, то била поклоны, то тихонько плакала, шептала, качая Галинку или укрывшись от всех на печи. Она ещё помогала по хозяйству, нянчилась с внучками, но добывать хлеб для семьи уже не могла, без Севостьянова эта забота полностью легла на невесткины плечи. Выручала соль, на которую удавалось выменять что-то из деревенских продуктов. Золовка Прасковья Макаровна научила огород посадить, поделилась семенами. Она же обещала достать самогона.
В ту ночь с запада нагнало дождевых туч, небо потемнело, и рассвет не загорался, словно ночь задержалась на вторую смену. Наталья выглянула на улицу, раздумывая, затевать ли стирку, ведь если надолго задождит, то сушить придётся в хате. В утренних сумерках заметила женщину в чёрном: пиджак, платок, длинная юбка, из-под которой выглядывали разбитые сандалии. Приветливо помахав, она торопливо свернула к дому. Присмотревшись, Наталья узнала Евдокию Петрову из Кузьмино. Изредка женщина появлялась в Езерище, чтобы раздобыть именно соли. Мелькнуло: «Куда ей столько?», и тут же забылось. Какая разница, если взамен она предлагает яиц, картошки или молока?
Небо-то как затянуло, заметила сочувственно, на обратной дороге под грозу можете угодить.
Если угодим, так вместе, загадочно улыбнулась Петрова. Я к тебе с весточкой!
Трофим? ахнув, Наталья испуганно опустилась на крыльцо.
Евдокия оглянулась по сторонам, присела рядом:
От Арсентия Григорьевича. Ждёт он тебя.
Папка? Жив? Не чаяли уже, засветилась радостно, но тут же в голосе засквозила тревога: Что с ним? Где?
Маленькая Лариса, с пылающими от диатеза щеками, отбросила кастрюльные крышки, с которыми играла на полу, и повисла на шее у матери, жалостно хлюпая:
Не уходи! Не хочу с бабой! Хочу с тобой!
Глядя на сестру, сморщила личико, разревелась Галинка.
Мама, ну возьмите же вы малую на руки! повысила голос Наталья, призывая Ефросинью Фёдоровну. Грыжу ребёнок накричит!
Свекровь поднялась с лавки, недовольно зашумела:
А цябе куды зараз нясе? Шлейка пад хвост? Мужыка дома няма, дык табе загарэлася?
Загарэлася! огрызнулась Наталья.
«Ничего, оправдывала себя за неуместную грубость, меньше будет знать, спокойнее всем».
После Лесогорской Петрова распрощалась:
До Кайков осторожно, лучше кустами, чтоб никто не увидел. Там огородами. Найдёшь Федосью Иванюженко моложавая баба, бойкая, двое ребятишек, мужика забили ещё в сорок первом. Крайняя хата, не перепутаешь.
Найду, бывала, там же тётка по матери Рябинка Надежда Лаврентьевна.