Александр Баранов
Шаг за край
Моим родителям,
которые научили меня
не бояться темноты
Прочитал мои мысли, разгадал И сложил их в слова, в строчки. И всё совпало. До мельчайших деталей. Иногда до дрожи, до мурашек. Откуда он знает, как это было, бывает? Откуда он вообще такой взялся? Александр Баранов. Шура Родная душа Шура пишет умнО, глубоко, сильно и живо. Потому что сам живой. И честный. Книга очень отозвалась. Во многих главах узнала себя. Спасибо за эту возможность побыть наедине с собой. Снова, в который раз, шагнуть за край. Чтобы просто быть таким, какой ты есть.
Кира Сорина, персональный консультант по личному развитию, коуч, путешественник, писатель
Читая эту книгу, я вижу, что жизнь состоит из историй. Проживая каждую историю, я могу вспоминать, что это всего лишь история, а значит, у меня есть возможность написать другую, при желании. У меня есть возможность выйти за край истории, в которой я застрял, закрутился, завис рискнуть и выйти в неизвестность, чтобы начать писать свою новую историю. Свою! Эта книга может послужить напоминанием и вдохновением для тех, кто хочет писать свои истории. А читать её можно с любого места.
Валерий Веряскин, автор блога «Будда в городе», инструктор практики осознанности, тренер личностного развития, экзистенциальный коуч
Предисловие
Подойдите к краю.
Мы можем упасть.
Подойдите к краю.
Слишком высоко!
Подойдите к краю!
И они подошли
И мы подтолкнули
И они взлетели
Кристофер Лоуг
Мы сидели на диване в фойе гостиницы. Она спросила, могу ли я помочь ей cнять спазм в шее.
Я растерялся.
Она была успешной бизнес-леди средних лет. Я был бизнес-консультантом. Снятие боли не входило в моё резюме.
Однако почему-то я согласился. Я положил руку ей на плечо и прислушался. Рука вдруг плавно заскользила. Я почувствовал, что её напряжение скорее эмоциональное, нежели телесное, поэтому я стал задавать вопросы о её жизни и важных для неё вещах.
Через пятнадцать минут она сказала, что чувствует большое облегчение, словно заново ожила. Я был готов откланяться, как она вдруг улыбнулась и протянула мне купюру в сто евро.
За что?
На строительство вашей империи.
Так я узнал о своём предназначении: помогать людям проживать жизнь на полную.
Несколько лет спустя я начал вести блог, который назвал «Шаг За Край». Блог начался просто как дневник, но неожиданно коснулся сердец и позже перерос в профессию коуча. Теперь я должен отдать вам свой блог в виде книги.
Что для меня значит шаг за край? Я не хочу жить так, чтобы моё сегодня было копией моего вчера.
Жизнь гораздо больше, чем мы можем себе представить. Это невыразимое чувство, насколько свободны и сильны мы в этом мире. Всё, что нужно, это шагнуть за край тесного пруда своей реальности и броситься в океан безграничных возможностей.
Вы можете начать сначала, придумать себя заново, совершить глубокую перемену полностью переделать свою жизнь в любой её точке.
Я знаю многое о переменах и страстно делюсь этим знанием с теми, кто уже на краю. Я прожил несколько жизней внутри одной, оставляя позади познанное и начиная заново с жаждой познать то, что за краем.
Навык оставлять старое ради нового очень помог мне. Сегодня моя жизнь более наполнена, чем десять лет назад, на вершине финансовой карьеры, или пять лет назад, когда у меня был свой торговый бизнес, или даже три года назад, когда я сидел в буддийском монастыре в Гималаях, подумывая остаться и служить там.
Я здесь, потому что шагал в неизвестность, вглядывался в темноту. Путешествие далеко от завершения, но теперь я могу не только идти сам, но и взять в попутчики вас.
Книга состоит из пяти частей. Каждая часть рассказывает о том, как я смотрю на разные стороны жизни, и приглашает вас посмотреть на свою жизнь по-другому. Читайте с любого места или открывайте главы, которые вам сейчас отзываются.
Мы не можем себя изменить; это страшно, сложно и, наверное, необязательно. Но мы можем изменить наш взгляд на мир, и тогда мир вокруг нас изменится. Это и есть шаг за край. Каждый из нас способен на это.
Шагайте, я поддержу.
Часть 1. Обо мне
Отшельник и лес
А лес неподвижен, мрачен, таинственный и безмолвный, вот птица вспорхнула, и застил туман снегольда покровы, и солнце всё так же светит, поёт о силе бескрайней, где в любви рождаются дети, где наша жизнь неслучайна
Из своего белого
Новый год, новая луна, перезагрузка. Отшельник и лес вечнозовущая истома свершилась в талом январе в моём укромном лесном имении по имени Барановка.
Джозеф Кемпбелл говорил, что надо стоять одной ногой в трансценденции, то есть всё время выходить за рамки видимого, понятного, познанного. Идти на свой страх и знакомиться с сакральным.
Я закрылся в деревенском доме для этого мира, чтобы открыться миру иному. Ничего страшнее и одновременно интереснее нет. Одинокий дом на краю тёмного леса и сам ступил одной ногой в неведомое. Деревья высятся безмолвно, тишина оглушает, моими спутниками в этом космическом полёте кажутся только шелест крыльев златоглазок и шуршание мышей пакетами на кухне.
Но это совсем не так. Через короткое время чувствуешь дом густо населённым, а неподвижный лес бурлящим невидимой жизнью, когда каждый шорох так много значит, когда ночью вдруг просыпаешься от немигающего взгляда на себе.
Я ищу контакта с запредельным. Не запираю дверь на ночь, иду в лес, когда темнеет. Чего мне бояться? Людей? Их здесь нет, а если бы и были, то оставляли бы за собой грубый след за версту, словно от парашюта, волочащегося за шпионом. Духов? Их здесь полно, но в этом и смысл. Мой учитель-шаман говорил, что злых и добрых духов не бывает. Мир нейтрален и движим только любовью, а двойственность присуща только человеческому уму, который разделяет всё, что видит, на хорошее и плохое. Впрочем, эти слова уже давно проросли во мне личным опытом.
Лес в темноте становится более разговорчив, потому что глаза бесполезны, и просыпаются остальные органы чувств, в том числе и то самое, спящее. Слышу каждую каплю, летящую с ветки, пробую на вкус талый снег и терпкую почку, вдыхаю сумрачный дурман сосновой коры. Я не наблюдатель, я участник огромного праздника бытия.
На что это похоже больше всего из человеческих переживаний? На секс. Меня охватывает сильнейшее возбуждение, и бросает в жар. Рывками скидываю покровы одежды и остаюсь таким, как лес, кожа на кожу. От тела валит пар, ноги гудят, как корпус ракеты перед стартом. Ничего не понимаю и не хочу. Так стою, держась пальцами ног за землю, руками упираясь в небо, чтобы не взлететь.
Эти несколько дней отшельничества ставят всё на свои места. Обнуляют муть, срывают спесь, выводят отраву новогодних огоньков. Банный жар согревает душу, беспокойные сны залечивают раны, оставляя ночным аватарам допроживать, что сам не прожил. Ночь дикая от обилия духов, они кружатся, кидаются снами, заводят хороводы образов улётных, перелётных. Диковинно, сказочно, хоть спи, хоть вперивайся в тёмное окно отовсюду запределье, душечистье, рукоделье.
А снег, ох уж этот завывала-снег, как будто дела ему нет до моих глаз, лежит и падает вкривь да вкось, поди-ка меня брось. Снег это друг, непоседливый, неназойливый, зовёт играть, зовёт посмотреть в себя, из себя, тогда и поговорить будет о чём. Снег, я слышу тебя, слышу, как ты со мной говоришь, ещё не слышу, что ты говоришь, но уже и от того радость неуёмная щиплет глаза.
Глаза слабое место, невысказываемое устремляется туда и щиплется там или стекает по щекам, солёным. Мир солёный на вкус, снег идёт солёно, ребёнок засмеялся солёно, скрипки вступили снова солёно. Море внутри.
Мышка на кухне вдруг не бежит от моего появления, а смотрит прямо в глаза. Боже, до чего красивое создание! Приняла меня, теперь мы на одной волне. Значит можно возвращаться в город и продолжать писать для вас, доносить то, о чём поведал талый снег и тёмный лес. Не надо бояться, всюду любовь.
Краткая биография
Слышь, братишка, дай закурить, что-то зябко сегодня, вишь, тучи какие кровавые, знать, к непогоде. Всё не пройдет она, зараза, всё об одном дитя без глазу, камыш в траве, трава гнилая и лёд от сердца и до края.
Сколько идём по торосам, ни воды не видно, ни туч не счесть, как будто в прорве, как по кругу понесло, хромаем на правую ледяную сторону, и сердце уж не бьётся, лишь узел лимфы на шее, как последний пульс остывающей души, баромит на «холодно» или «очень холодно».
Я не знаю когда похолодало, когда вдруг вокруг всё равно стало, и чья эта порча, что через день корчит, и говорю о Боге, да онемели ноги, и пишу о вечном, большом и сердечном, только не вышибить искры, пальцы примёрзли к проводам, никому ничего не отдам, ни любви, ни привета, здесь честь моя задета, здесь жизнь моя примёрзла к оглобле, слышь, кто там на вёслах?
На вёслах сидит кто-то в худе, медленно плывёт лодка, голоса знакомые в тумане силятся разбудить, растеребить. Вглядываюсь в лодочника, кашляю всё с той же мыслью вчерашнею и гадаю на кругах по воде, к какой ещё меня везут беде.
А что это там, в уголке укромном? Дневники и фотки о проекте огромном, о мальчике, который пел Христа, который тридцать пять лет верил, что дорога его чиста, что дорога его крута и до вершины близко, что надо лишь начать с Economist подписки, а затем перейти к учению Ницше, перетрахать полмира, чтобы правильно вышло. Так и шёл по земле забористо и лихо, заигрался и решил разбудить своё Лихо, бросить ему вызов, да взобраться верхом, скакать и резвиться дурным вахлаком.
Где теперь тот мальчик, только ветер свищет, да леший дрищет у входа в пещеру, у входа в колодец, куда пропал наш добрый молодец. Не взял на подмогу друзей и духов, посмеялся над любовью, не послушал слухов, и отняли его дар, его свет божий, то, чем он был ни на кого не похожий, то, чем пренебрёг в дороге и уронил в пещере, и остыли его ноги.
И теперь один, злой, кривой и скукожий хохочет жутко и вертит рожей, солнца не чует, тепла не разумеет, жрать, спать, ныть и злиться лишь умеет. И несёт его лодка к последнему приюту мимо пылких дев и горячего блюда, мимо ясных глаз и крепкого жара в дом сытой скорби и холодного кинжала, где принесёт он последнюю жертву
Я смотрю на это и делаю выбор как дальше сказке сказываться? Я не мальчик, не лодочник, я Оле-Лукойе, могу досказать эту сказку, могу начать новую. Nothing is real
Независелица
Счастье трата себя на творение своих рук
Антуан де Сент-Экзюпери
Борис Гребенщиков сказал, что его счастье в том, что ему выпало целыми днями делать то, что он любит. Ох как я тогда позавидовал. Потому что о себе я сказать такого не мог. До сегодняшнего дня.
И я жил, как все пил да пахал. И ждал свободы. Молодым банкиром и средним менеджером, когда от меня ничего не зависело, я мечтал стать большим боссом, чтобы быть свободным в своих решениях.
Когда я стал большим боссом, оказалось, что в планы владельцев мои решения не входят, и от меня стало зависеть ещё меньше. Тогда я мечтал построить свой бизнес и стать абсолютно независимым. Когда я построил свой бизнес, пришёл инвестор и отобрал его.
Я добился своего от меня абсолютно ничего не зависело. Полная независелица.
Любил ли я то, что делал? Я не задумывался. Я так плохо себя знал, что едва ли мог ответить на этот вопрос. По словам других, я делал всё правильно, даже успешно, это и было моим мерилом. С собой я не разговаривал, предпочитая читать в газетах, как надо жить.
Чем это кончилось? Я страшно заболел. Стоя одной ногой на пороге больницы, из которой прежним уже не вернуться, я вдруг понял хватит себя предавать, отказывать себе в жизни, запирать себя в душный подвал долженствования. Здесь нечем дышать, лёгкие сдаются. Мне пришлось-таки поговорить с собой и спросить, что я люблю делать. И ответ оказался до обидного простым.
Я люблю творить.
Более того, теперь я знаю точно, что любите вы, каждый из вас. Вы тоже любите творить. Домик в песочнице, загогулину на обоях, рукколу на грядке, ребёнка. Мы созданы по образу и подобию, а что это значит? Что нам естественно и любо делать то же, что и нашему Творцу творить.
Наверное, нет большего счастья, чем любоваться плодами своих творений. Гвоздь, вбитый в стену, борщ, томящийся под крышкой кастрюли, дочка, свернувшаяся клубочком под пуховым одеялом. Мы авторы.
Я решил стать автором слов. Моё дело соединять слова с людьми. В этом бизнесе я наконец один. Это страшно, потому что теперь всё зависит только от меня. Но это и бесконечно радостно, потому что теперь могу целыми днями делать только то, что люблю, как, наверное, и было задумано Творцом.
Сорок лет в пустыне
Сорок лет в пустыне и горечи песка не отмыть,
Но мучиться жаждой ты всегда любил больше, чем пить
БГ
Cмотрю домашнее видео 1976 года: крутится винил на верхней полке мадьярского серванта. Рядом обложка кольцо с двумя крылатыми тётями по краям, головы склонились, руки сложены на груди. Почему тёти грустные? Лучше пока не думать, лучше танцевать. Я танцую. Мне четыре года. В мою жизнь вошла рок-опера «Jesus Christ Superstar (JCS)».
Танцевал и не думал до восьми лет, в восемь с учителем и словарём перевёл первую арию Иуды. Смысл ускользнул. В десять сверлящее любопытство разобраться в теме проглотило «Забавное Евангелие» Лео Таксиля из домашней библиотеки атеистической литературы. Автор, сталкивая расхождения четырёх евангелистов, наверное, хотел мне доказать ,что Бога нет, но вместо этого привязал меня навечно к одной из величайших историй человечества.
В двенадцать я знал либретто наизусть, часто пел себе под нос всю оперу от первой до последней ноты, собирая с бабушкой грибы. В семнадцать в очереди на вступительный экзамен в МГУ огляделся все судорожно листали словари и конспекты. Я прогудел тихо: «Ive been living to see you», успокоился, пошёл и сдал. В девятнадцать крестился, потому что давно уже был частью этой истории, и крестик на груди давал необъяснимое право задавать сложные вопросы напрямую, подобно Иуде.
Иуда был любимым героем в опере. Не боится авторитетов, ставит всё под сомнение и преданно любит Христа. Иисус мне казался слабым и истеричным, несправедливо попирающим молодого пытливого апостола.
Когда ума прибавилось, я понял, что я такой же слабый и истеричный, и это называется быть человеком. Человек обретает силу и опору, когда находит свой Гефсиманский сад, и там признаётся в своей слабости и задаёт неудобные вопросы Отцу-Создателю.
С этого момента ария Христа стала для меня той конечной всеобъясняющей молитвой. Кричи, кричи, когда плохо, кричи что есть мочи, жалуйся, раздувай жилы на шее, пока не падёшь навзничь. Потом в этой бессильной тишине ты сдашься и вверишь свою судьбу тому, кто hold every card, и выпьешь горькую чашу Его Воли.
Вечная история, услышанная в трактовке хипарей Вебера и Райса в психоделически-раскованные семидесятые, проросла и пустила корни во мне.
Образ Марии Магдалины, загадочный и манящий, стал навязчивым идеалом женщины. Странно ли, что жена моя как две капли воды схожа с Ивон Элиман Марией из киноверсии оперы. Я всё норовлю одеть её для полного сходства в расклешённые джинсы и полупрозрачный батник, подхваченный льняной бечёвкой.
«JCS» стал для меня личным мифом, из которого всю жизнь черпаются слова, образы, ответы, примеры, лекарства. Уже почти сорок лет, сколько сотен раз я прожил трагедию героя, сколько сотен раз примерил к своей жизни его вопросы.