Первое письмо далось нелегко
«Я закрою глаза и наугад напишу твой портрет. Едва касаясь кистью листа, волнуясь и тревожась, вспомню твою улыбку. Неумело смешивая краски, краснея от смущения и неуверенности, дрожащей рукой набросаю брови, нос, глаза
Сосредоточившись, наморщив лоб и напрягая обманчивую, ускользающую память, перепробую все краски, пытаясь добиться нужного оттенка Трону кистью красный цвет, словно ягоды рябины в первый мороз, перемешаю с нежно-розовым, как ранняя утренняя заря, и добавлю малинового, словно сок зрелой ягоды. Это губы. Чувственные, нежные, страстные
Ну, вот И я стала художницей. Я закрою глаза и напишу наугад тебя снова. Я нарисую любовь»
Запечатав письмо в конверт, она украдкой подложила его в рюкзак доцента и, трепеща от ожидания, побежала на лекции.
Прошло дней пять. Реакции на эту песнь любви не последовало. Глаша, потеряв терпение, опять взялась за перо. Поздно ночью она, подложив под спину подушку, сочинила новое послание. Настоящую оду терпению, надежде и любви
«Научусь вязать И свяжу тебе свитер.
Найду черную нитку, толстую, плохо скрученную это тоска. Глухая, густая, сумрачная Решительно потянусь за серым клубком это скука. Тягучая и противная. Возьмусь за зеленую нить, яркую, сочную, мягкую Это надежда на счастье, на свидание и встречу. Аккуратно выберу из корзинки синий клубок, соединю с бирюзовым. И свяжу мечту. Нежную, светлую, чистую Как твои глаза.
Улыбнусь. Неплохо получается. Осталось совсем немного
Робко прикоснусь к красной нити Вывяжу огненный узор в самой середине. Это радость. И Любовь.
Обязательно научусь вязать И свяжу тебе свитер. Разноцветный, как наша жизнь»
Закончив писать, Глаша долго сидела, слушая биение сердца. Сомневалась, страшилась, но все же решилась. Она долго носила послание в кармане кофты, выбирая удобный момент, но все не получалось. То на кафедре кто-то сидел, то ранец доцента оказывался закрытым, то он уехал на конференцию на неделю.
Истосковавшись за эти неимоверно долгие семь дней, она совсем позабыла об осторожности. С утра вошла на кафедру и, улучив момент, сунула конверт в карман пиджака, висящего на стуле. Вылетела в коридор, облегченно вздохнув, но тут же с ужасом увидела, что ее любимый идет по коридору сосем в другом пиджаке. Сомнений быть не могло: она положила письмо в пиджак профессора, читающего курс по лингвистике.
Не в силах больше выносить тяготы неразделенной любви, Глафира позвонила Евгении. Та приехала сразу и с порога пустилась в нравоучения.
Господи, Глашка! Ты ничего не могла получше придумать? Это же надо, влюбилась в доцента! Нормальному человеку такое и в голову-то не придет! Они же в нас людей не видят. Ты только подумай, сколько у него на курсе таких дурочек, как ты! А на факультете?
Не могу я без него! Не могу, Глаша, отчаянно рыдая, уткнулась в подушку.
Женька испуганно плюхнулась в кресло.
Даже так? Ого, вот так номер! Что же делать?
Я видеть его не могу, у меня сердце из груди выскакивает, Глаша громко высморкалась.
Она так плакала, что Женька, на мгновение потерявшая самообладание, побежала за валерьянкой.
Он такой удивительный, глотая вонючую жидкость, откровенничала Глаша. Потрясающий! Необычный
Стесняюсь спросить В чем его необычность? Женька вздохнула.
Он так рассказывает, оторваться невозможно, не уловив сарказма, захлебывалась слезами Глаша.
Было бы странно, если бы доцент не умел говорить, рассудительно кивнула Евгения.
Я ему пишу, пишу, а он не отвечает, вдруг призналась Глаша, хлопая мокрыми ресницами.
Что? Что ты делаешь? Евгения, до которой дошел смысл сказанного, замерла в ужасе.
Я ему, как Татьяна Онегину, письма пишу, а он
Ты не как Татьяна, а как натуральная идиотка, взорвалась Женька. Пишешь письма человеку, который тебя учит! Господи! Ты что, ненормальная? Да как ты до этого додумалась? Разве так можно? Писать доценту уму непостижимо!
А что такое? Это же просто письма Нет, не просто письма, всхлипнула Глаша.
Господи, не просто? А что? Что там такое?
Гимн любви, проза в стихах
О, боже, этого только не хватало. Ты пишешь женатому человеку, да еще и не просто письма, а какие-то оды Гимны! И еще спрашиваешь, в чем дело? Да тебя лечить надо!
Я брошу институт, Глаша закрыла лицо руками.
Я тебе брошу! Женька, свирепо вращая глазами, схватила подругу за руку и потащила в ванную. Умывайся!
Сморкаясь и кашляя, Глаша долго плескалась под струей холодной воды, а потом, испуганно ахнув, обернулась к подруге.
Женька, что я тебе скажу
Еще что-то? Нет, я этого не переживу
Я последнее письмо положила по ошибке не в его карман, призналась Глаша.
А в чей? побелела Женька.
Профессора по лингвистике.
Ой, ну все, подруга схватилась за голову. У тебя хоть хватило ума не подписывать свои письма?
Хватило Глаша прошла по комнате и, открыв буфет, достала бутылку вина. Давай напьемся. С горя
Я тебе напьюсь, Женька вырвала бутылку у нее из рук. Какое, интересно, у тебя горе? Не туда письмо положила?
Да причем здесь это? Глаша опять заплакала.
Не реви, подруга пошла на кухню, поставила чайник. Сейчас крепкого чаю выпьешь, успокоишься, и будем думать, что делать дальше с твоим доцентом.
Ночь надвигалась на огромный город. Она шла медленно, по-хозяйски, ступала тяжело и неспешно. Гасила окна в домах, напевала колыбельные детям, разгоняла запоздалых прохожих, зажигала звезды и сердито поглядывала в окно, за которым все сидели и сидели две подруги
А потом, усмехнувшись, отступила. Что поделаешь? Дело молодое! Не спится
Глава 6
Глаша, получив от Женьки внушение, училась жить без любви, без доцента, без переживаний. Собирала в корзину памяти воспоминания о нем, его голосе, взгляде, интонации, улыбке. Крохи своей несбывшейся любви, лохмотья несостоявшейся страсти, нитки исхоженных дорог, мгновения случайной радости и килограммы разочарования.
Стояла у окна, бездумно бродила по парку, ходила в церковь, говорила с мамой, до обморока сидела в библиотеке, без конца готовила супы и борщи просто чтобы чем-то занять руки.
Забывала.
Изматывала себя повседневными заботами. Смиренно шептала бабушкины молитвы, искала истоки нелюбви, безутешно плакала над написанными письмами, страстно мечтала о свидании.
Забывала.
Обманывала себя, рвала по живому, глотала слезы, пила снотворное. Теряла смысл, упускала время, заходилась в истерике
Забывала
Напрасно. Память жестока. А времени прошло мало. Хотя, говорят, и время не лечит.
Женька, поначалу не придавшая значения этой увлеченности, вдруг осознала, что любовь эта больше чем привязанность студентки к преподавателю, и больше, чем симпатия молоденькой девушки к взрослому мужчине. Поджав губы, она с сожалением глядела, как мучается подруга, и никак не могла решить, как ей помочь. Не придумав ничего лучшего, вызвала Веру Павловну, мать Глаши, в кафе, и все ей рассказала.
Вера Павловна испуганно побледнела.
Неудобно спрашивать, но, надеюсь, она не совершила никаких глупостей?
Если вы о сексе, то успокойтесь, махнула рукой Женька. Ничего между ними не было. Или просто не успели
Как же быть? Что делать? Вера Павловна заволновалась.
Они пришли к выводу, что Глашу надо спасать, как-то отвлечь и, договорившись, придумали историю Сказали Глаше, что Вере Павловне на работе дали две «горящих» путевки в Анапу, и, так как Вера Павловна оставить свой детский сад не может, девчонкам надо ее выручать.
Глаша, услыхав об этом, ехать отказалась наотрез. Она даже представить не могла, что долгое время не увидит своего любимого, не сможет слышать его голос, ловить мимолетную, пусть и не ей адресованную, улыбку
Но объединенные усилия матери и подруги дали нужный эффект. Девчонки, договорившись, сдали досрочно сессию, и с первого июня готовы были начать новую жизнь. В другом городе. В другом климате. С другим окружением.
Всю ночь накануне отъезда Глафира не спала. Тяжкие мысли кружили голову, будоражили душу, тревожили сердце. Она понимала, что, решившись на поездку, отдалялась от человека, за которого готова была умереть. Мысль о том, что не увидит его до начала следующего учебного года, не просто пугала, а приводила к такой панике, что Глаша едва сдерживалась, чтобы не отказаться от поездки в последнюю минуту. Поезд отходил после пяти вечера, так что все еще было возможно
Она вспоминала детство, бабушку и маму, воспитывавших ее с бесконечными нежностью и любовью, школьные годы. Все так незаметно пронеслось, ушло, кануло в вечность.
Дни уходят, с нами остается только память.
И тогда девушка, так и не получив желаемого, нашла способ заставить мужчину все равно всегда помнить ее и думать о ней. Как и что он будет думать уже не имело значения, ей уже просто было нечего терять, да и на размышления времени не оставалось
На рассвете Глафира написала последнее письмо, которое решила отдать доценту лично в руки.
Они встретились в переходе между корпусами. Он спешил на спецкурс, а она в деканат за зачеткой. Увидев его, Глаша замедлила шаг и опустила руку в карман, туда, где дожидалось своего часа прощальное послание.
Мужчина приветливо глянул на нее и, кивнув, пошел дальше, но она, умирая от страха и любви, остановилась.
Извините, я хотела вам передать одну вещь
Мне? он резко остановился. Слушаю.
Глаша замялась. Он, очевидно, очень торопился, но ему хватило деликатности ее не подталкивать. Молча ждал, остановившись рядом, а потом, улыбнувшись, пожал плечами.
Видите ли Опаздываю на лекцию, простите.
И тогда она, словно нырнув в бездонный омут, достала из кармана письмо и протянула ему.
Вот Это вам.
Мне? Он взял конверт, недоуменно покрутил его. Сейчас прочесть или потом?
Потом. Вы же спешите.
Он на мгновение замер в замешательстве, а затем кивнул и быстро ушел, не прощаясь. Однако, зайдя за угол, почему-то остановился. Достал конверт, вытащил сложенный вдвое листок и прочитал, чувствуя, как кровь бросилась ему в лицо.
«Я скучаю по тебе. Неторопливо подойду к окну и, вздохнув, аккуратно выведу на запотевшем стекле первую букву твоего имени.
Посмотрю вдаль. Там, в густой туманной синеве, темнеет берег моря, шумят холодные тяжелые волны. Ледяной ветер, рвущий ставни, нетерпеливо стучит в дверь, словно запоздавший путник.
Возьму листок из обычной школьной тетрадки и старательно нарисую мою бесцветную тоску, а рядом напишу просто и незатейливо: Приезжай. Я скучаю по тебе».
Опешив, доцент застыл на месте, чувствуя, как сотни острых молоточков безжалостно застучали в висках. А потом повернулся и пошел обратно. Туда, где только что стояла эта странная студентка третьего курса с пронзительными темными глазами цвета вызревшей черешни и смешным рыжим хвостиком на затылке. Однако Глафиры там он уже не обнаружил.
Все должно быть вовремя. Всему свое время. Время зиме и весне, жаре и дождю, жатве и севу. Цветению и умиранию, богатству и обнищанию. Смерти и рождению.
Время уходит. Говорят, промедление смерти подобно. Но иногда заминка спасительна и полезна, удерживает от искушения и соблазна, от наваждения и минутной слабости.
Глаша уехала. А вернулась через три месяца совсем другой. Спокойной и умиротворенной. Оставив позади бурлящие эмоции, уверенно переступила осенью порог родной кафедры и, встретившись с растерянным взглядом покрасневшего доцента, легко и безмятежно улыбнулась ему.
Глафира не забыла свою сумасшедшую любовь, но страстность и пылкость, которые не давали ей дышать, уже отступили. Она смотрела на происходившее в прошлом учебном году как на что-то прекрасное, но очень-очень далекое. И от осознания вновь обретенной свободы ей теперь было хорошо и безмятежно.
Оставшиеся два года учебы Глаша прожила мирно и радостно. После института устроилась в библиотеку.
Работу свою Глаша любила самозабвенно. Да и как можно было не любить такое святое место. Библиотека кладовая знаний, собрание мудрости и хранилище информации. Это житница и сокровищница, место силы и познания. Здесь, в тишине огромных залов, концентрируются внимание и увлечение, вдохновение и одержимость. Здесь встречаются ученики и учителя, богатые и бедные, строптивые и спокойные, познавшие и еще познающие. Библиотека сеет благоразумие, учит терпению и раздает знания.
Глаша получила именно то, о чем мечтала. Ей, обожавшей тишину и покой, трудно было подыскать что-то, более подходящее к ее характеру.
Ей нравилось все. Царствующие здесь порядок, выдержанность и размеренность радовали сердце, читатели удивляли своей любовью к книгам и чтению. Глаша с удовольствием общалась с людьми разных возрастов, но особенно любила поговорить со стариками. Ее умиляло то, как они старательно выбирали книгу, как придирчиво разглядывали обложку, как осторожно перелистывали страницы. Детей она учила работать с каталогом, объясняла правила поведения в читальном зале, демонстрировала медиа-файлы
Она видела, что библиотека постепенно превращается в культурный центр, совмещающий мастер-классы, лекции, показы кино, фотовыставки и дискуссионные клубы.
Глафира обожала вечерние часы, когда заканчивалась дневная суматоха, затихали городские шумы, уходила основная масса посетителей и оставались только те, кто искренне любил шелест страниц и получал наслаждение просто от присутствия в этом удивительном месте.
С коллегами она особо не дружила, но поддерживала с ними ровные доброжелательные отношения. Со всеми, кроме одной очень пожилой дамы, Глаша держалась приветливо и дружелюбно. А вот Агнию Николаевну, самую старую и самую почитаемую работницу родной библиотеки, обожала!
Агния Николаевна давно стала человеком-легендой. Всю свою жизнь посвятив библиотекам, она эту, где работала Глафира, создала с нуля. Агния, как ее запросто называли за глаза коллеги, стояла у самых истоков и собирала библиотечный фонд по крохам.
Долгое время она служила заведующей библиотекой, но сейчас, в свои семьдесят три, называлась хранительницей и имела право свободного посещения. Но Агния этим правом не пользовалась, и являлась на работу с утра пораньше. Правда, до позднего вечера уже не задерживалась годы берут свое, но всегда оставалась в курсе всех событий, сплетен, происшествий и новостей.
Агния являла собой удивительный сплав грациозности и жеманства. Не выходила из дома без макияжа и прически. Ее взбитые на затылке волосы, несмотря на полнейшую седину, выглядели безупречно, благодаря упорству хозяйки и золотым рукам стилиста. Ее пальцы всегда украшал маникюр, а уж без колец Агния даже в магазин за хлебом не выходила.
Одевалась Агния всегда одинаково: белая блузка с многослойным жабо, черная узкая юбка и очки в круглой металлической оправе. Этот минимализм, в наборе с прической и маникюром, делал ее образ притягательным и загадочным.
Глаша любила посидеть с Агнией в закуточке за крайними книжными стеллажами. Там, на крохотном столике, всегда стоял чайник, лежали в россыпь конфеты и стояла баночка варенья. Конфеты и варенье приносили библиотекари из дома, ставили все это на общий стол, и днем, как улучится минутка, заваривали чай, которым и угощались все желающие.
Глаша с Агнией усаживались с чашками чая за стеллажами, и Агния, лукаво прищурившись, обычно спрашивала: «Ну, голубушка? Что нового в свете?» Глаша радостно улыбалась, предчувствуя долгую интересную беседу.
Агния уже давно все знала о своей молодой подружке и переживала искренне, что та никак не устроит свою личную жизнь. Она видела: Глаше просто негде познакомиться, понимала, что время ее уходит.