Изгнанник - Редакция Eksmo Digital (RED)

Аржан Салбашев

Изгнанник

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована иллюстрация:

© Grandfailure / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

Все события и персонажи в романе вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно.

Часть 1

Глава 1

Полдень. Бог солнца Амон Ра щедро источал любовь к поданным, но те вместо слов благодарности укрылись в тени своих глинобитных жилищ. Сквозь пелену пыли, красным ковром накрывшую поселение хабиру[1], едва пробивался редкий шорох. Раскаленный воздух дрожал над землей, казалось, дунь ветер  сонное царство воспарит и облаком уплывет в неведомые края.

В центре деревни возле храма Сетха, бога войны и повелителя пустынь, из-под навеса из пальмовых ветвей слышался звук, похожий на скрип несмазанных колес. То Шамма-писец, высокий старик, похожий на черепаху из-за длинной морщинистой шеи, торчащей из широкого ворота балахона, хриплым голосом диктовал задание бритым наголо мальчишкам, скрестившим ноги на циновках.

Наставник неспешно прохаживался между учениками, в одной руке его был свернутый в рулон папирус, в другой  плетка, с конца которой змеями свисали несколько кожаных полос, выискивающих жертву.

Перед учителем стояла нелегкая задача  обучить сыновей соплеменников грамоте, дабы в будущем они могли выполнять работу за египтян, решивших, что ходить по полям и считать каждое зернышко, изнывая от жары, недостойно их высокого сана.

 Напишите  у меня есть десять быков,  скрипел Шамма.

Эли, лопоухий десятилетний мальчик в набедренной повязке, с ямочкой на угловатом подбородке, высунув кончик языка из уголка губ, старательно водил остро заточенной деревянной палочкой по глиняной дощечке.

«Красивый у меня бык получился! Вон какая у него мощная грудь и огромные рога!»  мальчик довольно оглядел рисунок.

Вдоволь налюбовавшись, Эли вновь склонился над дощечкой. У ног животного он выцарапал десять палочек и задумался:

«Только у моей семьи нет и одного быка. Но разве учитель не знает об этом? Знает! Тогда зачем он велит писать о десяти? Наверное, учитель уверен  когда я вырасту, у меня будут быки, и я буду богат, как египтянин!»

Внезапная жгучая боль обожгла его тощую спину.

Изогнувшись, Эли принялся растирать ушибленное место.

Над ним грозной стеной возвышался наставник:

 Сколько должно быть быков?!

Безжалостные кожаные змеи дрожали на плетке, готовые вновь наброситься на жертву.

 Десять,  поморщился от болезненного зуда Эли.

 А как число десять пишется, бестолочь?!  наставник развернул свиток и ткнул им в лицо мальчику.

Увлекшись, Эли совсем забыл, что вместо десяти палочек надобно рисовать короткую веревку, согнутую в дугу.

 Когда я вырасту, у меня будет много быков. Я буду их всем раздавать, чтобы никто не остался голодным,  пробубнил себе под нос Эли, стирая черточки.

Хоть учитель и пожилой человек, но слух у него был отменный:

 Мечтать дома будешь! Пиши только то, что я велю!  гневно воскликнул Шамма-писец, и «змеи» снова обожгли спину нерадивого ученика.

В воздухе парил едва сдерживаемый смех: мальчишки с явным удовольствием наблюдали за тем, с каким упоением учитель вколачивал истину в их товарища.

Эли стойко переносил удары плетью  соученики не дождутся его воплей о пощаде, чтобы потом потешаться над ним. Лишь предательская слезинка повисла у него на кончике носа. Эли быстренько смахнул и ее. «Вроде никто не успел заметить»,  украдкой огляделся он. Только худой и низкорослый Зэев, выставив перед собой негнущуюся в колене правую ногу, внимательно всматривался в его лицо.

«Зэев не в счет  он мой лучший друг, он не станет надо мной изгаляться»

Сидевший с левого бока от Эли полный мальчишка по имени Горус, единственный египтянин, живший вместе с матерью в их деревне, вытянул шею, чтобы посмотреть, что нарисовал его товарищ.

Отца у Горуса не было, его казнили за участие в голодном бунте, а мать с маленьким Горусом сбежали от преследования властей в деревню хабиру.

 Ой!  Горус потянулся к ужаленной спине.

Сегодня Шамма щедр на удары плеткой. Грозно оглядываясь, учитель приговаривал:

 Дитя несет ухо на спине. Чем чаще его бьешь, тем больше оно слышит.

«Накормив змей», наставник уселся на циновку возле красной стены храма и продолжил вести урок.

Эли сидел тихо, весь его облик говорил: «Я  прилежный ученик».

На самом же деле он, спрятавшись за спиной высокого соученика по имени Датан, только делал вид, что внимает поучениям наставника, а сам  предавался мечтам. Мысли его невесомым камышовым пухом витали над заливными лугами в устье Священного Хапи[2], вдали от мирской суеты, где его отец и старший брат Агарон каждый год по окончании паводка пасли скот городской знати.

Как наяву, Эли представил себе: вот он бредет по колено в воде, руками осторожно раздвигая стебли тростника. За ним следует Агарон, цаплей задирая длинные ноги. Там, за зарослями камыша, на чистую гладь озерца только что приводнилась стая гусей. Вот они  совсем близко! Глава семейства, огромный жирный гусь, опасливо озирается. Неужели почувствовал угрозу?! Эли замирает. Наконец вожак стаи опускает голову в воду в поисках корма. Эли медленно достает из-за спины лук, из холщовой сумки на поясе у живота  стрелу, оглядывается  брат утвердительно кивает, взяв свой лук наизготовку. Они выскакивают на чистую воду, одну за другой выпуская стрелы в зазевавшихся птиц. И вот уже одна птица бьет крыльями об воду, поверженная меткой рукой Эли, вторая, третья

Мальчик вздрогнул  он так увлекся мнимой охотой, что чуть было не разразился победным кличем!

Пронесло! Шамма-писец задумчиво ковырял пальцем в ухе, устремив взор к небу

Эли пригнулся, как за щит, спрятался от взгляда наставника за спиной Датана. Он и вовсе закопался бы с головой в утрамбованный песок под собой, лишь бы учитель не мешал ему мечтать

Вот отец палкой разгреб тлеющие угли, достал из песка запеченную в глине тушу гуся, разломал ее на части. Жир капает с кончиков его пальцев  таким упитанным был гусь! Отец протянул Эли самый большой кусок мяса, дышащий ароматом. Обильные слюни невольно заполнили рот мальчика

 На сегодня, достаточно,  наконец-то раздался хриплый голос учителя.  Вы свободны.

 Приди ко мне, Тот  священный ибис. Приди ко мне, направь меня, сделай меня умелым в твоем искусстве, ибо твое искусство  самое прекрасное. Ведомо каждому: кто владеет им в совершенстве, становится вельможей,  хором затянули ученики молитву, которой они начинали и заканчивали учебный день.

Аккуратно опустив глиняные дощечки в большой плетеный ящик в углу навеса, будущие учетчики муравьиной цепью засеменили мимо писца, кланялись ему, сложив домиком руки над головой. Шамма внимательным взором провожал каждого, словно хотел удостовериться: крепко ли он вдолбил в головы учеников знания, не остались ли их уши закрытыми.

Не успели они переступить границу храма мудрости, как зычный голос Датана вознесся над площадью:

 Айда купаться!

 Айда!  закричали мальчики и побежали в сторону города, чьи стены из обожженных глиняных блоков высились на расстоянии примерно пяти полетов стрелы от их поселения. Там, под западной стеной крепости, протекала река.

Кто-то звонким голосом на бегу запел гимн богу Сетху, остальные тут-же подхватили:

 Восхваление тебе, Сотрясающий небеса, Громогласный, Владыка северного неба.

Позволь мне взлететь на крылах твоих, о Сетх, и нестись, подобно невидимому ветру.

Привяжи меня крепко к доспехам твоим, которых ничто не в силах разрушить.

Лодка моя готова к плаванию, и Ты становишься у руля ее

Зэев изо всех сил пытался угнаться за остальными.

 Кочка-яма, не отставай!  кричали ему мальчишки.

Да где там, с калеченой-то ногой. Он бежал все медленнее и медленнее, пока вовсе не остановился. Сквозь слезы бессилия и обиды Зэев смотрел вслед удаляющимся товарищам.

Еще миг, и последняя фигурка скрылась за барханом.

Ничком упав на раскаленный песок и уронив голову на руку, Зэев горько зарыдал.

 Ненавижу! Ненавижу!  слышалось сквозь плач.

Прошло немного времени, как кто-то коснулся его затылка.

 Ты чего, брат?  перед Зэевом сидел на корточках Эли и тяжело дышал.

Сердце Зэева радостно забилось: «Вернулся! За мной вернулся!»

 Споткнулся,  вытирая предплечьем слезы, насупился он, старательно скрывая истинное настроение.

 Вставай, я тебе помогу.

Опершись на протянутую руку, Зэев тяжело поднялся и захромал рядом с Эли, мысленно проклиная и свою покалеченную ногу, и египтян, по чьей вине это случилось.

Зэеву было пять лет, когда его отца, свободолюбивого, ненавидевшего египтян, схватили по чьему-то доносу. Как узнаешь, кто из односельчан его предал, если Навин в открытую, ни от кого не скрываясь, убеждал соплеменников вернуть себе Ханаан[3], где до прихода египтян жили хабиру? Его осудили за неугодные Непостижимому богу Амону Ра разговоры, сослали на медные рудники Синай[4]. Все в деревне знали: добывать медь в шахтах  адский труд, гибельное дело.

Не успела семья оправиться от горечи расставания с кормильцем, как в один из вечеров сезона шему[5] сборщики налогов наведались в их дом. Зэев и его младшая сестра Нава в это время у входа в жилище перебирали овечью шерсть.

Их было двое: писец  коренастый широкоплечий мужчина средних лет с тканевой сумкой на плече, и его помощник  невысокий юноша с уверенной улыбкой на вытянутом лице. Оба в схенти[6] и сандалиях. На их гладко выбритых головах играли блики от заходящего солнца.

Ни слова не говоря, сборщики налогов прошли мимо детей внутрь жилища.

Зэев бросил свое занятие и проследовал за незваными гостями.

Либа, мать Зэева, одетая в длинную светлую накидку, сидела на циновке на кухне и перетирала в жернове зерна ячменя в муку. Завидев визитеров, поднялась. Протерев руки тряпкой, она сняла с деревянного колышка на стене широкий льняной платок, накинула на голову.

 Женщина, ты чем собираешься платить налог?  заглядывая в свиток, грозно нахмурил брови писец.  В сборе урожая ты и твои голодранцы не участвовали. Скотины у тебя нет. Или есть? Может, ты их прячешь от нас?

 Как же, спрячешь от вас,  тяжело вздохнула Либа.  Двух коров пожертвовали в храм Маат, пять овец отдали судье, только шерсть от них и осталась, все свои украшения я отдала писцу, когда писала прошение.

 Не знаю, не знаю, в моих записях об этом ни слова,  пробормотал писец, оглядывая с интересом ее стройную фигуру.

 Завтра пройдусь по родственникам, думаю, они не оставят нас в беде,  попыталась оправдаться Либа.

 Ага, помогут!  осклабился писец и хищно сузил глаза.  Есть у меня, женщина, для тебя одно предложение. Многие красавицы в городе мечтают заиметь такую работу, помощник не даст соврать,  писец оглянулся на напарника.

Тот в ответ широко улыбнулся, скосив глаза на Зэева, все это время стоящего возле матери.

Писец бросил на мальчика недовольный взгляд и сказал помощнику:

 Уведи его, пусть не мешает разговору взрослых.

 Пойдем, мальчик, покажешь, как ты умеешь чистить шерсть,  легонько подтолкнул парень Зэева в спину.

Тот с готовностью зашагал к выходу.

Не успели они перешагнуть порог жилища, как сзади раздался отчаянный крик матери: «Н-е-ет!»

Зэев рванул обратно.

На глиняном возвышении, застланном циновкой, писец, навалившись всем телом на мать, пытался зажать ей рот.

Мальчишка запрыгнул на спину насильника и, крича: «Отпусти маму!»  принялся колотить того по голове.

Сборщик налогов, грязно ругаясь, схватил Зэева за ногу и грубо сдернул на пол.

Страшная боль пронзила колено мальчика

В пальмовой роще напротив крепостной стены маячила одинокая фигура Горуса. Завидев Эли и Зэева издалека, египтянин радостно замахал руками над головой.

 Стоит, дожидается,  буркнул Зэев.  Почему ты дружишь с Горусом?  задал он внезапный вопрос.

Эли знал о нелюбви Зэева к египтянам, видел не раз, как во время совместных игр тот старался при случае больней ударить Горуса.

 Не дружу я с ним, вовсе,  Эли старался не смотреть в глаза товарищу.  Он в мою сестру влюбился, вот и ходит всюду за мной.

 Ненавижу их,  зло сплюнул Зэев.

 Что тебе Горус плохого сделал?

 Все они  одинаковые.

 Зря ты! Горус хороший, я чувствую.

Внезапно Зэев остановился. Его пальцы больно впились в худое плечо Эли.

 Скажи лучше, что ты чувствовал, когда на уроке всем быков раздавал? Чтобы никто не голодал  повторил он издевательски.  Гляди-ка, какие мы богатые

 Ты чего сегодня съел?  сбросил Эли руку Зэева с плеча.  Я думал, ты мой лучший друг, а ты, ты Сам без настроения, а все кругом  виноватые,  обиженно уставился он в помутневшие от злости глаза Зэева.

Тот вдруг сник. Взяв Эли за локоть, вновь заковылял рядом.

«Какая муха его укусила?  терялся в догадках Эли.  Что с ним такое случилось? Ну, упал. Не насмерть же»

 А я смотрю, вас нет, решил подождать тут!  широко улыбаясь, зашагал им навстречу Горус.

 Тебе чего от нас надо  рассердился было Зэев, но вдруг осекся и вполне миролюбиво продолжил:  Мы быков Эли в деревне раздавали, вот и задержались.

 Мне тоже досталось!  Горус завел руку за спину, почесал между лопаток.

Мальчишки расхохотались, вспомнив, как Шамма охаживал их плеткой.

Священная река еще окончательно не вышла из берегов, чтобы полностью насытить поля плодородным красным илом и влагой. Она постепенно, неспешно, заполняла собой свои многочисленные протоки, вдыхая в них жизненную силу. Сезон ахет[7] только начался, но берега рек уже радовали глаз разнотравьем. Множество шадуфов[8], словно цапли на охоте за лягушками, замерли в ожидании крестьян.

Один из рукавов Хапи шириной в двадцать локтей[9], мутным, зеленым от перегнивших растений потоком бежал мимо крепости.

Когда Эли, Зэев и Горус пришли к реке, их соученики лежали на насыпном берегу напротив того места, где река делала крутой поворот, ударившись о берег, кружила на месте, прежде чем продолжить свой путь.

Горус и Эли с разбега вонзили свои тела в воду.

Зэев, так и не научившись плавать, осторожно, дабы не зацепиться калеченой ногой за кусты, спустился к мелководью.

 Один, два, три  наперебой повели счет мальчишки на берегу, рисуя на песке палочки и дуги.

Первым вынырнул толстяк Горус.

 Двадцать пять, двадцать шесть  озабоченно завертели головой мальчишки, высматривая в толще воды Эли.

На четвертом десятке, ниже по течению, на поверхности показалась его голова. Весело кружась, он веером запустил брызги из-под ладоней.

Никто не заметил, как Зэев, поскользнувшись на илистом дне, с головой ушел под воду.

Прошло некоторое время, прежде чем Горус, показывая рукой на то место, где стоял соученик, дрогнувшим голосом воскликнул:

 Зэев!

 Он плавать не умеет!  раздался чей-то испуганный голос.

Мальчишки попрыгали в воду

Шуну сидел, вытянув ноги, на плетенном из тростника коврике. Голова его была покрыта льняным платком, на поясе  набедренная повязка серого цвета, какой обретает вещь из-за долгой носки. Уперев иссиня-черную бороду в волосатую грудь, он жилистыми руками перебирал части бича, с тоской смотрел на расплетенные косички, изготовленные из тонкой козлиной кожи. В местах соединения кожа вытянулась, истончилась, кое-где и вовсе истлела, пришла в негодность. От бахромы на конце хлыстика не осталось и следа. Кнутовище тоже требовало ремонта: отверстие для ремешка-наручника треснуло, грозило расщепить рукоять пополам.