«Мда-а, из козлиной кожи хорошо сумки шить, кошельки да передники. А на кнут надо толстую и широкую, потеребил мочку уха Шуну. Чтобы не из лоскутков кроить полоски, а из цельного куска. Бычья шкура самое то».
Шуну посидел, повспоминал, кто из поселенцев в последнее время колол скотину.
«Нет таких, с сожалением покачал он головой. В город надо идти, к брату. Махли как-никак менялой при храме работает, наверняка достанет».
За низкой, по пояс высотой, тростниковой изгородью, разделяющей двор от переулка, пробежали трое мальчишек лет шести-семи, с криками: «Тетя Либа, тетя Либа!» скрылись у соседки в хижине. Гонцы что-то наперебой затараторили, из их гвалта Шуну различил лишь несколько слов: река, Зэев, Горус. Раздался женский вскрик, звук треснувшей глиняной посуды.
Во двор жилища выскочила соседка и, на ходу покрывая голову платком, устремилась к переулку.
Что случилось, Либа?! с места крикнул Шуну.
Соседка остановилась, растерянно переминаясь с ноги на ногу. Руки ее нервно теребили край платка.
Представляешь, Горус моего сыночка спас! всплеснула женщина руками. На ее лице отразились и радость, и испуг одновременно. Мальчишки сказали: еле откачали моего дрогнул ее голос.
Женщина заплакала, закрыв лицо ладонями.
За что? За что боги наказывают меня?! запричитала она. Бедный мой мальчик! Сколько бед на его несчастную голову
Шуну уже хотел было отложить в сторону свое занятие, как из жилища выбежала его жена Кара, бросилась к подруге.
Либа, что случилось?! Дорогая, что с тобой?! приобняла она соседку за плечи.
Так, обнявшись, они направились к жилищу соседки.
«Что у женщин за натура такая, радоваться надо пацан живой остался, а они» покачал головой Шуну.
Его взгляд упал на разобранный кнут.
Он задумчиво огладил бороду.
«В город идти надо, да бороду сбривать жалко: вон она, какая длинная и густая выросла! Если египтяне увидят меня в таком виде несдобровать: вместе с бородой можно и головы лишиться. Скажут еще, что подражаю фараону»
Шуну, не вставая с места, дотянулся до корзины у стены жилища, сгреб в нее части бича, сел, скрестив ноги.
«Куда, интересно, дочка подевалась? Вроде недавно тут крутилась».
Гила!
«Нет ее. Наверное, у подружек. Гилу не пошлешь в город: кто матери будет помогать? Агарон утром рыбы принес, сейчас отсыпается. Вечером опять пойдет, пока половодье, запасаться рыбой надо. Улов хороший! Надо почистить да засолить. Работы для Кары с Гилой на весь день. Остается Эли. Точно, как я сразу не сообразил! хлопнул себя по коленям Шуну. Горус, товарищ его, чем не помощник, вон какой здоровый! Пусть вместе и идут!»
Довольный, Шуну заозирался: с кем бы поделиться радостью от решения проблемы.
«Интересно, Эли тоже на речку бегал? Ну, я ему всыплю, когда придет. Нет, надо просто поговорить с ним, как со взрослым, объяснить, что детство кончается, пора за ум взяться. Почти на каждом занятии ему учитель делает замечания, недавно при встрече Шамма пожаловался: мечтает наш Эли много на уроках. Есть в кого: в брата моего старшего, Шамея. Тот тоже много мечтал, пока в одну ночь ему не пришлось убегать из Египта»
Громкое хрюканье раздалось из хлева.
Шуну не спеша поднялся, направился на кухню. Взял большой глиняный горшок, куда жена складывала отходы внутренности и остатки рыбы, и понес в хлев, находившийся напротив кухни через коридор.
Вылив корм в корыто, Шуну некоторое время наблюдал за тем, как две свиньи и с десяток поросят поглощают пищу.
«Быстро поросята вес набирают, одного уже можно заколоть и зажарить, мечтательно улыбнулся он. Надоело на одной полбе сидеть».
Шуну в сопровождении суетливых кур вернулся во двор, снял с плоской крыши жилища, покрытой соломой, невыделанную козью шкуру, бросил у стены, сел.
Какая-то мысль вертелась у него в голове, какая не мог вспомнить.
Взгляд Шуну упал на корзину с кнутом.
«Ах, да! Эли мечтатель. Такой же, как Шамей».
Шуну прижался спиной к неровно оштукатуренной стене, закрыв глаза, погрузился в воспоминания
Фараон Аменхетеп IV в одночасье сменил свое имя на Эхнатон и объявил о единобожии. То ли голову ему напекло в тот момент, то ли еще чего, неведомо никому. Фараон воздвиг грандиозный храм богу Атону, якобы единственному творцу вселенной.
Для всех это был удар, в первую очередь для жрецов прежних богов!
Лишившись поддержки, храмы начали приходить в упадок, некоторые и вовсе закрылись.
Шамей всей душой прикипел к новой вере, не раз посещал храм Атона, чтобы послушать проповедь из уст самого Эхнатона, наместника Единого бога.
Он пытался и соплеменникам привить любовь к единобожию, но наткнулся на стену непонимания с их стороны.
Все закончилось со смертью Эхнатона: его зять, воссев на трон, восстановил почитание Амона и иже с ними. Начались гонения на бывших сторонников единобожия, в числе коих оказался и Шамей.
Так и вышло, что Шамей сложил нехитрый скарб в узел и, дождавшись, когда очередной караван отправится на восток, ушел вместе с ним.
Легкая поступь Кары прервала воспоминания Шуну. В руках у нее он увидел большую глиняную кружку.
Либа угостила вином, протянула она кружку ему.
Ты смотри-ка, из граната! Где она его раздобыла?! вдохнул Шуну терпкий аромат, прежде чем припасть губами к вину.
Говорит, для особого случая берегла. Сегодня тот самый случай.
Эхе-хе, бедовый пацан у нее растет, вытер губы ладонью Шуну. В отца. Недавно приковылял к нам во двор с куском козлиной кожи, с Эли склонились над ней, что-то высматривают. Дай, думаю, и я погляжу. И что, ты думаешь, это было?! Карта! Самая настоящая карта! Отец ему когда-то рассказывал о Ханаане, а этот хромоножка потом по памяти углем на коже нарисовал: где он находится. Горы, пустыни! И дорожка как пройти туда. Красиво получилось у него, ничего не скажешь, заулыбался Шуну. Опомнившись, он напустил на себя серьезный вид. Я спросил у него зачем ему карта, а он мне отвечает, мол, когда он и наш Эли вырастут, по этой карте они выведут всех хабиру в Ханаан! Представляешь?! Я ему велел спрятать ее от греха подальше и никому больше не показывать. А еще лучше сжечь.
Кара понимающе улыбнулась.
А ты почему не пьешь? Шуну протянул ей кружку.
Мы с Либа уже попробовали, хватит. Дети скоро придут голодные, добавила она, переступая порог.
«Повезло мне с женой: спокойная, заботливая, работящая, думал Шуну, потягивая вино. Гила и Эли лицом в нее пошли: глаза серые, прямой нос. Агарон моя копия: нос с горбинкой, губы тонкие. И характером дети отличаются: старший больше молчит, а Эли с Гилой как начнут языками чесать не остановишь. Разные у нас дети, словно не одна женщина их родила. Другой на моем месте засомневался бы в верности жены, но только не я! А чего мне сомневаться, когда прямо под боком живой пример: Шамей и я одно лицо, Махли, средний брат, совершенно по-другому выглядит. Как-то в детстве он глаза сурьмой подвел, на шею чей-то ускх[10] нацепил вылитый египтянин! Оттого Махли и в городе смог обосноваться, что египтяне его за своего принимают. Всегда при деле, сам не бедствует и нам помогает. Жалко, родители рано умерли, что мои, что Кара, не видят, каких Махли высот достиг. Забрала чума с собой много стариков в нашей деревне. Да и не только стариков Мда-а, вроде, недавно буйствовала эта зараза, а гляди ж ты, уже лет десять минуло. Эли тогда только родился»
Шуну вновь приложился к кружке.
«Вкусное вино, не оторваться» почувствовал он, как хмельной дурман пытается насильно прикрыть его веки.
Разбудили Шуну детские голоса.
Сначала из переулка послышался заливистый смех, следом показалась стая мальчишек.
В центре веселой процессии Горус с еще одним рослым подростком несли сияющего Зэева на плечах, двое других держали его ноги. Эли за их спинами нес пышную пальмовую ветвь, размахивал ею как опахалом над головой Зэева.
«Ну, как на них сердиться?! Совсем еще дети» улыбнулся в бороду Шуну.
Глава 2
На следующий день сразу после занятий Эли позвал Горуса к себе домой. Зэев увязался за ними.
Эли сдвинул в сторону плетенную из тростника калитку, пропустил друзей во двор.
Мы пришли! громко крикнул он.
Из жилища выбежали Гила и Нава, младшая сестра Зэева, обе в легких светлых туниках. О чем-то весело перешептываясь, прислонились к стене. Они явно готовились к приходу мальчишек: голову Гилы украшал венок из мелких голубых и сиреневых цветков, глаза подведены сурьмой, у худенькой Навы на голове стожком высился пышный парик из овечьей шерсти, окрашенный в коричневый цвет.
Горус как вкопанный встал посреди двора, не сводя восторженных глаз с Гилы.
Зэев подскочил к Наве.
Ты почему здесь? Иди домой прошипел он ей в лицо.
Ты чего раскомандовался?! обиженно надула губы та. Я все маме расскажу.
Сними эту дрянь с головы, схватил Зэев сестру за руку и потянул к своему двору.
Эли с Горусом растерянно переглянулись.
Что тут у вас произошло? показалась на пороге мать Эли с корзиной в руках.
Зэев опять характер показывает, обиженно насупилась Гила.
Проходи в дом, Горус, покушаешь с нами вместе, мать поставила плетеный короб, накрытый холщовой тряпкой, у стены. Дяде тоже рыбы нажарила.
Эли заметил, как Горус и Гила, столкнувшись в проходе, обменялись смущенными взглядами
Сорок лет назад возникла крепость на берегу протоки, самого крайнего восточного рукава Хапи. Богатые залежи бирюзы и меди в горах Синая послужили первопричиной постройки города. Еще город являлся отправной точкой во время военных походов фараона на восток.
Старожилы помнили, как на этом месте, когда города еще не было и в помине, после каждого половодья образовывалось озеро. Чтобы оградить этот участок пустыни от затопления, фараон распорядился насыпать дамбу вдоль русла реки. Возле дамбы довольно быстро выросли стены крепости высотой в десять локтей, следом, напротив восточных ворот построили храм богине истины и справедливости Маат, со всеми его пристройками и Залами.
Площадь для собраний перед храмом использовалась и как рынок. За храмовым комплексом разместились склады для хранения запасов зерна и овощей, у западных ворот воинский лагерь: с жилищами для воинов и конюшней.
Для снабжения города водой вокруг его стен и под ними прорыли каналы, проложили по их дну желоба из обожженной глины. Снаружи к стенам крепости прилепились мастерские, хижины ремесленников, сады и огороды.
Следуя поговорке: «Где камыш там и утки», в город съехались чиновники, вельможи и жрецы. Рядом с ремесленным кварталом выросли особняки. Безжизненные песчаные просторы вокруг протоки зазеленели полями пшеницы и ячменя.
Как свет не обходится без тьмы, так и жизнь неизменно соседствует со смертью на западном берегу протоки появилось первое захоронение, второе Возник Город мертвых, со всеми его сопутствующими составляющими: с низкими глинобитными домиками-склепами, каменными надгробиями, «святыми домами», в которых бальзамировали умерших людей и животных.
Эли и Горус сидели на каменных ступенях храма богини Маат, ждали, когда вернется Махли. Он забрал у них корзину и, прежде чем удалиться в сторону подсобных помещений храма, велел им дожидаться его возвращения тут, никуда не отлучаться.
В двух шагах от мальчишек скрестил ноги на циновке писец, мужчина средних лет в набедренной повязке, платок скрывал его голову и плечи от палящих лучей солнца. Крохотным ножичком он правил конец тростниковой палочки. На низком столике перед ним лежали принадлежности для письма: глиняная чашечка с водой, деревянный пенал с углублениями для красок и скребок для соскабливания неверно написанного.
Вот к нему подошел молодой египтянин в схенти и с сумкой через плечо. Его трехлетний сын плохо спал всю ночью и теперь капризничал. Не мог бы писец написать заклинание? Сам-то он безграмотный. Писец подбоченился: как не смочь за шат[11] серебра он постарается. Мальчишки вытянули шеи в попытке рассмотреть, что же там писец выводит краской из сажи на небольшом, с ладонь величиной, куске папируса. С придыханием они наблюдали за тем, как тот умело регулировал толщину знаков, наклоняя под разным углом палочку. Закончив, писец подержал записку на ладонях, подул на нее и отдал просителю. Плата серебряная пластинка с ноготь величиной перекочевала из рук просителя в небольшую глиняную шкатулку под столом.
Эли с Горусом восхищенно переглянулись. И тут позади раздалось:
Горус, ты?! долговязый паренек в застиранном схенти удивленно смотрел на Горуса узкими глазами.
Цафнат! вскочил на ноги Горус.
Эли встал рядом.
Египтяне поприветствовали друг друга, как это делали взрослые: обхватив правое предплечье товарища, потерлись щеками.
А это кто? долговязый, словно из лука, стрельнул в Эли недоуменным взглядом.
Друг мой, Эли!
С каких пор «черноголовые» стали твоими друзьями? Цафнат с презрением обернулся к Горусу.
Не забывай, я живу среди хабиру, толстяк обиженно надул губы.
Понятно, Цафнат тут же потерял к Эли всяческий интерес, потянул Горуса за колонны. Хоть бы передал кому, где тебя искать. Столько дел без тебя сорвалось
Эли опустился на ступени.
Писца окружили просители, наблюдать за его работой мальчишке не представлялось возможным, тогда он обратил свое внимание на то, что творилось вокруг.
У тяжелых ворот из дерева, обитых медными полосами, не спеша прохаживались два темнокожих стражника-меджая[12] в кожаных наплечниках и фартуках красного цвета поверх светлой накидки. В руках у каждого по копью, на поясе висели мечи в ножнах. Они о чем-то лениво переговаривались, изредка бросая взгляды на редких прохожих.
Под высокой оборонительной стеной, украшенной изображениями пальмовых листьев и цветов лотоса, в тени навесов из широких полос ткани скучали торговцы в ожидании послеполуденных посетителей. На столах у них кучками лежали огурцы, виноград, финики, всевозможная зелень. Изредка продавцы окунали пальцы в горшок с водой и брызгали на товар, придавали ему свежий вид. Столяры, медники и горшечники сидели прямо на земле, разложив свои изделия на плетеных ковриках. Обувщик, обвесив всего себя сандалиями из тростника, кожи, коры пробкового дерева, прохаживался туда-сюда по рынку в поисках хотя бы собеседника. Перекинувшись несколькими фразами с одним торговцем, он шел к соседнему навесу, но и там надолго не задерживался, направлялся к следующему. Несколько мужчин разных возрастов сидели на корточках возле шатра брадобрея и о чем-то спорили. Хозяин шатра, высокий египтянин в прямой длинной юбке ниже колен, ловко орудовал бритвой над головой полного мужчины, изредка протирая лезвие об полотенце на плече. Закончив со стрижкой, он взял со столика одну из глиняных баночек, дал понюхать ее содержимое клиенту. Тот утвердительно кивнул массивным подбородком, после чего брадобрей умастил его лысину благовонием. Возле сложенных пирамидой арбузов несколько мальчишек увлеченно играли в кости. Они кидали бараньи бабки на землю и считали, у кого сколько очков выпало
Господин судья! Да будет в твоем сердце милость Амона! Да ниспошлет он тебе счастливую старость! громкий и неожиданный голос писца заставил Эли вздрогнуть.
Писец держал за руку невысокого мужчину с седой порослью на голове, одетого в плиссированную тунику с короткими рукавами.
Жизнь, здоровье. Да проведешь ты жизнь в радости и достигнешь почета, бесцветным голосом ответил вельможа и проследовал дальше, оставив писца смотреть ему задумчиво вослед.