Пока прибиралась, гнетущие мысли поостыли. Наскоро выполоскала тряпку, отжала и расстелила у порога. Подняла ведро, вышла в пахнущие пряными хмелинами сенцы, пнула ногой дверь и ступила на крыльцо. На базу за плетнём гомонилась непоседливая стайка курей, доклёвывая овес.
«Ишо катух25 белить, да золы куркам подсыпать, Глаша вытерла подолом холщового фартука вспотевший лоб: Абы к вечери управиться!» Спустилась по скрипучим ступеням и опрокинула ведро в поникшие лопухи. Растрескавшаяся земля тотчас впитала влагу. Под ноги метнулся кудлатый кутёнок.26 Глаша оставила пустое ведро у крыльца, присела и погладила крутой лоб щенка:
Брехунец, ласково промолвила она и улыбнулась. Шершавый язык щекотал ладонь.
Из открытого окна с колыхающейся занавеской послышался стон:
Глашка, куды запропа́стилася?
Иду, маманя! Глаша достала из кармана кусок пирога с мясом и скормила щенку. Вернулась в горницу. Подбежала к печи, выхватила рогачом небольшой чугунок: Вона, упрел как.
Чавось? недовольно отозвалась Пелагея. Перина под ней натужно заскрипела.
Щас, щас! Глаша зачерпнула кружкой дымящуюся жидкость и перелила в миску. Метнулась к скрытне, вытащила тряпицу и, обжигая руки, смочила ткань в отваре. Аккуратно перенесла посудину в домушку и поставила на табурет в изголовье свекровиной кровати. Хмелем-то обложим, как рукой всё сымет.
Как же, «сымет», недовольно передразнила Пелагея, с само́й Троицы, с покосу не пущает хворость: пристала як репей.
Глаша приложила горячую тряпицу к пояснице свекрови.
А! заголосила та.
Надо обыкнуть,27 Глаша обернула спину свекрови овчиной.
Стукнула входная дверь. Глаша обмерла. Брякнул черпак о кадку с водой. Тяжёлые шаги в горницу заглянул Демид:
Шо голосышь, старуха?!
Пелагея запричитала пуще прежнего:
Извести меня удумала, гадына!
Маманя!
Демид вприщур глянул на Глашу, ухмыльнулся и задёрнул ситцевую занавеску:
Исть подай! раздалось могучее уже из залы.
Глаша приткнула под спину свекрови стёганое одеяло:
Поспите, маманя.
Та что-то невнятно буркнула.
Глаша суетилась у печи, гремя посудой:
Вона, кулеш. Шы.28 Картоха. Узвар.29
Свёкор разложил на столе мозолистые ручищи и нетерпеливо постукивал ложкой, наблюдая, как Глаша выставила на стол чугунок и взяла из буфета завёрнутый в льняное полотенце каравай.
Айда на гумно моло́тить табя одну дожидаются.
А маманя как же?
Чай не дитё малое, он прижал к груди каравай и одним движением ножа отрезал крупный ломоть. Как Игнашка уехал, всё по дому телепаешься.30 На баз носу не кажешь.
Глаша смотрела, как перекатывались желваки на скулах свёкра.
Пойду, шо ли? осторожно спросила она.
Пойди-пойди: без табя работнички не управятся, Демид язвительно хмыкнул, дожевал корку и принялся хлебать щи.
Глаша растерянно глянула в сторону комнаты, где спала свекровь:
«Зараз обернусь», сняла фартук, повесила на крюк, обмыла лицо в кадушке, подвязала белый платок по-бабьи и вышла во двор.
Гумно стояло на задней части база. Глаша шла неторопливо, привычно подмечая всё хозяйским взглядом. Накормленные куры хохлились в песке, поджав лапы и прикрыв глаза.
«А кочет-то, кочет! Этаким гордецом ходит. Вона пёрышки на солнышке горят, шо энтот перламутр. Того и гляди топтать курей начнёт. Гнедой подрос: чуток и от матки оторвут, в степь пойдёт».
Глаша остановилась у плетня. В тени сарая лежала молодая корова с перевязанной ногой и тихо мычала. Докучливые мухи роились у бурой спины, словно почуяв, что гнать их некому.
Ишь, болезная, вздохнула Глаша, прирежет табя батяня.
У ног снова оказался ласкучий кутёнок. Глаша высоко подняла его, умиляясь не по возрасту длинным широким лапам. Поднесла к лицу, потёрлась о холодный влажный нос:
Тюня тютюня, прижала щенка к себе и зашла в гумно.
Пахло нагретой пылью и сеном. Глаша огляделась никого. На ровном глиняном полу расстелена рогожка. На ней цепы. Вокруг разбросана стерня.31
Глаша прошла к сквозным воротам и открыла их. Подул тёплый ветерок. Кутёнок вырвался и юркнул под телегу, гружёную пышными снопами.
Чаво батяня гутарил, что ждут? Глаша сняла с телеги сноп, развязала его и уложила на рогожку. Растерла загрубевшие ладони, подняла цеп и замахнулась.
Свист. Удар. Свист. Удар. Привычная работа спорилась. Глаша запыхалась, сняла платок с головы. Жар прилил к щекам. Вспомнился такой же вот урожайный год.
Только схоронили маманю. Глаше шесть уже прясть умела, за курями приглядывать. Отец с горя запил шибко любил покойницу Меланью. Глаша была предоставлена сама себе родни на всём свете не осталось: тётка померла годом раньше от чахотки. Сорняком протянула Глаша то лето. Раным-ранёхонько бежала в степь за хуторским пастухом у того завсегда припасена была в котомке крынка молока парного да ломоть ржаного хлеба. Пастух, хромой тощий мужичонка из беглых каторжан, искренне жалел сиротку. Он-то и надоумил Глашу:
Во всю-то жизнь сама свою долю держи крепко, как пойманную в сети рыбёху.
С того дня Глаша всерьез взялась за хозяйство. Спозаранку ходила за немногочисленной скотиной все-то и богатство их с батькой: старая корова, да пяток курей. Как-то у сердобольной соседки разжилась пшеничкой, за сапетку яиц снесла на мельницу в соседний хутор. Дома затеяла пироги с ботвой.
Отец, осунувшийся, со впалыми щеками да почерневшими глазами, наблюдал за хлопочущей у печи дочкой. Потом слез, окатил голову водой из кадки. Обтёрся. Сел за стол и подозвал Глашу. Усадил на колени:
Ишь, доча, осиротели мы нонче.
Энто ничё, батяня, я ужо не малая. Вишь, как управляюся!
Евсей спешно вытер покрасневшие глаза. Засопел и долго смотрел на Глашу, словно впервые увидел. Вздохнул, прижал её к широкой груди:
Родуня32 ж ты моя.
С того дня снёс Евсей в низы33 бутыли с чихирем, и больше Глаша не видела его пьяным.
***
Она в очередной раз замахнулась, нагнулась, опустила молотилку и получила сильный пинок под зад.
Спаси Христос! выронила цеп и стала заваливаться вперед. Крепкие руки больно подхватили под живот и кинули через узкий проход на сено. Глаша перевернулась на спину и увидела перед собой свёкра.
Батяня, вы шо?!
Кровь застучала в висках.
«Шо, шо», передразнил Демид, сдёрнул кушак и стянул порты: Раздвигай ляжки, Глашка!
Не губите! она попыталась отползти назад.
Мовчи, дура! Демид скомканным кушаком наспех заткнул Глаше рот. Она замычала. Замотала головой. Свёкор наклонился, схватил обе Глашины юбки и задрал ей на голову. В глазах померкло. Горло сжало удавкой. Демид обозом навалился сверху, больно придавив к земле.
Внезапно тяжесть ушла. Глаша боялась пошевелиться. Она вслушивалась в громкое сопение и обмирала от страха.
Ну, буде с табя на сегодня, Демид резко сдернул юбки с головы Глаши и взялся рукой за кушак: Сболтнёшь кому, башку сверну, как ку́ре.
Он оправил порты, подвязался кушаком и вышёл вон.
Глаша не помнила, сколько времени прошло, прежде чем она встала. В узкие продухи34 заглянуло солнце. Внезапно стало зябко. Затрясло. Вдруг руки́ коснулось что-то тёплое и мягкое. Глаша привстала:
Тюня, погладила кутёнка. Внутри заскребло. К глазам подступили слезы.
Гла-а-аша! издалека раздался голос Игната.
Она медленно поднялась, отряхнула юбки и, едва переставляя ноги, вышла во двор. Не глядя по сторонам, шла к куреню, прислушиваясь к голосам.
У крыльца стоял свёкор:
Ленивую ты за себя бабу взял: Глашка-то твоя полдня на сеновале нежилася! раскатисто гаркнул он и ощерился.
Глаша вздрогнула, остановилась. Машинально провела рукой по голове пальцы кольнуло, к ногам посыпались соломинки. Игнат смотрел исподлобья:
Ступай: маманя кликала.
Днём октябрьское солнце жарило, но чудился в этом обман. Ночи холодили. Поутру по степи тянулся сырой туман, пряча русло Дона под сизой мглою.
На именины у Демида гулял весь хутор. Хотя Пелагея к осени поднялась, Глаша по-прежнему суетилась по дому одна: подносила блюда с блинами-пирогами, подливала чихирю, подавала студень и уху. Сама на еду смотреть не могла: третью неделю от съестных запахов воротило.
Демид восседал во главе длинного стола. Покручивал усы. Тянул ручищу с чаркой к каждому гостю по очереди. В ответ на хвалебные речи изрекал скупое:
Добре, добре.
Евсей раздухарился, нахваливая дочь, и всё порывался усадить её рядом с собой:
Ить, какая спорая девка досталася табе, Игнашка! Доня, донюшка,35 подь сюды!
Игнат сидел рядом с отцом, потупившись. Молча раздирал руками варёную курятину. Глаша покосилась на Пелагею. Та зыркала тяжело, недобро:
Неси поросёнка, да капусты подбавь!
Глаша посмотрела на мужа.
«Неужто прознал?»
Да сядь ты! Хлопочешь, как заполошная кура! возмутился Евсей.
Глаше сильнее всего хотелось куда-нибудь сбежать:
Щас, батяня, самогону принесу, она взяла штоф и пошла в низы.
Когда вернулась, Демид осоловелым взглядом обводил гостей.
Цы-ы-ыц! его голос заглушил чавканье, хохот, перебранку сидящих за столом. Все замолчали.
Сядь! велел Демид Глаше. Взял из её рук штоф и наполнил до краев стопку: Пей!
Глаша опустилась на краешек лавки. Пригубила. Откусила пирог:
«Шо так творог горчит, аж замутило?» Сердце чуяло недоброе. Неотрывно глядела она на суровое лицо свёкра. Евсей слюняво лыбился и поглаживал Глашу по локтю. Демид осклабился:
Чем Демидка не турецкий султан? А?! Двух жинок имаю, когда хо́чу и как захо́чу!
Глаша встала. Тотчас в ноги ударила тяжесть.
Ну?! не унимался свёкор: Глашка, раздвигай ляжки! Он грубо шлёпнул её по заду. Помнишь, небось, как намедни было?!
Вмиг в курене стало тихо. Слышно только, как билась в оконное стекло муха. Глаша вцепилась в край стола. Игнат дёрнулся. Медленно положил на блюдо обглоданную куриную кость:
Шо ты брешешь, батяня?!
Демид ощерил рот:
А шо? Я казак не чета табе! Жинка твоя знает, он усмехнулся, пьяно зыркнув на Глашу.
Она помертвела. Взглянула на отца. Тот побледнел и сгорбился. Гости зашушукались. Пелагея смахнула со стола миску на пол. Гости замолкли. В нависшей тишине свекровь зашипела:
Я терпела твоего ублюдка Прохора, когда ты с Таисией спутался, а таперича в собственном дому́ скотинишься?!
Игнат хлопал ресницами:
Батька, окстись!
Демид взревел на сына:
Нишкни!36 Я тут хозяин!
Глаша набрала побольше воздуха и завопила, квашней осев на лавку:
Батяня, за шо?!
Демид не унимался:
Обрюхатил табя, и радуйся, дура! Игнашка твой пустой стручок бобовый. Всё одно, что сухое дерево: сучок есть, да плода не даст.
Глаша подняла взгляд на отца. Евсей беззвучно шевелил губами. Кулаки его сжимались и разжимались.
Добрую «доню» ты в се́мью нашу выдал, дружко, повернулся к нему всем телом Демид.
Евсей кривил губы. Потом вдруг резко встал и перекинулся через стол. Схватил Демида за ворот рубахи и сильно затряс:
Ах ты, потаскун! Пошто, пошто дочу мою ославил?!
Демид высвободился из рук Евсея:
Неча с больной головы на здоровую перекидывать!
Изверг! Осрамил пред всем народом! заголосила Пелагея, Прокляну, паскудника! И весь твой блудливый род! она водила по лицам застольников безумным невидящим взором. Остановила его на Глаше: И ты будь проклята, прелюбодейка!
Глаша застонала. Евсей вскочил на лавку:
Гад! вдарил Демиду кулаком в ухо. Потерял равновесие, перевалился через стол и рухнул в ноги Демиду. Тот за грудки поднял свата и отбросил к стене. Евсей рухнул на гостей. Все заголосили и повалили на улицу. Игнат кинулся к отцу и попытался его удержать. Евсей поднялся на ноги и, пошатываясь, приближался к Демиду. Тот отшвырнул Игната в сторону и опустил кулак на голову Евсею.
Батяня! Глаша бросилась к отцу. Он лежал на полу без движения.
Убили! заголосила Пелагея и накинулась на мужа. Демид отпихнул её. Игнат нагнулся к Евсею и приподнял его за плечи. Тот приоткрыл глаза:
До-ня его дыхание прерывалось, Замщу, слышь?!
Глаша закусила губы. К горлу подступила тошнота. Раздался глухой удар. Глаша обернулась. Демид лежал на полу, раскинув руки. Пелагея сидела рядом, обхватив простоволосую голову. Глаша встала и на негнущихся ногах вышла на крыльцо.
«Удавиться от позору, она, не помня себя, пересекла баз и поплелась за ворота. Полная луна освещала пустынный хутор. Бесстыжая, бесстыжая» стучало в голове цепами.
Гла-ша! окликнул её знакомый голос. Крепкие руки обхватили за плечи и развернули.
Игнат, выдохнула Глаша. Перед глазами резко потемнело. Последнее, что она почувствовала крепкие объятия мужа.
Глава 3
Обычно Яна оставляла машину на перехватывающей парковке, чтобы не торчать в пробках. Её нравилось метро. Утренняя толчея у касс, плавное скольжение по эскалатору в самые недра земли, гул поездов, монотонные объявления станций всё это привносило в ежедневную суету чувство причастности к чему-то великому, на время объединявшему совершенно незнакомых людей. Даже традиционные тычки в бока при переходе с Боровицкой на Арбатскую воспринимались исключительно как глубинный массаж внутренних органов: на курсах самореализации Яна посещала их весь прошлый год выработалась привычка любую ситуацию видеть только в позитивном ключе. У неё это получалось всегда. Ну, или почти всегда
Когда ты два часа добираешься до работы только в один конец, и, при этом, ненавидишь читать, единственное развлечение в пути слушание аудио-лекций известных коучей по личностному росту. Яна скачивала их в большом количестве. В вагоне втыкала в уши беспроводную гарнитуру, включала громкость на максимум и поглощала заряжающий энергией контент.
К музыке Яна относилась с прохладцей, хотя, в своё время, учителя утверждали, что с таким феноменальным слухом, как у неё, прямая дорога в консерваторию.
***
В четвёртом классе музыкальной школы она стала лауреатом нескольких конкурсов местного уровня, а в пятом перевелась в школу-десятилетку. Программа по фортепиано значительно усложнилась на одних способностях не выедешь, и преподавательница из миловидной профессорши превратилась в брюзгу, на каждом уроке пеняя новой ученице на лень и отсутствие целеустремлённости.
Родители пробовали увещевать строптивую дочь, взывая к совести и чувству долга:
Приезжать каждую неделю на ковёр к завучу удовольствие не из дешёвых, сетовал отец.
Мама нервно теребила мочку уха:
Яночка, что с тобой случилось? Ты же всегда любила музицировать. Помнишь, как на праздниках подыгрывала ансамблю «Ягодки»?
Яна надула щеки:
Вы ещё вспомните, как я хороводы водила и песенки пела чисто-чисто, аки ангел, она скорчила умильную гримасу, передразнивая музыкального работника детского сада «Берёзка».
И водила! И пела! не выдержал отец и принялся расхаживать по комнате отдыха. А Ольге Ефимовне мы всегда будем благодарны: первой распознала твой талант и посоветовала отдать в музыкальную школу.
Яна сжала кулаки:
Всё равно пианисткой не буду!
Мама подошла вплотную, присела на корточки, взяла Яну за руки и заглянула ей в глаза:
Почему, доченька? Это же такая прекрасная профессия.
Яна пыхтела:
Ничего и не прекрасная: я слышала, как в учительской Калоша жаловалась на маленькую зарплату, больную спину и отсутствие личной жизни.
Мама ахнула и резко встала:
Яна, сколько раз я просила тебя не называть Клавдию Сергеевну «Калошей»?
Её все так называют, а мне что, нельзя? Яна сдула с глаз длинную косую чёлку и стиснула зубы.
И подслушивать нехорошо, встрял отец.
Я не виновата, что у меня абсолютный слух. Сами такую родили! И вообще, я бизнесменом буду; хочу в большом доме жить, на дорогой машине ездить, как папа, и шубу длинную носить, как ты.