Мы переглянулись и пошли в дом.
Кухонный стол был похож на срез огромного пня, отрастившего себе четыре ноги. Табуретки выглядели уменьшенными копиями стола. На полках, растущих из стен, стояли глиняные миски и чашки без ручек, столовых приборов не наблюдалось. Над глиняной раковиной в углу свисали с потолка две цветущие лианы. Тян осторожно потянула за правую. В раковину прямо с потолка хлынула струя воды.
Холодная, подставив под неё ладонь, объявила тян. И уже гораздо более уверенно потянула за левую лиану. Поток воды расширился. Эта горячая.
Я показал большой палец и принялся разворачивать листья, заменяющие тут оберточную бумагу.
Клубни, стебли, стручки, то ли фрукты, то ли овощи, два прозрачных пузыря с непонятно чем фиолетовым и красным. Холодные продукты завернуты в гладкие листья, теплые среди свертков были и такие в листья, на ощупь напоминающие местные одеяла.
Ты знаешь, что это? без особой надежды обратился я к тян.
Она покачала головой:
Впервые в этом мире. Никогда не увлекался путешествиями дорого, да и ни к чему.
Зря, буркнул я. Ладно. Для храбрости предлагаю налить.
Взял пузатую бутылку и, не видя других способов открывания, вдавил в горлышко зеленую восковую печать. Та, как ни странно, легко поддалась. Я разлил содержимое по двум глиняным чашкам. Понюхал. Пахло приятно.
Ну, надеюсь, не траванёмся. Я поднял чашку. За знакомство, что ли?
Тян неуверенно взяла свою. Пробормотала:
Если это алкоголь, то мне, боюсь, не сто́ит.
Почему?
Ну есть причины.
Забей, посоветовал я и тюкнул по её чашке. Вздрогнули!
Отхлебнул из своей. Больше всего это было похоже на микстуру, которой мама поила в детстве. Не сказать, что крепкое, но определённо алкогольное. Пилось приятно. Желания срочно закусить, как это случалось с некоторыми напитками в моём мире, не вызывало.
Вещь, порекомендовал я. Пей, не боись. Хорошо идёт, и подцепил из ближайшего свёртка толстый стебель.
Откусил. По вкусу оказалось нечто среднее между морковью и капустой. Жрать можно, особенно с голодухи, но я внезапно понял, что дико хочу чего-то посущественней. Принялся разворачивать свёртки и пробовать все подряд.
Допробовался до того, что мешанина из желто-оранжевой стружки показалась вполне похожей на мясо. Я на радостях вывалил в миску добрую половину свертка. Распустил тонкие стебельки-завязки на горлышках прозрачных пузырей, выдавил на край миски сначала красной, потом фиолетовой субстанции. Зачерпнув щепотку стружки, макнул в фиолетовую. Попробовал нормально зашло. С красным соусом пошло вообще отлично, да к тому же в одном из свертков обнаружилось что-то вроде лепёшек. На странности вроде цвета, в данном случае голубого, я ещё в самом начале решил махнуть рукой. С удовольствием закусил стружку лепешкой. Пробурчал с набитым ртом, обращаясь к тян:
Почти бутерброд. Рекомендую!
Она рассеянно покивала и отхлебнула из кружки.
Я, утолив первый голод, заметил, что в миске у тян грустит несколько горошин-мутантов, а другой еды не наблюдается. Зато, скосив глаза на её кружку, обалдел. Там осталось меньше половины. Свою-то, отхлебнув глоток, отставил мне лично жрать хотелось больше, чем бухать. А ей, видать, наоборот. И кто бы мог подумать
Сердце ёкнуло в предвкушении. Выпившие девушки, как известно, идут на тесный контакт охотнее, чем трезвые. Теперь главное, чтобы накидалась в меру, а то ведь заснёт в процессе фигня получится. Со мно то есть, с одним моим другом как-то случился казус, так себе ощущения.
Поешь, незаметно отодвигая кружку тян в сторону, посоветовал я.
Тян заглянула в миску. О еде, похоже, вспомнила только сейчас.
Взяла из свертка стручок размером с банан, ловко разорвала его на половинки и высыпала в миску ещё с десяток розовых горошин размером со сливу. Полила фиолетовым соусом. Я, с интересом понаблюдав, подцепил из свёртка такой же стручок и проделал то же самое. Горошины оказались сладкими.
Тян склевала три горошины и потянулась за кружкой. Однако, подняв, спохватилась и замерла наверное, в её мире на людей, бухающих в одиночку, тоже смотрели косо.
За встречу, решил помочь я и поднял свою кружку.
Ага, обрадовалась тян.
Мы чокнулись и выпили.
А-а начала тян, э-э
Меня зовут Костя.
Я помню! обиделась она. Хотел спросить, из какого ты мира?
Я пожал плечами:
Да кто б его знал.
Тян неуверенно хихикнула:
Ты не знаешь номер своего мира?
Здесь это, наверное, было сродни тому, как не помнить название города, в котором живешь. Номер мира они, должно быть, ещё в детском саду выучивают.
Нет. Не знаю. Я тебе больше скажу ещё вчера был абсолютно убеждён, что мир, в котором живу, единственный и неповторимый.
Тян снова неуверенно хихикнула.
Блин, да серьёзно! обиделся я. К нам из других миров не лезут, живём и живём себе. Откуда мне знать, что мы не одни?
А почему не лезут? У вас закрытый мир?
Понятия не имею. Что значит «закрытый»?
Тян забавно поморщилась и снова поправила несуществующие очки.
Ну мир, где, например, экологическая катастрофа произошла, или война идёт. Ну, или где сама по себе окружающая среда такая, что гуманоидам без спецоборудования делать нечего. Ещё какие-то закрытые есть Это в школе проходят, я уж половину забыл. А у вас не проходят, что ли?
Нет, говорю же! Знать не знаем про другие миры.
Тогда, значит, вы точно закрытые, убеждённо кивнула тян, если вам даже знать ничего не положено.
Да с какой стати? Мне вдруг стало обидно за свой мир. Может, просто я ничего не знаю, а кому надо, те знают?
А кому надо?
Ну Правительству, там.
Бред какой-то, решительно отмела мою версию тян. Правительство знает, а населению не говорит? У нас в Нимире такое правительство и года бы не продержалось.
Где-где, у вас?
В Нимире. Сокращение от Нижние Миры, они же миры категории С Во, ты даже про это не в курсе!
Я пожал плечами.
Значит, вы всё-таки закрытые, подвела итог тян.
Что-то в её логике не билось, а я никак не мог сообразить, что. Зато быстро вспомнил об универсальном средстве, стимулирующем взаимопонимание:
Давай выпьем.
Давай! обрадовалась тян. И с готовностью подставила чашку.
Я долил вина, или что уж это было, себе и ей.
За твой мир, предложила тян.
Мы снова чокнулись. Я отхлебнул глоток, а тян приложилась к чашке надолго. Когда оторвалась, предположила:
Второй вариант тебе память отшибло в портале. Язык у неё уже слегка заплетался. Вероятность, конечно, ничтожно мала, но я слышал, что иногда при переходах бывает. И на самом деле вы не закрыты, но ты об этом не помнишь.
Да ничего мне не отшибло! Я чуть не добавил «дура пьяная», но сдержался. Я прекрасно помню свой мир. Ещё утром новую тачку забирал, блин! И понятия не имею, с какого перепугу нас можно было запихнуть в закрытые. В Нижние ну ещё ладно, технологии и правда так себе. А в закрытые-то с чего? Экология у нас не сказать, чтобы отстой. По сравнению с той, что в курилке, где ты пепельницу подрезала, вовсе рай. И войны нету Ну, по крайней мере, вчера не было. То есть, где-то на планете она есть, конечно у нас так, чтобы вообще не было, не бывает, но
Как это, не бывает? перебила тян.
Глаза её заметно затуманились. Ну ещё бы, три раза по полчашки это тебе не глоток шампанского. Хотя, на вид, при её комплекции и глотка бы хватило.
У нас несколько континентов, принялся объяснять расклад я, и куча стран. Штук не знаю. Сто, так точно, а может и тыща! Ясное дело, то тут, то там локальные конфликты возникают.
Конфликты не считаются, авторитетно объявила тян, конфликты и у нас бывают, в них же никто не гибнет. Я про войны говорю.
Блин, так и я про войны! У нас это просто так называется, «локальный конфликт». Ну, в том смысле, что не весь мир воюет, а пара стран сцепилась. Мировых-то войн у нас тоже всего две было.
Весь мир воюет?! ахнула тян, вылупив на меня и без того огромные глаза. То есть, вообще весь?!
Ну да. Потому так и называется. Но, говорю же, это
Так чего же ты хочешь! всплеснула руками тян. Если у вас каждый день где-то война и людей убивают, кто в ваш мир полезет в здравом уме?
Ну Я, честно говоря, растерялся. Можно ведь лезть туда, где нет войны? Земля большая.
Угу. Путешествуешь, такой, или по делам приехал, и вдруг шарах, война! Нет уж, тян помотала головой, в гробу я видал такие путешествия.
Следует признать, что определенная логика в её словах прослеживалась. Но менее обидно от этого не стало, скорее наоборот.
Всё равно, упрямо пробормотал я. Вот придёт Диана, подтвердит, что никакие мы не закрытые!
За это надо выпить, решительно объявила тян. И подставила чашку.
Я, уже чувствуя, что томный вечер движется куда-то не туда, но пока не находя в себе ни сил, ни желания остановить движение, налил.
Чокнулись. Выпили.
Ты любишь стихи? после долгой паузы ставя на стол чашку, спросила тян.
Глаза её попытались сфокусироваться на мне. Получилось не очень.
Нет, брякнул я.
Лишь мгновением позже сообразив, что с такими откровениями романтический вечер, на который успел возложить определенные надежды, и который, стараниями тян, уже активно катится не туда, может вовсе звездой накрыться. Попробовал исправить ситуацию:
Ну, то есть, мне те стихи, которые надо было в школе учить, не нравились, занудство сплошное. А если хорошие, тогда да! Тогда люблю.
Я тоже люблю, сказала тян. И попыталась проникновенно заглянуть мне в глаза. Получилось ещё хуже, чем в первый раз.
Расстроило её моё признание в нелюбви к поэзии, или то, что чашка была уже четвёртой, сложно сказать. Но прекрасные голубые глаза вдруг стремительно наполнились слезами.
Эй, всполошился я, ты чего?
Тян не ответила. Принялась раскачиваться на табуретке. Медленно и пока не опасно, но я на всякий случай встал и пересел поближе к ней. В момент, когда собрался дружески приобнять, тян вдруг громко, с надрывом, продекламировала:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым!
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым!
Ну, это, осторожно попытался вклиниться я, где ж не будешь-то? Вон, какая молодая. Жить и жить ещё.
Ты теперь не так уж будешь биться, не слушая меня, провыла тян, Сердце, тронутое холодком!
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком!
Я понял, что дама ушла в себя и вернётся не скоро. Пока не довоет, точно не вернется. Обреченно облокотился на стол. Интересно, в какой момент нужно было перестать наливать?
Дух бродяжий! Ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
А вот про коня, я, кажется, даже слышал
Завывания оказались заразными. Скоро я понял, что и сам подвываю в такт. И слова стихотворения мне, затерявшемуся среди чужих миров, ухитрившемуся утратить даже такое, о существовании чего прежде и не догадывался, рвали душу сладкой в своей безысходности алкогольной тоской.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло расцвесть и умереть!
Тян дочитала.
Я, потратив какое-то время на понимание того, что стихотворение закончилось, крепко её обнял. И поцеловал в глаз целил в щеку, но оказалось вдруг, что уже и сам не очень фокусируюсь. Наполнил чашки.
Серьезно спросил у тян, попытавшись чокнуться с ней и промахнувшись:
Летова знаешь?
Глава 11
«Не бухай, сынок», помню, сказал мне папа. Я торжественно выпустился из девятого класса, и по этому поводу меня торжественно ну, надеюсь, что хотя бы не роняли принесли домой.
Прислонили к двери, позвонили в звонок и бросили. Уроды.
То есть, в той ситуации я сам поступил бы так же, но осадочек вы же понимаете. Папа тогда в последний раз достал ремень Наивный был.
«Не бухай, сынок», уже с другой интонацией сказал папа, когда я вернулся из военкомата. Раз и навсегда поставившего крест на моих надеждах не думать о своей судьбе по крайней мере, в ближайший год.
Ремень папа уже не доставал. И в словах отчетливо звучало сочувствие и понимание того, что он сам теперь не больно знает, что мне делать дальше. Утром, когда очухался, я прочитал сообщение от папы: «Пиво в холодильнике, в нижнем ящике. Матери проболтаешься убью».
До сих пор помню, как меня распирало чувство принадлежности к взрослой мужской солидарности, и вместе с тем грызло ощущение какой-то жалкости будто папа этим пивом в холодильнике мне диагноз поставил. Вот такая она, жизнь, сынок! Вот так оно теперь всегда будет.
Пиво я тогда не выпил. Открыл, долго задумчиво смотрел на бутылку, а потом вылил в унитаз. Нельзя же было обидеть папу.
«Не бухай, сынок», сказал папа, когда актуальная девушка застала меня с бывшей. Прискакала к ней в общагу до сих пор не знаю, по какому следу шла. Меня разбудить, как ни старалась, не сумела, моё тело в той стадии на внешние раздражители не реагировало, и не придумала ничего умнее, кроме как закатить скандал моим родителям. Ну, мама её любила и знала номер телефона. Взаимно.
Папа тогда внезапно расширил речь. Мамы дома не было, она утешала девушку.
«Бабы, сынок, задумчиво сказал тогда папа, это такое дело, что чёрт их знает, чего им надо. Ты, в общем, не лезь. Сами разберутся».
В папиной мудрости я с тех пор убеждался не раз. Сегодня, проснувшись от звона в ушах, попытавшись продрать глаза и забив на это, услышал женские вопли. Вопили на два голоса. Я вспомнил папу и постарался притвориться, что всё ещё мёртв зарылся поглубже в подушку. Понимание того, где я, с кем и в каком мире нахожусь, пришло уже после невольно прослушанного диалога.
Прекрати смеяться! визжала тян. Это не то, что ты думаешь!
Я не думаю, я вижу.
Насмешливый голос Дианы заставил меня притвориться ещё более мёртвым, чем до сих пор.
Иду из ванной, никого не трогаю. Думаю, поем сейчас. Чаю выпью. Захожу в кухню, а там на диване картина маслом.
Ты не понимаешь! Это было единением душ! Если бы ты знала, какие стихи я читал
Ну да, ну да. Так и поняла, что единение. И, думаю, ну его на хрен смотреть, как единяетесь. Пожрать оставили, и то ладно Это. А ничего, что вы оба мужики? То есть, мне-то пофиг. Так, академический интерес.
Прекрати! взвилась тян. Ты ничего не понимаешь!
Да и слава тебе господи, фыркнула Диана.
А через секунду мне под рёбра воткнулось твердое.
«Сапог», подумал догадливый я.
Вставай, сказала Диана. Хорош придуриваться. Вижу, что проснулся.
Пришлось разлепить глаза. Предчувствие не обмануло Диана стояла надо мной, покачивая сапогом.
Встаю, пообещал я.
И даже попробовал встать, но понял, что сдохнуть проще и безболезненней. Повалился обратно. То есть, попробовал повалиться.
Сидеть! приказала Диана. И не позволила бренному телу коснуться кровати.
Меня схватили за оба предплечья в железные тиски, дёрнули и прижали к себе. Лицом в бюст.
Сижу, промычал я.
Ох, ты ж! Всю жизнь бы так сидел. Если бы башка не трещала Что ж мы пили-то, интересно?
Это был первый насущный вопрос. А второй пытался прорезаться ещё вчера, но задать его было некому.
Первое стихотворение про коня цвета единорога я помнил хорошо. Не слова, конечно, факт исполнения. Летова помнил но там исполнял я, тян подвывала. Потом она завела что-то про опавший клён. Потом про то, что один раз в год сады цветут. И вот в тот момент я встрепенулся. Не сказать, чтобы резко кружка шла уже не помню какая. Но помню, что подумал вот сейчас точно что-то не то! Надо задать вопрос. Прерывать тян не решился, но помнил о том, что надо бы его задать, довольно долго. Примерно минуту. Потом забыл. А потом забыл всё остальное что было после садов, вообще не помню. Хотя что-то, судя по подначкам Дианы, определённо было