Наконец на лестнице появился старпом, и под проклятия снизу скрылся в кабине. Шеф почему-то встревожился и поспешно спустился с балки к кабине. Появилось ощущение кошмарного воспоминания, но события помешали на них сосредоточиться. Шеф суетливо подбежал к баллонам и с ловкостью юноши, с подкручиванием катанул с наклоном и уложил набок голубой. В это время кран резко остановился и белый баллон, накренившись, толкнул шефа в плечо и, отброшенный расчетливым движением, со звоном упокоился, притиснутый к стойке. Матерясь на всех известных ему языках, Алексей проскользнул мимо шефа и распахнул дверь крановой кабины. Пусто! За спиной послышалось шумное, взахлёб, дыхание шефа.
Что за ! Куда он делся!? Убил бы! Мистика какая-то! и полез, безуспешно в тесноте кабины выглядывая, куда бы мог деваться это чертов старпом!?
Волчица. Земля.
Это было то мгновение, которое страшно помнить и не хочется забывать. Она уже проснулась, но еще не открывала глаза, когда раздался звук лопнувшей струны. Очень низкий звук, на пределе слуха. Болезненно зачастило сердце, и какая-то неведомая воля заставила её рывком сесть в постели. Ребенок лежал рядом в колыбельке с приоткрытыми глазками и счастливо улыбался. Амина подсунула под него руки, почувствовала тепло и трепет его жизни, приникла лицом к пеленкам и долго не могла успокоиться. Захотелось как-то отметить это событие, нашарила в сумке авторучку чёрная! Обвела чёрным дату на настенном календаре, упала на кровать и зашлась в рыданиях. Через месяц с лишним, к ней пришла представительница «конторы», пожилая интеллигентная дама. Почти сразу взгляд её упал на календарь, она тут же вытащила из сумочки какую-то записку и не могла скрыть изумления. Они молча обнялись и плакали.
Отъезд в Россию больше походил на бегство и шел по законам детективного жанра, с тонированными стеклами автомобилей, ночными катерами и горными тропами. И, наконец, Петербург! Для Интерпола, всяких спецслужб и кипрской полиции она исчезла чисто никаких следов. Из Петербурга одинешенька с дитём в купе СВ, почти безвылазно до Красноярска. Здесь ей предстояло неспешно выбрать свою судьбу и в плане места, и в плане образа жизни. Здесь она почувствовала себя, как на другой планете настолько отличались природа и народ от всего, что она видела раньше. Её приютили в своём доме на окраине города пожилые работники «конторы». Для Сибири это был большой дом. Ей пришлось выбирать их двух комнат первого этажа, или из трех второго. Выбрала ближайшую к хозяевам, уж так они были добры и симпатичны. Четверо взрослых детей хозяев в длительных заграничных командировках. Яблоки от яблони Ребенок должен был бы связывать её по руками и ногам, но в ней неожиданно проснулась «чеченская волчица» как страсть мстить, а если не мстить, то готовится хотя бы к мести тем, кто прервал такое короткое её счастье. Объект мести совершенно четко оформился как силы, противостоящие России и «конторе». А себя в душе она навсегда связала с «конторой». Когда она поделилась своими переживаниями с «дедушкой и бабушкой», они предложили простую «отдушину» ведомственный тир и спортзал с единоборствами. Это было рядом, всего-то сорок минут пешком да с коляской. Пришло время, и «дедушка с бабушкой» рады были, когда малыш оставался с ними, а молодая мамочка жгла патроны в тире или бросала спарринг-партнеров через голову на ковер. Оказалось, что она прямо-таки создана для этих двух видов спорта стрельбе из всего, что стреляет, и самбо. Она обладала железной волей и быстрой реакцией. Кроме того, её организм стал странным образом перестраиваться, стройное тело стало обретать атлетические формы, а за столом её аппетит сосредоточился на мясе. Предложение от «конторы» поступило вскоре после того, как её присвоили КМСа по самбо работать тренером в школе ГУИН с переездом в закрытый городок на БАМе. Там, вокруг некоего ИТУ, где отбывали срок настоящие иностранные разведчики и свои предатели, иностранные и свои террористы, сошлись интересы ФСБ, МВД и ГРУ, в вопросах контроля не столько над «контингентом», сколько над кадрами и населением.
Поезд еще странно-раздумчиво постукивал на стыках рельсов и кренился на поворотах, когда она почувствовала неожиданное родство с этой незнакомой природой. Горы и речки, снежные вершины и стланик вместо зарослей лавровишни и ежевики. Пронзительное чувство дома закружило голову. Только свежесть воздуха и таёжные запахи на станции вернули в реальность такую новую и желанную. «Это моё! Здесь вырастет мой сын, среди этих гор, строгой геометрии улиц и одинаковых домов. Вырастет офицером и воином.» В душе она не сомневалась на счастливую судьбу сына, но за свою она была в таких сомнениях, что даже иногда страдала от дурных предчувствий и трудно преодолимой паники. Она стала бояться автомобилей, а в самолетах, когда летала на соревнования, усилием воли заставляла себя уснуть еще на взлете. Здесь, на БАМе, она почувствовала себя в безопасном убежище. Работа была в радость и совсем не обременительна, школа прекрасно организована, дружный пожилой коллектив, немногочисленные курсанты из местных, с которыми можно было себе позволить буквально «нянчиться», добиваясь безупречного владения приёмами самбо и выбивания «47 из 50» Самое замечательное, это два похода ежегодно, с отработкой «выживания в дикой природе». Зимой и летом. Поскольку, для местных уже, а для неё вскоре, эта «дикая природа» были как дом родной, эти жесткие для стороннего взгляда испытания, превращались в праздник для души и тела. Лютые зимы и знойные лета притерпелось и стало привычным. Лишь ребенок доставлял множество хлопот, слишком любопытный и абсолютно бесстрашный. И очень общительный, заводила и лидер по природе со сверстниками он устраивал такие приключения то в тайге, то на заброшенных «зонах» и карьерах, что его имя знал весь городок уже к третьему классу школы. Каким бы родным домом не была природа, но и таежный зверь выходил вплотную к поселку, и энцефалитный клещ укладывал на больничную койку до десятка человек с городка и с района. Но судьба к детям была благосклонна. Лишь к ней, на седьмом году жизни на БАМе, когда всё устоялось нет. В самом начале летнего похода её угораздило подцепить энцефалитного клеща ничтожное нарушение правил И прививка почему-то не помогла. Она не могла себе позволить ни вернуться одной, ни прекратить мероприятие. В конечной точке похода она не могла сама идти, обратно её уже несли на носилках. Началась непогода, и никаких шансов на вертолёт. Она умерла в десяти километрах от железнодорожной станции, на берегу вздувшейся от ливней речки. Умерла лишь на несколько часов раньше, чем погибла вся её измученная команда, смытая ночью паводком вместе с палатками. Судьбой её сына должен стать бы детдом, но «контора» распорядилось иначе, его определили в кадетский корпус. А его семьёй стали родная тётя в далеком городе, и новые «дедушка с бабушкой» в Красноярске.
Сознание вернулось ясно и внезапно. Амина прекрасно помнила свою болезнь, как мучительно болела голова, как отключились сначала ноги, потом руки. Помнила, как её до боли туго привязали в спальном мешке к носилкам, как страшно её качало и кружило. Помнила, как выныривала из беспамятства, возвращаясь к мучениям. А сейчас вместе с сознанием к ней вернулось здоровье, ощущение силы, спортивная бодрость. «Или мне сильно повезло, или так не бывает!». Тем не менее, обстановка вокруг её сильно насторожила, напрягла. Голоса вокруг какие-то невнятные, разлаженные. Непонятно, о чем говорят, непонятно, что делают.
Эй! Развяжите меня, отпустите!
Ой! Марина Михайловна! Очнулась!!! Мы уж думали Как себя чувствуете? Набежали, тормошат, суетятся
Всё хорошо, развяжите скорее. Мне переодеться надо! Стоп!!! Вы что, тут ночевать собрались!? Сдурели!? А ну собрать всё! И в гору, в гору!
Но тут же удобно! У нас сил нет, мы же вас несли!
Жить надоело!? Смотрите на реку! Смотрите на погоду! Построились цепочкой и передаем наверх всё, что разложили и рюкзаки! И сама растолкала курсантов по цепочке, взбежала наверх и стала сноровисто раскладывать то, что в беспорядке собиралось внизу и передавалось из рук в руки.
Скоро на свежерасчищенной площадке стояли палатки, горел костер, закипала вода в котле.
Марина Михайловна, у нас тут коллективная галлюцинация была. Сначала туман, ни зги не видно, потом его пронесло, появилось зеркало, как ртуть дрожало. Когда оно пропало, мы увидели своих двойников, всех-всех, и вас на носилках. А потом, как сон, мы тонули в палатках. Это мы все как бы вспомнили, перед тем как остановиться там, внизу. Нам кажется, это важно.
Экстремалы. Гора. Земля.
До скалы метра три четыре, а её почти не видно. Подшлемник, закрывающий лицо, и горные очки так залепило снегом, что трудно было посмотреть даже на руки, и тем более, уж не увидеть свои ноги. А ноги то, что происходило с ногами испугало его больше, чем эта внезапная метель, холод и высота всё вместе. Он почувствовал, что начали расстегиваться кошки. Его привычные, новенькие, неравнозубые кошечки, которые его никогда не подводили за четыре года восхождений, предательски прослабились на триконях. Начали расстегиваться на обеих ногах внезапно и в самый неподходящий момент. В такую погоду и на такой высоте даже на ровном месте подтянуть крепления почти безнадежная задача. А тут на ледовом склоне, когда вышел по предельной крутизне почти на всю верёвку, когда под тобой не лед, даже не фирн, а сомнительный снежный мостик через бергштрунд. Увлёкся, позорно увлёкся надо было парой шагов раньше вырубить ступеньку, вбить в лёд крюк «морковку», а тут уже некуда забить крюк, некуда вогнать древко ледоруба. Если упадешь, потащит маятником вправо на крутизну, страхующий не выберет слабины ни метра, сдернет и его, и вторую связку. И не зарубиться в скольжении на такой крутизне. Он потерял контроль над собой, начал дышать часто и неглубоко, закашлялся, в мыслях он проклинал себя за дурацкое решение «перевыполнить план» и пройти пару лишних веревок. В спешке он выбрал пару колец верёвки и сделал два лишних шага к твердому фирну, но слишком торопливы, не плотны были эти шаги. В падении он пытался вбить в склон клювик ледоруба, но кольца веревки перехлеснули ноги, а лопатка ледоруба, неудачно подвернувшись, ударила его в лицо
Он задышал часто и неглубоко, пересохло, запершило в горле. Закашлялся, кольнуло в груди, в спине. Час от часу Или беда приходит не одна Ветер стал валить с ног, надо осторожно переставить ногу И тут снежный мостик под ним рухнул. Упал в снег, почти не заклинился, кости целы. Почти не больно. Скрутился телом, кислородный баллон скользнул в подмышку, стало совсем просторно. Темновато, в дыру над головой попадает мало света. Вылезть из такой трещины пара пустяков. Если бы не высота. На такой высоте сила в большом дефиците. Кислород тоже. Попробуем экономить, вроде бы дыхание уже в норме, самочувствие бодрое, странно Как бы сделать опору? Если вырубить во льду глубокую канавку кольцом, то опора получается вполне надёжная. Но где тут подходящая поверхность Закрыть глаза, пусть привыкнут к темноте, что-то разглядим? О, чудо! За спиной не лёд, а скала! Шершавая, необычно светлая, с зализанной движением ледника поверхностью. Эх, если бы в ней еще и трещинка Чисто Ниже, еще ниже, вот уже почти вниз головой Ага, есть! Горизонталочка! «Лепесток»? Нет, вот сюда пойдёт средненький. Не уронить бы, сразу его на карабин, молоток на другой карабин, опять вверх ногами С каких это пор он способен на такие фокусы на такой высоте? Способен и ладно. Приноровился удар, скрип Удар, скрип Удар, удар, удар и звон. Звон, восхитительный малиновый звон нарастающего тона! Крюк сел крепко, надёжно! Узел, карабин Полёты отменяются!!! И восхождение. Кашель через пару дней ты труп, если не донесут до врача на уровне альпийских лугов, не выше. Каминным распором во льду в пуховке мало шансов, но надо пробовать. Дёрнулась верёвка. Валерка на страховке интересуется Дёргаем в ответ «всё в порядке». Еще два раза «выбирай!». Веревка медленно потянулась наверх. Отдохнём, зажим на верёвку, снова закроем глаза, расслабимся Как кошмарный сон, всплеск боли в падении от удара лопаткой ледоруба в лицо, беспорядочное падение, перехлест веревок со связкой, которая траверсирует ниже Стоп! Не надо таких расслаблений, все силы в кулаки! В распоре, подтягиваясь за верёвку, шаг за шагом кошками по вертикальной ледяной стене Вот уже только поясница упирается, над трещиной уже ни ветерка, ни снежинки, потеплело. Самое опасное, вывернуться из распора ноги-спина в распор нога-нога. Нагрузил веревку получилось! И вот оно спасение! Заправил веревку в рогатку и неспешно заскользил вниз. Валерка встретил удивительно равнодушно.
Заждался?
Да нет, с чего бы? Всё в меру. Да и потеплело. Сильно потеплело! Надо завязывать с восхождением, вон из того кулуара по такой погоде может лавина вылететь.
Да. А еще у меня там, наверху кашель был. Сейчас ничего не чувствую, но сигнал хреновый.
Может пронесет Будем надеяться. Ну ладно, я покатил к Сане с Димоном Да, чуть не забыл, база-пять не отвечает. Или у нас рация сдохла, или у них.
Ночёвка в базе-шесть прошла обыденно, без проблем и приключений. Утром распределили кислородные баллоны, полупустые на спуск, полные на подъём следующих групп. До базы-пять дошли только затемно. Пусто. Что удивительнее всего, пусто так давно, что даже примусы, оставленные в палатках, не пахли бензином. Не менее удивительно и то, что палатки не унесло и не истрепало ветром. Пластиковая красно-белая ленточка, удивительно прочная, привязана к крайней палатке и ведет вниз, где должна быть тропа. Первый раз видят такую ленточку Откуда??? Запас продуктов, аптечка, канистра с бензином, коврики, спальники всё своё, знакомое, их команды. Вещи есть, людей нет. Рации нет. В своих рюкзаках нашли всё, что оставляли. Между базой пять и альплагерем в зоне леса не ставилось баз, ходили «турпоходом», ночевали в обычных палатках, которые несли с собой четыре дня пути, четыре дня тяжких трудов на заброске, так и назад четыре дня страданий от боли в ногах при спуске. Они не могли себе позволить бросать снаряжение, несли его вниз, и веревки, и железо. Спуск с тяжелым рюкзаком сродни пытке, мускулатура поглощает энергию, накопленную грузом по пути вверх, бёдра и икры наливаются жгучей болью как ни тренируйся. Естественно, что предстоящий спуск занимал все их мысли. На второй план ушла загадка покинутой базы, загадка молчащей рации, загадка молчащего импортного радиоприёмника всё объяснится где-то внизу. Влад больше не кашлял, температура не поднималась, ночёвка-днёвка-ночевка, и в путь! В путь по ленте с красно-белыми стрелочками совпадает. Путь, и без этой ленточки изученный до последнего камня на заброске челночными ходками. Но на знакомых стоянках исчезли следы человека, ни спички, ни баночки, ни царапины от триконей на камне. Исчезла даже тропа, только красно-белая лента вела строго по её траектории. Даже в зоне леса на стоянках не нашлось ни уголька от костров, которые горели здесь всего-то пару недель назад. Суровые мужики, они избегали обсуждать непонятности и странности, просто каждую минуту готовились к чему-то страшному, катастрофическому и с упорством механизма шли и шли к альплагерю, к людям, к цивилизации. Запах цивилизации накрыл печным дымом за километр до цели. Напряжение неизвестности отпустило теперь точно увидим людей! Знакомый мостик, ворота, первый домик. Стоит девушка в линялой брезентовой штурмовке, каких не носят уж лет так двадцать. Лицо знакомое и незнакомое одновременно.