Вы пытались убить себя?
Я приняла пятьдесят таблеток галоперидола.
Как им удалось вас спасти?
Дочь. Она вызвала скорую, едва заметив мой глубокий, почти безжизненный сон и опустошенную пластиковую баночку.
Вы хоть немного рады тому, что остались в живых? надежда в моих глазах загорелась. Я не желала этой женщине погибели.
Совсем немного. Я бы предпочла покой, но я стара, и мне до него ближе. Поэтому я терпима к своей судьбе, ибо с грузом пережитого она становится краткосрочной. Мне было почти тридцать, когда я впервые попала в это место. Я сперва долго плакала, но потом перестала. Смирилась, наверное. Я не отрицала свою болезнь. Ведь если болезнь меня настигла спасение и облегчение возможно. Но если это не болезнь, а норма этой нормой мне придется давиться до скорой и мучительной смерти, и успокоения я достигну лишь в могиле. Я стала лечиться, чтобы облегчить боль. Но на пределе своего страдания я решила все-таки прервать порочный круг, и приблизить конец.
Сколько вам лет?
Шестой десяток. Я чертовски стара. А тебе?
А мне всего лишь третий. Но я тоже желаю приближения конца.
Ты пробовала убить себя? в ее взгляде блестела слезой жалость и нежность ко мне.
Нет. Но я увлекалась самоповреждением.
Ах, это тоже своего рода умерщвление. Только медленное. В свежие раны можно занести смертельный вирус.
Я щедро поливала их спиртом и хлоргексидином.
Что ты чувствовала, раня себя? глаза ее потухли.
Жжение от порезов, пьянящий запах крови, привкус боли на кончике языка. Я слышала замедление мысли, и легкое головокружение. Испарина проступала на лбу, а по щекам текли горячие, соленые слезы. Я романтизировала боль, чтобы не бояться ее. Я восхищалась кровью, чтобы не испытывать отвращения. Я возлюбила физическую боль, потому что она приглушала душевную. И пусть это самообман, мне в действительности становилось легче и я была довольна результатом своих манипуляций. я говорила ровно и спокойно. Но отзвуки боли отражались на израненном сердце.
Хоть однажды ты сожалела о изуродованном шрамами теле?
Нет. Я воспринимаю их как часть себя. Я вижу в них определенную красоту.
Пробовала ли ты себя в искусстве? огонь в ее глазах вновь вспыхнул, но тут же погас.
Несколько трагичных романов, написанных от руки. Портреты Спасителя карандашом и черными чернилами и два с половиной стиха. На этом закончился мой творческий путь.
Ты можешь описать образ Спасителя, его нутро?
Добродетель. Милосердная душа. Верность. Он хранит верность каждому своему слову. Он не лжет, не оставляет в боли и страхе. Он всегда рядом с теми, кому нужен. Он воздух, и без него задыхаешься. Он вода, и без него иссыхаешь, погибаешь. Совершенство. Ни единого изъяна. Он простой смертный, но я не желаю знать и верить что в нем есть хоть что-то низменное. Я возлюбила его как идеал. И не порушить его, не забыть о нем, сколько не было бы в крови губительных психотропных. Не забыть, сколько ударов не пришлось бы по моей голове.
Ты слишком нуждалась в Любви, раз простого смертного стала считать совершенством, только лишь за то, что он оказался добр к тебе. И милая, ни за что не позволяй миру разрушить в тебе его образ. Не позволяй миру себя разочаровать. Люби этого смертного, как Ангела, ибо в этой Любви лишь твое спасение. Люди гибнут от жестокости, а когда загубленная, несчастная душа стремится к святости посредством возвышения добродетели она спасается. Не загуби в себе это. И другим не позволяй. Ольга положила свою полную руку с выпирающими венами на мою, тонкую и гладкую, и сердце мое словно наполнилось кровью и силой. Ради таких слов и прикосновений стоит сохранить свою жизнь, и пережить любое страдание, отчуждение, одиночество и болезнь.
(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 5.
Детоубийца.
Взгляд в сторону становился более осмысленным. Я стала изучать неровности кожи, особенности походки и стиль жестикуляции всех, кто окружал меня. Я обратила взор на босую, со спутанными волосами женщину лет пятидесяти. Взгляд ее был безумным, словно в окружающей ее обстановке она видела то, что недоступно всем нам, но видимо лишь для нее. Она подходила к женщине, упорно глядела в глаза и тут же отходила, обращаясь к другой. В одну минуту она настигла и меня. Присела на край железной койки и протянула руку. От страха я стала пятиться назад, но опытная Ольга встала, взяла женщину под руки и провела к ее койке. Женщина легла на бок и уставилась в криво окрашенную стену. Ольга вернулась и удобно устроилась на прежнем месте.
Кто эта женщина? спрашиваю я, оправляясь от пережитого, легкого стресса.
Детоубийца. Ее здесь не Любят. Гонят из каждого угла. Вот она и бродит, надеясь застать в чьих-то глазах толику сочувствия. Думаю, ни один священник не отпустил бы ей ее грех. И не говори с ней. Она очень опасна. То хладнокровие, что десять лет назад она проявила не имеет никаких оправданий. Да, она тяжело больна, но ее жестокость болезнью не оправдать.
Что она сделала? Аборт? Или придушила в колыбели свое дитя?
Ты уверена, что хочешь об этом знать?
Да. уверенно сказала я и еще раз обернулась на детоубийцу.
У нее была славная дочь. Она растила ее одна. Когда дочери было лет шестнадцать, она стала сходить с ума. Дочери приходилось видеть страшные вещи, и каждый день спасать обезумевшую мать от любой опасности, будь то зажигалка или вскипевший чайник. Дочь заботилась, правда периодически отправляла мать на лечение, ибо не справлялась. Лет в двадцать дочка встретила мужчину и полюбила его, но тот узнав о беременности девчушки бросил ее. Но девочка своего нерожденного ребенка Любила больше жизни, практически с момента зачатия. Беременность была легкой, и девушка жила обычной жизнью, продолжая заботиться о матери и контролируя прием препаратов и все рекомендации лечащего психиатра. На седьмом месяце весь дом уже был завален детскими вещами, игрушками и мебелью, а фиолетовая коляска гордо стояла в углу гостиной. Однажды девушке пришлось оставить мать одну и отлучиться. Вернулась она к обеду, и стала пить холодный компот. Минут через двадцать она ощутила слабость и скованность, рассудок помутнился. Заметив что баночка с аминазином пуста, а ее охватила слабость несчастная поняла что компот был отравлен, и попыталась встать, но не смогла. Не страшно ей было самой умирать, страшнее было потерять ребенка. Если аминазин в ее крови, а кровью питается ее дитя дитя отравлено. Она с трудом подняла руки и прикрыла ими живот. Мать нависла над ней, и шепча что-то не то на иврите, не то на одном из мертвых языков стала давить на живот. Несчастная девочка, беспомощная и отравленная не могла спасти свое чадо. Она могла только молиться. Сил оттолкнуть полную, обезумевшую от жестокости женщину у нее не было. Мать давила на чрево дочери всей своей зверской силой, кровь текла из промежности а кости младенца хрустели в чреве плодородной матери. До чего горло себе криком разрывала несчастная. Когда приехала скорая оставалось только констатировать смерть плода, но саму девушку нужно было срочно оперировать. В тот же день ей удалили матку и часть кишечника. А эту паршивку привезли сюда два санитара, по пути наставив ей синяков. В приемном покое при взятии мазков ее нарочно ранили а в отделении каждая смена санитарок надавала ей пощечин. Была угроза расправы от других шизофреничек, поэтому ее оставили в надзорной палате навсегда. Тут большинство сами ничего не осознают, и ее трогать не станут. Но бывает что новенькие ее пытаются наказать по справедливости, пытаясь ей самой кости поломать.
А что дочь? вытирая слезы спрашиваю собеседницу.
Она вышла замуж, воспитывает приемных дочь и сына. Иногда, раз в пару лет приезжает навестить мать, но увидев ее взгляд сбегает прочь, давясь слезами. Умоляет государство не выпускать ее, но государство то этого и не планирует. Она в какой-то степени отбывает пожизненный срок. Судом ее направили на принудительное лечение, а тут уже врачу решать, выпускать ее или нет. Но ни один врач, имеющий совесть не выпустит ее. Не возьмет на свою совесть такое преступление.
Но разве можно мучить ее столько лет, если она так тяжело больна?
Не всякое преступление можно оправдать болезнью. Человеческая жизнь, даже семи месяцев от зачатия неприкосновенна. Не она зачала, не она вынашивала, не ей губить. Пусть хоть сам Дьявол в нее вселился, вина эта на ней. Кровь эта на ее руках. Как больно было тому ребенку, такую боль пусть испытывает она здесь, до самой смерти. Бог ей судья, но суд Его наступает лишь после смерти. Там ему решать. А пока она здесь, на земле, в государстве, которое имеет свои законы она не должна избегать наказания. Она нарушила федеральный закон и она не покинет эту темницу. Она нарушила закон человеческий и перед судом народа она тоже держит ответ. И пусть благодарит Бога, что кормят ее за общим столом, и не отходами. И спит она на постели, а не на холодной плитке в уборной.
Мне жаль ее.
А мне жаль ту женщину, в чреве которой был удавлен долгожданный ребенок. Ольга опустила глаза и заплакала. А я еще раз обернулась на безумную и силилась понять, жаль ли мне ее, или я ее ненавижу, как и все остальные.
(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 6.
Иринка.
Мишутка, сыночек мой любимый, бормотала себе под нос женщина лет сорока с лишним, качая на руках плюшевого медведя. Он был потрепан, местами порван и зашит и жутко затаскан. Она не отпускала его из рук, и все качала его, пела колыбельные.
Кто она? спрашиваю я Ольгу, обращая взор на женщину.
Иринка. Сын ее давно вырос и бросил ее на попечение ее двоюродного брата. Живет себе, наслаждается жизнью, а о той, что его выносила и родила и думать забыл.
Иринка подходит ко мне и просит подержать Мишутку. Поправляет складки на застеленной одеялом койке, прибирает тумбочку и шарит в целлофановом пакете, где не менее аккуратно сложен ее скудный гардероб и предметы гигиены. Я поднимаюсь, чтобы помочь ей, подхожу со спины и касаясь ее плеча слышу жалобный крик и рыдания. Отхожу, а Иринка хватается руками за ягодицы и бежит в дальний угол палаты, прижимается спиной к стене и зажмурив глаза воет, словно побитая собака.
Испугавшись я обращаюсь к Ольге:
Что я сделала?
Никогда не подходи к Иринке со спины. Ее рассудок очень травмирован. Ее душа хрупкий хрусталь, покрытый трещинами, одно неосторожное движение осколки убьют ее, и даже той доли здравомыслия, что у нее осталась просто не будет.
Но почему? Что с ней случилось?
Она была обычной женщиной, матерью одиночкой. Проводила единственного, любимого сына в армию, но возвращения его так и не дождалась. Он не вернулся домой, а уехал в город, передав одинокую женщину на попечение ее двоюродного брата. Он был единственным ей родным человеком, кроме покинувшего ее сына. Брат этот был запойным алкоголиком, да и к тому же имел склонность к разного рода сексуальным извращениям. Иринка сперва работала у него по дому, поддерживала хоть какую-то видимость уюта и порядка, но все изменилось в один день. Подонок забрался к Иринке в постель и совершил с ней содомею. Скрытый своего рода гомосексуалист. Он отрезал ее длинную косу, порвал и пустил на тряпки ее платья и стал одевать ее под мальчика и регулярно пользовать в своих низменных целях. Сперва она держалась достойно, но рассудок ее рушился, и она стала понемногу сходить с ума. Регулярная содомея повлекла за собой не менее разрушающие последствия. Толстая кишка ее была надорвана, анальное отверстие кровоточило и болело. В один день у нее случилось сильное кровотечение и испугавшись срока за убийство родственник вызвал скорую. Ее прооперировали, привели в стабильное состояние и перевели сюда. Мишутку она из рук не выпускала последние лет пять. Она нашла его на помойке. Мишутку можно брать в руки только с ее позволения, а со спины подходить ни в коем случае нельзя. Не разрушай то, что держится на хрупких обломках. И никогда не напоминай о пережитом. Она итак помнит. И очень отчетливо. Стонет ночами, передвигается вдоль стены.
А что брат? видимо слезам моим не высохнуть на моих щеках.
Загубил несчастную женщину, но даром ему это не прошло. Ему предъявили обвинение в изнасиловании и закрыли в СИЗО. Там ему пришлось не сладко, и он удавился.
А сын? Он знает где его мать? Он хоть раз навестил ее? с надеждой продолжаю допрос, желая найти в этой истории хоть что-то положительное.
Нет. Он знает, где Иринка и брат, но явится и посмотреть ей в глаза так и не решился. А может ему и вовсе плевать на ее судьбу. Грудь ее он больше не сосет, вот и оставил за ненадобностью умирать в психбольнице.
Но она не так уж и стара. Неужели всю жизнь ей здесь оставаться?
А кому нужна сумасшедшая, неполноценная старуха с грузом психотравм и патологий, дееспособность которой стоит под вопросом?
И что же, доживать свой век здесь?
Да нет. Есть интернаты для инвалидов. Как только состояние нормализуется ее туда перенаправят. Там такой же контроль, но не так жутко и опасно, как здесь.
Я поднимаюсь с постели и с осторожностью подхожу к Иринке. Возвращаю Мишутку и присаживаюсь на корточки.
Не бойся, милая. Я тебя не обижу. Хочешь, я стану тебя защищать? Ты не вернешься туда, где тебе делали больно. Все ведь хорошо теперь? Иринка поднимает на меня красные глаза и добродушно, словно безгрешный ребенок улыбается мне и обнимает Мишутку.
(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 7.
Кровоточивая.
Я здесь чуть больше недели, и подметила некую закономерность. Каждое утро Ксения просыпается окрыленной, счастливой, улыбчивой. Она с нежностью гладит свой припухший живот, много и с аппетитом ест и всех убеждает в свой беременности. После полудня ее состояние становится апатичным, она жалуется на слабость и тянущие боли в животе, а после шести часов вечера надрывно кричит, стонет, вопит что теряет ребенка. В первый день я жутко испугалась, но никто не обратил на нее внимания и ее не трогали, не оказывали какую-либо помощь. И на восьмой день я решилась завести разговор с Ольгой.
Ксения беременна?
Уже десятый год как она беременеет каждое утро, а вечерами теряет не зачатое дитя. Обрати внимание, крови нет. Да и мужчины она не знает уже более десяти лет.
Тогда к чему эти сцены? я спрашиваю ее с удивлением и силюсь хоть что-то понять.
Не забывай где находишься. Тут много актрис. Кто-то своей ролью живет в реальности, и жизнь для них сцена.
Кто она? Почему именно эти сцены она показывает? От чего так искренне вопит и плачет?
В двадцать два года она вышла замуж. Родила четверых детей, которые умирали от болезней не дожив до года. Пять лет непрерывного траура. Но те хоть родились. До тридцати восьми лет каждая попытка забеременеть заканчивалась выкидышем на ранних сроках. Муж ее бросил, завел семью на стороне, воспитывает троих детей. А Ксения осталась совсем одна. Накупила кукол реборнов, (это такие куклы авторской работы очень похожие на детей) и стала их воспитывать. Да вот только куклы все не росли, оставались слепыми, неподвижными младенцами, застывшими как насекомое в смоле. Стала таскать их по больницам и поликлиникам. Там ей скорую и вызвали. И вот уже десять лет она здесь. И останется здесь до тех пор, пока не перестанет беременеть каждое утро. Она утомила здесь всех, но понять ее можно. Травма действительно серьезная. Не будь с ней строга, но не подыгрывай.