Главные моменты воспоминаний незаписуемы; тут любовь, и знание, что все о нем должно быть сказано, уже отступают: Доктор Штейнер начинал говорить в сердцах тогда именно, когда уже все слова бывали исчерпаны (ВШ. С. 259).
***
Вступление Белого на путь антропософского ученичества пришлось на то время, когда новозаветные темы, и прежде всего осмысление роли Христа в истории человечества («Христов импульс»), стали занимать ведущее место в лекциях Штейнера. Его «христологию» с середины 1910‐х можно рассматривать как основу и автобиографических практик Белого, и его творчества, художественного и публицистического.
Наиболее полно «христология» Штейнера представлена у Белого в «Истории становления самосознающей души» (19261931), его самом фундаментальном философском и культурологическом сочинении290. В нем Белый исходит из того, что «христианство момент, изменяющий представления о человеке, Боге, вселенной, духе, плоти истории; целое, сложенное из изменения всех представлений преломление самой прямой истории в спираль» (ИССД. Т. 1. С. 184)291.
Примечательно, что тема первой прослушанной Белым лекции Штейнера в Кельне в мае 1912-го «Христос и XX век» стала в «Истории становления самосознающей души» одной из основных тем. Это, по словам Белого, животрепещущий «вопрос о том, как именно нам открыт гнозис импульса Христа в 20-ом столетии» (ИССД. Т. 1. С. 184). Ответу на него Белый планировал посвятить второй том трактата. Первый же попыткам показать «опыт развития в себе Христова импульса как опытного факта XX‐го столетия» (ИССД. Т. 1. С. 179) и выявить «музыкальную тональность к теме второго тома в виде гнозиса Штейнера, данного в 20-ом столетии образными намеками, чтобы они явили, так сказать, в христианстве тональность, не отразившуюся почти никак в церковном каноне истории» (ИССД. Т. 1. С. 184).
Объект исследования в первом томе «Истории становления самосознающей души» можно определить как процесс зарождения христианства. Белый подробно анализирует проблески христианских интуиций в античности, разбирает учения гностических сект, затем переходит к Евангелиям, рассматривая их первоначально «как исторические документы» (ИССД. Т. 1. С. 121124). В посвященной этому вопросу главе приводятся мнения историков церкви по проблемам текстологии и датировки Евангелий: авторство и время создания, источники новозаветных текстов, их первоначальные пласты и позднейшие вставки Белый кратко пересказывает концепции авторитетных ученых, однако делает это вовсе не для того, чтобы присоединиться к какой-нибудь из точек зрения. Его цель прямо противоположна: заклеймить евангельскую критику как вопиющим образом не адекватную сути предмета. Чтобы писать так, как пишут ученые-буквоеды, надо, по резкому определению Белого, «быть в смысле живого восприятия совершенной дубиной <> или почтенными гробокопателями без глаз и уха, или остроумниками от рассудочной абстракции, или полуманиаками, как бы убедительно маньячество ни звучало <>» (ИССД. Т. 1. С. 127):
Растаскиватели Евангелий на составные части <> не видят того, что видит более развитой, ибо упражнявшийся в зрении, глаз: не видят стиля, который единственен в Евангелиях, на какие бы части мы ни разложили их; не слышат звука, который тоже единственен, которому советует внимать апостол: «Духов различайте»292. Передвигающие время появления христианства на несколько столетий совершенно не имеют дара различать времен, на который тоже ссылается апостол; «имейте ухо, глаз, дух, ритм времени»293 вот лейтмотив, проходящий сквозь ранние памятники христианства <> (ИССД. Т. 1. С. 125).
Доводам «растаскивателей Евангелий» Белый противопоставляет не факты и научные доктрины, а аргументы иного свойства. По его мнению, для верного восприятия Евангелий нужна «апелляция к стилю, к глазу, к уху, к духу, к времени, к краскам образов, не встречаемых ни до, ни после (ни в поэзии, ни в поэмах гностиков, ни в системах мысли)» (ИССД. Т. 1. С. 126). Под взглядом «ученых мужей» возникают «Евангелия, умершие в растаске цитат», но под взглядом владеющих «искусством видеть и слышать» они, «как погибающее горчичное зерно, начинают приносить плод». Ибо, как безапелляционно заявляет Белый, «доказано по пунктам, что их нет на бумаге, они восстанавливаются <> в нас и становятся сердечным письмом, а не буквенным». Согласно утверждению Белого, Евангелия это «живая традиция, даже не слова, а жеста, ритма, интонации: из уст в уста, от уха к уху, от блеска глаз к блеску глаз» (ИССД. Т. 1. C. 134):
Но книжники из рассудка, гробокопатели, раздергиватели текстов в своих научных действиях поступают так, как если бы они отрицали наличие живой речи, данной не в грамматике лишь печатной строки, а в тембре голоса (ухе), блеске глаз, в неуловимом, стилевом «как», в жесте «времени» (ИССД. Т. 1. С. 127).
Истинное христианство, по Белому, отнюдь «не то, что гробокопатели считают христианством (догмат, культ, обычай, ритуал и т. д.)», а нечто иное:
<> христианство в христианстве то, что проницало образы христианства, данные в Евангелиях; и если Евангелия не Евангелия, то есть Евангелие Евангелий: «сердечное письмо», о котором говорит Павел; и оно стиль, дух, ритм, в котором пересекаемы Евангелия, противопоставленные всему прочему (ИССД. Т. 1. С. 128).
Пространные рассуждения Белого подводят к однозначному выводу: Евангелие писалось, как «письмо, написанное в сердцах» (Павел)», а «существующие на бумаге Евангелия являются Евангелиями этого живого Евангелия» (ИССД. Т. 1. С. 128).
Получается, что Белый, с одной стороны, отсылает к известной, даже расхожей цитате из Второго послания апостола Павла к Коринфянам:
Вы наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками; вы показываете собою, что вы письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца. Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа <> (2 Кор. 3:24).
С другой же связывает «сердечное письмо, о котором говорит Павел», с неким источником, не только не входящим в новозаветный канон, но и вообще не явленным в материальном мире: это «Евангелие Евангелий», «внутреннее Евангелие к четырем написанным Евангелие из глубин пережития себя в событии Сошествия Духа» (ИССД. Т. 1. С. 164).
Таково изумительное, по моему личному мнению, объяснение события сошествия Святого Духа, данное Рудольфом Штейнером, как ключ подхода к взятию тональности темы Евангелий; ключ к ним один: Евангелие от Святого Духа, как Пятое четырех их; ключ же к пятому Евангелию опыт жизни во Христе тех, которые [зачеркнуто: опытно] развили в себе эту жизнь, как свидетельство опыта о том, что жизнь «Я» во Христе внутренняя достоверность <> (ИССД. Т. 1. С. 178179).
О «Пятом Евангелии» Штейнер начал говорить в цикле лекций, прочитанных в Христиании (Осло) 1, 2, 3, 5 и 6 октября 1913 года294. Белый подчеркивал, что «оказался в числе очень немногих из присутствовавших при откровении», которые «удостоились видеть доктора в этот момент первого обнаружения венца всех слов его о Христе Иисусе» (ВШ. С. 507). С первой лекции он воспринял выступление Штейнера как особый символический «жест», как «шаг» к «установлению по-новому связи с нами (наш Новый Завет с ним)» (ВШ. С. 515).
В христианийских лекциях утверждалось, что «Пятое Евангелие», или «евангелие антропософии», является столь же древним, что и четыре канонических, но оно не существует в написанном виде, а открывается только взору ясновидящего. Как рассказ визионера и был воспринят Белым весь курс. Штейнер запомнился ему бледным, взволнованным, потрясенным, как «человек, за миг до того имевший Видение» (ВШ. С. 508) и «впервые дающий отчет об увиденном» (ВШ. С. 510): «<> он расставлял факты курса <> не так, как он расставлял их обычно, их оформляя, а так, как они видны в астрале: в обратном порядке по отношению к обычному восприятию» (ВШ. С. 510).
Отправной точкой изложения увиденного «в астрале» стал для лектора момент пробуждения апостолов ото сна. Согласно Штейнеру, этот сон длился гораздо дольше, чем сказано в канонических Евангелиях: начался он, когда происходило моление Христа о Чаше, и закончился только в момент сошествия Святого Духа, то есть в день Пятидесятницы. Впрочем, это был не сон в бытовом понимании. Он, как описывал Штейнер, не мешал апостолам «заниматься обычными повседневными делами, уходить и приходить <>. Так что те, которые жили вместе с ними, казалось, не замечали, в каком состоянии сознания они находились»295.
Но сознание апостолов было смутным, и жили они, как сомнамбулы, не воспринимая адекватно, что происходило перед их взором. Они как бы проспали то, что случилось на Голгофе и после нее: смерть на кресте, положение во гроб, Воскресение, Вознесение и пр. Все эти события виделись им как образы сновидений. «Но пришло мгновение, когда апостолам показалось, что после долгого пребывания как во сне они проснулись от этого сна. Пятидесятница отмечает это пробуждение. <> Они были разбужены первозданной силой любви, которая наполняет и согревает вселенную, точно эта первозданная сила любви погрузилась в душу каждого из них». И «понемногу, как сны, всплывающие на поверхность нашего сознания, нашей души, воспоминания о прожитых днях поднялись в сознании, в душе апостолов. <> Они вновь пережили весь этот период день за днем». Но «теперь они нормально осознавали все, что они видели прежде». Вспомнить и осмыслить события, свидетелями которых явились, апостолы смогли только потому, что в день сошествия на них Святого Духа они были «оплодотворены космической любовью», или «импульсом Христа», к ним спустившегося, их сердца пронзившего и осветившего296.
Белый зафиксировал главные моменты этого курса:
Лекция первая: мы в Импульсе; и поэтому: озирающие историю импульса в обратном порядке: от себя до апостолов, т. е. видящие <> вслед за Христом Иисусом и сердца апостолов: сердце Круглый Стол, за которым все 12 апостолов с Христом меж ними <>.
Лекция вторая основа такой возможности: сошествие Св. Духа, источника Импульса; 12 апостолов в Святом Духе и 13‐й Павел в Дамаске (а ведь каждый из нас теперь «Савл», могущий стать Павлом); связь «12» с «13‐м» связь «12» в Импульсе с каждым из нас. <> Вот источник 4‐х Евангелий: земные воспоминания сквозь призму проспанного, открытого потом, в регионах, где и 13‐й, разбойник-гонитель, из Дамаска, уже видит тот же свет события; в наши дни потенциально дан в каждом «воспоминатель», участник Голгофы, разбойник-гонитель; это ему сказано: «Нынче будешь со Мною!»
И уже отсюда (лекция 3-я) из точки «воспоминания» взгляд впервые на суть Голгофы, не гнозис, а зрение мига осознания Импульса. <>
Биография Иисуса последние лекции, проведенные в тонусе: «В себе расслушайте!» <> К началу, лежащему до крещения, до истории, христианства, ведет конец курса; но «конец» мы и XX век <>.
Мы, показанные в неизбежном Пришествии, вот удар курса! (ВШ. С. 511)
Самым важным для понимания евангельской «текстологии» стал для Белого тезис о том, что «Пятое Евангелие реальность свидетельств апостолов, взятая не в миге написания, а в миге сознания, охваченного сошествием Св. Духа» (ВШ. С. 510). В «Истории становления самосознающей души» специально оговаривается, что «этот факт подчеркнул Рудольф Штейнер <>: противоречия Евангелий надо брать из внутреннего реализма восприятий в Святом Духе не из учета свидетельских [зачеркнуто: внешних] показаний» (ИССД. Т. 1. С. 164). Оговаривается и то, что этот клубок «не расплести без глубочайшего духовного опыта; в критерии понимания остается свидетельством не свидетельское показание в обычном смысле, а опыт гнозиса, которому учил Павел; Евангелия вскрываемы в нем, а не только в Евангелиях четырех Евангелистов, рассудочно прочтенных» (ИССД. Т. 1. С. 164).
Павла, «апостола самосознания»297 и идеолога «сердечного письма», Белый противопоставляет апостолу Петру, символизирующему прошлое (традиционную церковь), и апостолу Иоанну, символизирующему будущее. Свидетельства Павла о Христе оказываются наиболее важны и актуальны для современности («Павел учит подходу к Евангелиям» (ИССД. Т. 1. С. 163), так как Павел, в отличие от других апостолов и так же, как человек XX века, «личности Иисуса не знал», но знал «облиставший его свет Христа; он потом открыл Христа и внутри своего Я; и узнал Его как уже ведущего человечество <>» (ИССД. Т. 1. С. 163).
Об этом Белый пишет в «Кризисе сознания»298: «Павел не видел Христа, но он знал: Христос был; он увидел пришествие в сердце своем; и он знал: человечество стало свободно <>»299 И более развернуто в «Истории становления самосознающей души»:
Подчеркнем: о Христе мы знаем более всего из опыта Павла; опыт был опыт внутренний: к Павлу Христос приходил из глубины его сердца, раскрытого ключом [зачеркнуто: в него сошедшего] Разума; Павел более всего понимал, что Христос Иисус свет миру, хлеб жизни, ключ, отпирающий сердечную дверь, самая дверь, выход из нее или путь, воскресение жизни, истина и лоза300; от умного света, брызнувшего в его открытое, как дверь, сердце, шел он к уразумению и личности Иисуса <> (ИССД. Т. 1. С. 177).
Фактор «сердца» при описании миссии апостола Павла подчеркивается Белым постоянно, с неизменными отсылками к его Посланиям: «У Павла расширено солнечно сердце: сердце наше расширено (2 Кор. 6:11)»301. Или: «Церковь Павла есть связь через сердце; иль сердечная переписка: Вы наше письмо, написанное в сердцах <>»302
Известная цитата в трактовке Белого приобретает совершенно неожиданное значение303. Так как «другие Апостолы избраны в мир человеческим образом: чрез Иисуса пошли они в церковь, а Павел чрез Духа», то Павел «избранный» в особом смысле304. Штейнер неоднократно подчеркивал, что прошедший «иудейскую пророческую школу своего времени»305 апостол Павел получил «посвящение, дарованное как благодать», так как Христос «пришел к нему не в правильном обучении в древних мистериях, но по благодати на пути в Дамаск, когда ему явился Воскресший Христос <>. Он узнал Воскресшего Христа. И с тех пор он возвещает о Нем»306.
Белый идет еще дальше, утверждая, что «сердечное» прочтение Евангелия апостолом Павлом объясняется тем, что он «эзотерик» и по сути «антропософ»:
Павел здесь эзотерик; <> ключ к Мудрости «мудростей» мира сего, с антропизма (язычества) и софизма (закона иудейского) Павлом подобран; он подлинный антропософ <>307.
В этой связи именно как опыт эзотерический надо понимать приведенные ранее слова из «Истории становления самосознающей души» о том, что «опыт Павла <> был опыт внутренний» и что Евангелия не «вскрываемы» «без глубочайшего духовного опыта <>, которому учил Павел». Как призыв к антропософской оккультной работе над органами человеческого тела, и прежде всего над сердцем, трактует Белый и слова Павла из Послания к Римлянам (Рим. 12:2):
<> апостол советует: «Преобразуйтеся обновленьем ума». Обновленье ума есть путь медитации, йога познания; мысль, укрепляясь, вводится в тело сквозь сердце <>308.
Эзотерический и антропософский смысл обретает и семантика «сердца» в излюбленной цитате Белого из Второго послания к Коринфянам:
Естественно показует нам Павел, что мы огневая «сердечная переписка» с Христом: «Вы письмо Христово, написанное Духом Бога Живаго» «на скрижалях сердца». «Скрижали» сердечные <>309.
***
В «Воспоминаниях о Штейнере» Белый рисовал своего Учителя как преемника апостола-эзотерика и продолжателя его дела: «Несправедливого сердцем горячего Павла всем сердцем любил, понимал доктор Штейнер»; «Говорил, как Павел; молчал как Иоанн» (ВШ. С. 272, 497). Несомненно, Штейнер уподобляется в мемуарах и другим евангельским персонажам310, но преемственность по отношению к Павлу идет именно по линии «сердца»: