Можно, я денег оставлю?
Денег не возьму. Огород кормит. Варенья летом варить только на сахар тратиться. Девчонки в магазине костей оставят, на них мяса немножко. Себе да собаке суп наварю, а пенсию дочке посылаю. Куры две в сарайке, яйца свежие. Ты мне лучше ниток пришли!
Когда Валя зашла в фойе гостиницы, к ней услужливо бросился новый администратор:
Валентина Владимировна! Виктор Миронович просил вас зайти в его номер.
Рассказывай, где была, обрадовался ей Горяев, он лежал на кровати, просматривая газеты.
Погружалась в местную жизнь, отчиталась Валя и прилегла к нему.
Какие впечатления?
Впечатления, что у народа слишком нагло воруют.
Потому что раньше не надо было воровать, просто брали из общего, как цари, ответил Горяев, обняв её. Имей в виду, ласточка моя, нас ждут в трапезной монастыря. Там и покормят.
Перед гостиницей снова стояли три машины. Поехали в сторону местного кремля. Там, среди руин и развалин, нагло красовалась отремонтированная трапезная с неоновой вывеской «Ресторан «Садко». Поднялись по витой каменной лестнице в полутёмный зал со сводчатым потолком.
Длинные ряды столов были уставлены хохломской посудой. Горяева с Валей усадили в центр, вокруг расселись вчерашние чиновники, разбавленные кавказцами.
Мы, русские люди, собрались за этим столом, чтобы поднять рюмку за нашу страну, наш народ и наш язык. Предлагаю тост за русских! встал и воскликнул высокий седой мужчина в толстовке, сидевший напротив толстенького мэра и Горяева.
И все, в том числе переговаривающиеся на своём языке кавказцы, ухарски выпили.
Откуда столько кавказцев? шепотом спросила Валя.
Братва, которая город держит, а его как главного попа уважают. Просто он «без формы».
После этого мэр произнёс тост за возрождение России, местный поэт прочитал стихи про освобождение Руси от монголо-татар, местный бензиновый король похвастал, что помог детскому дому. А потом сверху грянул ресторанный ансамбль, и вертлявый мужичонка подошёл к Вале и, играя бровями, запел: «Ах, какая женщина, мне б такую»
Кормили тоже странно. Блины в хохломских мисках были с грибами. За ними в маленьких глиняных горшочках подали жульен из грибов, а на горячее мясо с грибами в больших глиняных горшках.
Это фирменное местечко, обратился к Вале поп без формы. Иностранцы от грибов с ума сходят.
Какие тут иностранцы? удивилась Валя.
Китайцы, корейцы. Монастырь женский, грибы-ягоды, соленья-варенья для ресторана заготавливают.
Как же они в этих разрушенных зданиях живут?
Постепенно ремонтируем, погладил окладистую бороду поп «без формы». Быстро только кошки родятся.
А вертлявый мужичонка уже пел: «Огней так много золотых на улицах Саратова», и Валя оценила, насколько тщательно подобран репертуар. Вскоре все набрались, и в зал хлынули невесть откуда взявшиеся девчушки.
Они были вызывающе одеты, вульгарно накрашены, не сговариваясь, закурили и стали неумело кокетничать с собравшимися дядьками. Выглядело это, словно крошки смотрятся в зеркало, напялив мамины туфли на шпильках. Но Вале это не показалось умильным, и она громко спросила мэра:
Откуда эти девочки?
Местное модельное агентство «Сударушка», доверительно объяснил он.
Им же лет по пятнадцать! возмутилась Валя.
Ничего такого, замахал мэр руками. Чисто консумация.
Что такое консумация? рявкнул она, и Горяев положил ей на колено руку, чтоб успокоилась.
Только кушают, танцуют Можно сказать, благотворительность. Охрана гарантирует безопасность. Мы ж в монастыре, солидное место.
Валю затрясло от отвращения и бессилия. Она не верила ни одному слову мэра и представила, как эти зажравшиеся скоты растащат потом девчонок по постелям. И всё, что произошло в этом возрасте с ней, произойдёт с ними.
А теперь, по русскому обычаю, в баньку? спросил мэр, заглядывая в глаза Горяеву, когда встали из-за стола. Там и бассейн, и всякие другие удовольствия
Я не любитель бань, отрезал Горяев.
Когда садились в машину, Валя еле сдерживала себя. Три автомобиля рванули в сторону гостиницы, и у магазина Валя попросила водителя остановиться.
Что случилось? недовольно спросил Горяев.
Экскурсия! усмехнулась Валя.
Они вышли из машины, и пассажиры сопровождающих машин покорно последовали за ними.
Думаю, нам будут рады, предупредила Валя с неопределённой интонацией и повела компанию к домику, который посетила утром.
В окошке мерцал слабый свет. Залаяла собака.
Кто там? Собаку спущу! грозно предупредила из-за двери хозяйка.
Это Валя. Из Москвы.
Заскрипел ключ, приоткрылась дверь.
Кого навела? Бандитов? крикнула хозяйка. У меня брать нечего.
Это мэр ваш. А это Зоя Арсентьевна Балабанова. Участница войны, дошла до Берлина. Имеет кучу медалей. Зоя Арсентьевна, можно к вам на кухню?
Да там не прибрано, замялась старуха.
Компания вошла с каменными лицами в дом, прошла в кухоньку и вышла оттуда с ещё более каменными лицами. Кухонька была маленькой, и Горяев не пошёл со всеми, а остался в горнице. Дряхлая собака миролюбиво обнюхала его брюки и ботинки, а он потрепал её по загривку.
Мальцев! демонстративно заорал толстенький мэр на длинного мужика. Твой список ветеранский?
Мой, длинный Мальцев закашлялся и сжался в области позвоночника, чтоб стать вровень с мэром.
Чтоб завтра! Нет, не завтра, мэр посмотрел на часы. Чтоб сегодня был решён вопрос! Иначе три шкуры сдеру! Уволю по статье!
Извините, Зоя Арсентьевна, что так поздно, ухмыльнулась Валя. мимо ехали.
Всё равно не сплю, вышиваю, кивнула старуха на пяльцы.
Спасибо за сигнал! торжественно пожал Валину руку мэр.
Старуха подошла к Вале, сказала:
Нагнись! Дай поцелую-то! Может, и не дадут ироды квартиру, но с таким сердцем, как у тебя, девка, надо бы народу побольше! И про нитки не забудь!
Горяев молчал всю обратную дорогу. В фойе гостиницы Валя задала незначащий вопрос, но он не ответил. Понимала, что перешла границы, но грибной монастырь со школьницами был последней каплей. Готова была сейчас же уехать в Москву. И вообще порвать с Горяевым, раз он участвует во всём этом.
Поздно проснулась, спустилась в фойе. Девушка из газетного киоска радостно поздоровалась, а новый администратор подбежал с фразой:
Здравствуйте, Валентина Владимировна, вас люди ждут! Не пускал, чтоб не беспокоили!
Какие ещё люди? не поняла Валя.
Из домов возле бабки Зои. Вы ж ей вчера квартиру сделали. Она Ельцину писала, и без толку, а вы волшебное слово сказали!
Валя, недоумевая, вышла за порог гостиницы, и застоявшаяся толпа женщин с детьми хлынула навстречу:
Валентина свет Владимировна! Вы ж по нашим-то домам пройдитесь! Крыша течёт, дети болеют! Ремонтировать не на что! Что бабке Зое жить-то осталось? А тут дети малые кровью харкают! Красные дома построили, очередников отодвинули, черножопых за взятки заселили!
Валя сперва остановилась как вкопанная, а потом попятилась к двери.
Пойдём, пойдём, посмотришь! Управы на сволочей нет! Сами на золоте едят и пьют! кричала самая активная, толстая тётка, за цветастый подол которой держались трое малышей.
Я только помощница депутата, идите на приём к мэру, развела руками Валя.
К мэру ходили! Неделями на пороге сидели! Били во все колокола, нет с ворьём сладу! Врут по-печатному! Они толкали её, брызгали в лицо слюной и грубо тащили за собой.
Валя еле отбилась и спряталась за дверь гостиницы.
Всё, бабы! Всё! Внутрь не пущу! отогнал толпу новый администратор. Не орите! Бабка Балабанова воевала, ей положено!
Размолвка с Виктором по сравнению с этой сценой показалась ерундой. Было неприятно, как они орали, толкались и тыкали в лицо детьми. Но она-то знала, что такое перебраться из барака в квартиру, и помнила, как этот вопрос решила её собственная мать.
Позвонила домой, поплакалась Вике и услышала в ответ:
Релаксайся, чем гнать богадельню. Как говорил твой авторитет?
Какой авторитет?
Андроныч твой. Говорил, чтоб менять, что могу, не лазить туда, где полный отстой. И мозг, чтоб фильтровать одно от другого. Андестенд?
Расстроенная Валя просидела в номере до обеда. Позвонил Виктор:
Жду в ресторане.
Обедали молча. Поднялись наверх, пригласил в свой номер.
Хоть что-то поняла после встречи с народом?
Кое-что.
Это цветочки, а будут и ягодки! Пока я приезжаю со своей женщиной, это по правилам, поднял он палец вверх. Когда моя женщина начинает увольнять персонал и раздавать квартиры, она заходит за флажки. И не удивлюсь, если завтра это сольют по телефону жене.
Не могу всё это видеть Особенно девочек в трапезной.
Думаешь, при социализме начальство детей не домогалось? Как я могу запретить таскать девчонок на консумацию, если завтра уеду? Кавалерийскими наскоками жизнь в стране не улучшишь.
Твоего слова достаточно, чтобы фронтовичка не погибла под обломками стены. Ты ж даже в кухню не зашёл! Только собачку гладил!
Потому и не зашёл, что это не слово, а должок. Меня поймали на слабости, а отдавать должок придётся лесом, нефтью и газом, которые бы спасли сотни таких старух и таких девчонок. Я с холодным носом приехал дружить в красно-коричневый регион, а ты мешаешь.
Уеду прямо сейчас.
Чтобы ещё раз развлечь город? И вообще, нас в кабаке ждут.
Опять в кабак? вздохнула Валя.
Я не врач, а политик. У меня встречи не в поликлиниках, а в кабинетах и кабаках! вспылил он.
С девочками-подростками?
Да, они свиньи, воры и педофилы, но других здесь пока нет! И твоя свобода спасать старуху кончается там, где начинается моя свобода спасать регион! И как политик, я обязан взвешивать каждый шаг!
Прости, выдавила она из себя.
И снова мчались на трёх машинах, теперь уже за город. Там посреди роскошного леса сияла куполами ухоженная церковь, а рядом на заросшей крупными ромашками поляне красовался деревянный терем. И перед ним в рядок стояли парни и девки в русских костюмах.
Когда приехавшие вышли из машины, парни с девками грянули здравицу. Голоса звенели, щёки алели, глаза блестели, ромашки благоухали, шмели жужжали. Высокая красивая девица в кокошнике подошла к Вале, держа на вытянутых руках каравай. Валя не поняла, что делать, вспомнила бабушкину присказку: не ломай каравай, а ножом режь да ешь. И сказала:
Спасибо!
Отломи и попробуй, шепнул Виктор.
Было жаль портить великолепие каравая, но Валя послушалась. Он оказался невкусным, пекли «для видимости», не так, как пекли в Берёзовой Роще.
Зоренька, в терем! дал команду руководящий бас, и артисты побежали в терем с заднего хода.
Приехавшие на трёх машинах зашли с парадного и оказались в большом деревянном зале с резными окошками. По всему пространству стояли деревянные столы и скамейки, а на столах благоухали закуски. Валю посадили между Горяевым и мэром. Снова началась попойка. Вышли встречавшие девушки, завели хоровод.
Очередное модельное агентство «Сударушка»? грубо спросила Валя мэра.
Нет-нет! Народный хор «Зоренька». В Москву на смотр ездили. Вчера неувязочка вышла с модельным агентством, неудачный презент от директора ресторана, стал оправдываться мэр. Как говорит Виктор Степаныч, хотели как лучше, а получилось, как всегда! Нравится ресторан?
Красиво.
Видите, на тарелках, салфетках и официантках везде гуси-лебеди. И названье у него «Гуси-лебеди».
А хористы в деревне живут? поинтересовалась Валя.
Городские теперь, из деревень сбежали. Их автобусом привезли, тут до города пехота не пройдёт. Одни бабки остались, им раздолье церковь, лес, грибы, телевизор.
Заиграл баянист, девушки в народных костюмах застучали каблучками. Вперёд вышла красотка в кокошнике, что подносила каравай, и задорно заголосила частушку:
Все засмеялись и захлопали, а Горяев помрачнел. На смену ей выскочила маленькая грудастая и запела:
Все, кроме Горяева, снова заржали и захлопали. Мэр хотел было прекратить концерт, но не успел, выбежала третья черноглазая толстушка и пробасила:
Теперь уже никто не захлопал, а Горяев поднялся из-за стола. Видя это, девушки в костюмах вопросительно уставились на мэра.
Извините, Виктор Миронович! взмолился мэр, глядя снизу вверх. Сами понимаете, гласность!
И махнул девушкам в костюмах:
Пошли отсюда!
Девушки неуклюже попятились из зала, а сверху, чтобы загладить неловкость, грянул вокально-инструментальный ансамбль. Он стоял на дополнительной эстраде под потолком, и было страшно, что музыканты свалятся оттуда прямо на накрытые столы.
Ансамбль грянул так громко, что диалога мэра и Горяева не было слышно, хотя каждому в зале он был понятен до последней запятой. Наконец Горяев согласился снова сесть за стол, а две солистки запели сверху: «Ехали на тройке с бубенцами, а вдали мелькали огоньки» Мэр лепил очередные тосты про союз честных людей доброй воли, а с соседних столов скандировали:
Пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Потом заикающийся дяденька со шрамами на лице и толстой золотой цепью на шее преподнёс Горяеву метровую бутыль местной водки. Вышел второй такой же и преподнёс Вале тёплую легкую шаль, изделие местных умелиц. Потом пили за здоровье Бориса Николаевича и мир между народами. Мэр пошёл плясать с вернувшимися девушками в русских костюмах, а Горяев склонился к Вале:
Видишь, как на тебя смотрят девчонки? Ты эталон для подражания: крутишь с начальником и власти у тебя немерено. Махнешь рукавом квартиры посыплются.
Не могу ж я объяснить, как на самом деле.
Такой мелочи объяснить не можешь, а хочешь, чтоб я приехал, всем объяснил про правильную жизнь, а мне бы спели про контрольный выстрел в Ельцина?
Но всё это надо менять.
А я, по-твоему, на что жизнь трачу? На то, что пытаюсь быть частью решения, а не частью проблемы. У тебя уйдёт время, чтобы это понять, сейчас ты просто должна верить.
Я б верила, если б не кабак каждый день.
Штирлиц тоже ходил в немецкой форме, пошутил он. Все реформаторы Штирлицы, потому что играют на чужом поле. Но ты при этом третий день смотришь на городскую элиту. Хоть один алмаз обнаружила? У них же на лбу написано работа, ты меня не бойся, я тебя не трону.
Потом гостиница, чемоданы и поезд. И снова купе, в котором Виктора не надо было ни с кем делить. Его глаза в темноте, его одеколон, его дыханье.
В политике одна смерть это трагедия, сто смертей это статистика. Политики не кровожадны, просто у них другая зрительная аккомодация, объяснял Горяев. Хирург же не может умирать с каждым пациентом, его дело драться с болезнью, словно больного вовсе нет в комнате.
И ничего не притупляется?
Тебе видней, что у меня притупилось.
Я в розовых очках не вижу, всё расплывается от счастья. А у тебя молоденькие девчонки были?
Старый мужик слишком зависит от такта девчонки. Не может уже как молодой, и тело уже не то, он пощекотал у неё за ухом, как у кошки. А главное, от того, что все молоденькие куплены, как себя ни обманывай.
Почему все ходят с молоденькими?
Чем мужик уверенней, тем меньше надо ему вертеть перед другими купленными игрушками.
А ты разве уверенный? С собой взял, потому что Свена испугался? Чтоб я увидела, как перед тобой пресмыкаются?
Свен разбит, как швед под Полтавой. А взял, ласточка моя, чтоб побыли вместе. Увидели друг друга с новых сторон, начали учиться считаться с новыми сторонами друг друга. И ещё хотел показать, какие передо мной авгиевы конюшни.
Слава встречал на вокзале.
В Думу, потом Валю отвезёшь, скомандовал Горяев.
Когда увидимся? спросила она.
Врать не буду. Деньки впереди горячие.
Прикипела за три дня.