Нет! остановил его Шарп. Вернись к роте и скажи, чтобы никто не стрелял. Это приказ.
Есть, сэр. Харпер бросил злобный взгляд на приближавшихся французов и отошел, чтобы предупредить стрелков: держать себя в руках и убрать палец со спускового крючка.
Шарп, с винтовкой на плече и палашом на боку, направился к четверке всадников. Двое из них были офицерами, другие двое знаменосцами, и соотношение флагов и людей выглядело почти неприличным, как будто офицеры считали себя выше прочих смертных. В трехцветном флажке ничего необычного не было заурядный гидон, не более того, а вот второй штандарт представлял собой нечто особенное. Это был французский «орел» с раскинутыми позолоченными крыльями, восседавший на насаженном на древко постаменте. У большинства такого рода штандартов на древке висел шелковый триколор, здесь же к постаменту были прикреплены шесть волчьих хвостов. В штандарте было что-то варварское, наводившее на мысли о давно минувших днях, когда армии конных язычников вырвались из азиатских степей, чтобы разграбить и разрушить христианский мир.
И хотя при виде штандарта с волчьими хвостами в жилах у Шарпа похолодела кровь, это не шло ни в какое сравнение с эффектом, который произвел всадник, пришпоривший коня и выехавший вперед. Не серыми у него были только сапоги. Серым был мундир, серым был конь, роскошный серый плюмаж украшал шлем и даже серый ментик был оторочен серым волчьим мехом. Голенища были поверху окантованы полосками серой волчьей шкуры, серая же шкура служила чепраком. Волчьей кожей были обтянуты длинные прямые ножны и седельный чехол для карабина, и даже нахрапник уздечки представлял собой ленту из серого меха. Серой была и борода всадника, короткая и аккуратно подстриженная; но в целом лицо, безжалостное, свирепое, в шрамах, годилось для кошмаров. Всадник осадил коня, и с этого лица, обветренного, закаленного сражениями, глянули на Шарпа глаза налитый кровью и слепой, затянутый молочной пленкой.
Моя фамилия Лу, сказал он. Бригадный генерал Ги Лу армии его императорского величества. Тон был на удивление мягок, интонации вежливы, а в английской речи слышался легкий шотландский акцент.
Шарп. Капитан Шарп. Британская армия.
Три других француза остановились в дюжине ярдов позади генерала. Выпростав ногу из стремени, генерал легко соскочил на землю. Уступая Шарпу в росте, он все же был высок, хорошо сложен и подвижен. Шарп дал французу навскидку лет сорок, и, если он не ошибся, тот был на шесть лет старше его самого. Достав из отороченной мехом ташки две сигары, Лу предложил одну Шарпу.
Я не принимаю подарков от убийц.
Лу рассмеялся, словно негодование британца лишь позабавило его:
Вам же хуже, капитан. Так у вас говорят? Вам же хуже. Знаете, я был в плену в Шотландии. В Эдинбурге. Очень холодный город. Но женщины красивые. Очень красивые. Некоторые учили меня английскому, а я учил их обманывать скучных мужей-кальвинистов. Мы, отпущенные под честное слово офицеры, жили неподалеку от Свечного ряда. Знаете это место? Нет? Обязательно посетите Эдинбург. Прекрасный город, просвещенный и гостеприимный, несмотря на кальвинистов и кухню. После подписания Амьенского мира я едва не остался там. Лу сделал паузу, ударил кремнем по стали, подул на затлевший льняной трут и прикурил сигару от его пламени. Едва не остался, но вы сами знаете, как бывает. Она была замужем за другим, а я люблю Францию, поэтому я здесь, а она там и мечтает обо мне чаще, чем я о ней. Генерал вздохнул. Мне о ней погода напомнила. Мы часто лежали в постели, глядя на дождь и проплывающий за окнами туман. Холодно сегодня, а?
Вы и оделись по погоде, генерал, сказал Шарп. Мехов на вас, как на шлюхе под Рождество.
Лу неприятно улыбнулся. Зубы у него были желтые, двух недоставало. С Шарпом он говорил любезно, но то была любезность кота, готового убить мышь. Затянувшись так, что зарделся кончик сигары, он пристально посмотрел на Шарпа налитым кровью глазом из-под серого козырька.
Лу видел перед собой высокого мужчину с обшарпанной винтовкой на плече и тяжелым палашом на боку. Форма рваная, в пятнах и заплатах. Черный шнур между сохранившимися серебряными пуговицами истрепался в лохмотья. Ниже обшитые кожей французские кавалерийские рейтузы. Остатки красного офицерского пояса стягивают талию, на шее свободно повязан черный шарф. Форма выдавала человека, давно отказавшегося от атрибутов военнослужащего мирного времени в пользу солдатских практических удобств. Ко всему прочему человек еще и жесткий, решил Лу, не столько из-за шрама на щеке, сколько из-за поведения стрелка, его манеры держаться, неуклюжей и недоброй, как у того, кто предпочитает драться, а не разговаривать. Лу пожал плечами, отставив любезности, и перешел к делу:
Я пришел за моими людьми.
Забудьте о них, генерал, ответил Шарп.
Он уже решил, что не станет величать француза ни «сэром», ни «месье».
Лу вскинул брови:
Они мертвы?
Будут.
Лу отмахнулся от назойливой мухи. Свисавшие со шлема ремни в стальной оплетке напоминали каденетты, косички, которые французские гусары отращивали на висках. Он еще раз затянулся табачным дымом и улыбнулся.
Позвольте, капитан, напомнить вам о правилах войны.
Шарп ответил на предложение Лу словцом, которое француз вряд ли часто слышал в просвещенном обществе Эдинбурга.
Я не беру уроков от убийц, продолжал он, и уж тем более касательно правил войны. То, что сотворили в этой деревне ваши люди, войной назвать нельзя. Это резня.
Разумеется, это война, спокойно возразил Лу, и мне не нужны ваши лекции, капитан.
Лекции вам, может, и не нужны, но урок уж точно необходим.
Лу рассмеялся. Повернувшись, он прошел к ручью, широко зевнул, наклонился, зачерпнул воды и поднес ладони ко рту. Потом вернулся к Шарпу.
Позвольте объяснить, капитан, в чем заключается моя задача, а вы попробуйте поставить себя на мое место. Может, тогда забудете свои скучные английские моральные догмы. Моя задача, капитан, патрулировать дороги, идущие через эти горы, и обеспечивать безопасное прохождение фургонов с боеприпасами и продовольствием, которые помогут нам разбить вас, британцев, и оттеснить к морю. Мои враги не солдаты в форме, под знаменем и с кодексом чести, а сборища штатских, которым не нравится мое присутствие. Пусть их! Пусть негодуют и возмущаются имеют на то право, но если они нападут на меня, капитан, я буду защищаться. Защищаться так решительно и беспощадно, используя все доступные мне средства, что они тысячу раз подумают, прежде чем осмелятся напасть снова. Знаете, какое главное оружие у герильерос? Ужас, капитан, чистый ужас, а раз так, то я должен быть ужаснее моего врага, а мой враг в этой провинции воистину ужасен. Вы слышали об Эль Кастрадоре?
Кастратор? догадался Шарп.
Совершенно верно. Его называют так из-за того, как он поступает с французскими солдатами. Причем он делает свое дело, пока они живы, а затем оставляет их истекать кровью. Кастратор, к моему сожалению, еще не убит, но за последние три месяца ни один из моих людей кастрирован не был, а знаете почему? Потому что люди Кастратора боятся меня больше, чем боятся его самого. Я взял верх над ним, капитан, я обезопасил горы. Во всей Испании, капитан, это единственное место, где французы могут передвигаться без риска, а почему? Потому что я повернул оружие герильерос против них самих. Я оскопляю их так же, как они оскопили бы меня, но пользуюсь более тупым ножом. Генерал Лу недобро улыбнулся. А теперь скажите, капитан, разве вы не поступали бы так же, как поступаю я, если бы оказались на моем месте? Если бы ваших людей кастрировали и ослепляли, если бы им выпускали внутренности, если бы с них, живых, сдирали кожу и оставляли их умирать?
С детьми? Шарп ткнул большим пальцем в сторону деревни.
В единственном зрячем глазу Лу мелькнуло удивление, как будто ему было странно слышать такое возражение от солдата.
Разве крысу щадят лишь потому, что она мала? Паразит есть паразит, независимо от возраста.
По-моему, вы сами сказали, что в горах сейчас безопасно, напомнил Шарп. А раз так, то зачем же убивать?
Затем, что на прошлой неделе два моих солдата погибли в деревне неподалеку отсюда. Семьи убийц укрылись здесь, надеясь, что я их не найду. Но я нашел, и отныне, можете мне поверить, капитан, ни один мой человек в засаду возле Фуэнтес-де-Оньоро не попадет.
Попадет, если встретится там со мной.
Лу с сожалением покачал головой:
Вы слишком скоры на угрозы, капитан. Думаю, если мы сразимся, я научу вас осторожности. А пока верните моих людей, и мы уйдем.
Шарп ненадолго задумался, потом пожал плечами и повернулся:
Сержант Харпер!
Сэр?
Выведите тех двух лягушатников.
Харпер замялся, словно желал узнать, каковы намерения Шарпа, но потом все же направился к лачугам. Секундой позже он появился с двумя пленными, которые так и остались без штанов. Один вдобавок сгибался от боли.
Он ранен? спросил генерал.
Получил от меня по яйцам, ответил Шарп. Он насиловал девочку.
Такое объяснение, похоже, удивило Лу.
Вы так привередливы в отношении насилия, капитан Шарп?
Чудно́ для мужчины, а? Да, привередлив.
Такие офицеры есть и у нас, сказал Лу, но несколько месяцев в Испании избавляют от излишней чувствительности. Женщины здесь дерутся наравне с мужчинами, и если женщина рассчитывает, что юбки защитят ее, то она ошибается. Изнасилование часть ужаса, но оно служит и другой цели. Разрешите солдату насиловать, и он забудет про голод и задержанное на год жалованье. Насилие оружие, капитан, не хуже любого другого.
Я буду помнить об этом, генерал, когда мы вступим во Францию. Шарп снова повернулся к лачугам. Стойте там, сержант! Пленных уже сопроводили к выходу из деревни. Да, и вот что, сержант
Сэр?
Принесите их штаны. Пусть оденутся как положено.
Довольный ходом своей миссии, Лу улыбнулся Шарпу:
Вы поступаете разумно, это хорошо. Не хотелось бы драться с вами так, как приходится драться с испанцами.
Шарп посмотрел на Лу. Что за варварская форма? Наряд оборотня из кошмара. В таком только детей пугать. А вот палаш у оборотня не длиннее, чем у Шарпа, и карабин его не так точен, как винтовка Бейкера.
Не думаю, что вы смогли бы драться с нами, сказал Шарп. Мы настоящая армия, а не кучка безоружных женщин и детей.
Генерал напрягся:
Вы еще узнаете, капитан, что генерал Лу может сражаться с любым врагом и в любом месте. Я никому не проигрываю, капитан. Никому.
Если вы никому не проигрываете, генерал, то как же оказались в плену? усмехнулся Шарп. Небось крепко спали?
Я направлялся в Египет, и наш корабль был захвачен Королевским военно-морским флотом. Поражением это назвать нельзя. Лу посмотрел на двух своих солдат, натягивавших штаны. А где лошадь кавалериста Годена?
Там, куда отправляется кавалерист Годен, лошадь ему не понадобится.
Идти он может? Да, полагаю, что может. Ладно, так и быть, лошадь я вам уступаю, высокомерно заявил Лу.
Он отправляется в ад, генерал, продолжил Шарп. Я одеваю их, потому что они солдаты, и даже ваши паршивые солдаты имеют право умереть в штанах. Он снова обернулся. Сержант! К стенке их. И мне нужна расстрельная команда, по четыре человека на каждого пленного.
Капитан! рявкнул Лу, и его рука легла на эфес сабли.
Меня вы не испугаете. Ни вы сами, ни ваш маскарадный костюм. Вытащите саблю, и мы забрызгаем ваш белый флаг вашей же кровью. Там, на гребне, у меня стрелки, которые размажут ваш зрячий глаз с двухсот ярдов, и один из них целится в вас.
Лу посмотрел на холм. Он увидел там красномундирников Прайса и одного стрелка в зеленом кителе, но, конечно, определить численность отряда не смог. Генерал повернулся к Шарпу:
Вы капитан. Всего лишь капитан. Значит, сколько у вас здесь? Рота? Может быть, две? Больше двух рот простому капитану британцы не доверят. У меня же в полумиле отсюда почти вся бригада. Убьете моих людей, и вас будут преследовать как собак, и вы умрете собачьей смертью. На вас прекратят распространяться правила войны, как вы не распространяете их на моих людей. И уверяю вас, капитан, вы подохнете так же, как подыхают мои испанские враги. От очень тупого ножа.
Не ответив на угрозу, Шарп обратился к Харперу:
Команда готова?
Готова, сэр. И с нетерпением ждет.
Шарп посмотрел на француза:
Ваша бригада далеко отсюда. Будь она близко, вы бы не трепались со мной, а пошли в атаку. А теперь извините, мне нужно отправить правосудие.
Нет! бросил генерал таким тоном, что даже Шарп обернулся. Я заключил сделку с моими людьми. Вы понимаете, капитан? Вы вожак, я вожак, и я обещал моим людям, что никогда их не брошу. Не вынуждайте меня нарушить обещание.
Плевать мне на ваше обещание.
Лу ждал такого ответа и потому пожал плечами.
Тогда, может, вам не наплевать вот на что, капитан Шарп. Если не вернете моих людей, я назначу цену за вашу голову. У каждого человека в Португалии и Испании появится причина выследить и затравить вас. Убьете этих двоих и подпишете себе смертный приговор.
Шарп улыбнулся:
Вы не умеете проигрывать, генерал.
А вы умеете?
Шарп уже уходил.
Я никогда не проигрывал, бросил он через плечо, так что не знаю.
Ваш смертный приговор! прокричал ему вслед генерал.
Капитан поднял два пальца. Он слышал, что французы при Азенкуре обещали английским лучникам отрубить пальцы, которыми те натягивали тетиву. Англичане выиграли сражение, а потом придумали презрительный жест, чтобы показать самоуверенным ублюдкам, кто лучше воюет. И теперь Шарп воспользовался этим жестом.
А потом пошел убивать людей оборотня.
Майор Майкл Хоган отыскал Веллингтона у моста через речку Туронес, где три французских батальона попытались сдержать наступающих британцев. Бой был скоротечным и жестоким, и поведать о нем теперь могли убитые французы и британцы. Полоса мертвых тел обозначала черту, где противники сошлись в рукопашной; жуткие кровавые пятна отмечали место, по которому ударили анфиладным огнем два британских орудия, и, наконец, россыпь трупов показывала отступление французов через мост, уничтожить который не успели их саперы.
Флетчер полагает, что мост построен римлянами, приветствовал Веллингтон ирландца.
Милорд, порой я и сам гадаю, есть ли в Португалии и Испании хоть один мост, построенный после римлян. День выдался холодный и сырой, и Хоган, завернувшись в плащ, дружески кивнул трем адъютантам его светлости, после чего вручил генералу письмо. Печать с оттиском испанского королевского герба была взломана. Милорд, я счел необходимым ознакомиться с содержимым в качестве меры предосторожности, объяснил Хоган.
Неприятности? спросил генерал.
Иначе, милорд, я бы вас не побеспокоил, мрачно ответил Хоган.
Читая письмо, Веллингтон хмурился. Генерал был представительным мужчиной сорока двух лет, столь же крепкий физически, как любой солдат в его армии. Да еще, подумал Хоган, умнее большинства. Британская армия отличалась необъяснимой способностью находить наименее компетентного человека и возлагать на него верховное командование, но в случае с сэром Артуром Уэлсли, ныне виконтом Веллингтоном, система дала сбой, и армия его величества в Португалии получила наилучшее руководство из возможных. Так, по крайней мере, считал Майкл Хоган, допуская, что его мнение может быть предвзятым. Как-никак именно Веллингтон содействовал карьере Хогана, поручив сообразительному ирландцу возглавить разведку, в результате чего между ними установились близкие плодотворные отношения.