«Румекс ацетозелла», сказала она и пошла вперед, торжествуя и покачивая головой вправо и влево.
Действительно, природа сразу поставила все на место, погасила все неловкости.
Они давно уже вышли через калитку из пределов учхоза и теперь брели по каким-то межам среди каких-то пашен к чернеющему институтскому парку, заходили ему в тыл. Елена Владимировна шла впереди, иногда оборачиваясь к нему и предлагая очередную ботаническую загадку, и он, роняя удивляющие ее безошибочные ответы, любовался ею, ее особенной женской мощью, которая так и заявляла о себе. Это была маленькая, веселая, недоступная крепость. Лишь взглянув на эту девушку в очках, мужчина должен был отступить, угадав в ее натуре требования, соответствовать которым в состоянии далеко не всякий. Она все время двигалась в чуть заметном танце, в безоблачной меняющейся игре, и ее пальцы и все прекрасные узости фигуры в сером подпоясанном халатике непрерывно писали тексты, читать которые дано не каждому. Он еще вчера, с первых же минут навсегда отказался говорить ей безответственные приятности, которые, как и цветы, принято подносить женщинам. Строжайшее предупреждение на этот счет прочитал он в ее сдвинутых черных бровях. В них и была вся сила. И сегодня эти брови хоть и разошлись, но все время были готовы к жестокой расправе.
Обойдя с тылу почти половину парка, они перешли по мосту из бревен овраг с бегущим по его дну ручьем, притоком громадной реки, что незримо присутствовала, укрывшись за парком. Начались первые шестиэтажные дома города из серого кирпича.
Дальше меня, пожалуйста, не провожайте, вдруг сказала Елена Владимировна.
Взглянув на ее строгие брови, он, конечно, и не подумал показать ей свое удивление. Он тут же скомкал все свои пожитки и даже отступил на полшага.
Я, собственно, и не
Но Елена Владимировна объяснила:
У меня гора дел. Надо сходить в магазины. А потом я иду к Тумановой. Сегодня я варю ей борщ.
«Вот этого бы не следовало ей говорить, почему-то шепнул ему отдаленный голос. Никто не требовал от нее таких уточнений».
Превесьма сказал полушутливо и, как на шарнире, повернулся было, чтобы идти.
Но она стояла с протянутой рукой. «Все еще катапультируетесь?» говорило ее лицо.
Он пожал ей руку. «Я ведь катапультировался еще вчера, ответила его изогнутая бровь. Сейчас я стою на твердой земле, вдали от всяческих летательных аппаратов».
И он пошел, не оглядываясь, к парку, туда, где розовели вдалеке стены институтских зданий.
Он вошел в комнату для приезжих и увидел там своего «главного». Василий Степанович сидел на койке и закусывал. Перед ним на стуле была расстелена газета, на ней он расположил сваренные еще дома крутые яйца, растерзанную селедку, измятые в чемодане домашние пирожки. Тут же лежала книга Энгельса «Диалектика природы».
Давай подсаживайся, Федор Иванович, сказал он. Поможешь дошибать припасы, а то завоняются. Москва сейчас будет звонить. Докладывать буду Касьяну про наши успехи.
Федор Иванович подсел и взял пирожок.
Понимаешь, Федя, Цвях ел, энергично двигая всем лицом, понимаешь, смотрел я на тебя сегодня. Здорово ты знаешь свое дело. Здорово, ничего не скажешь. Правда, иногда ловлю себя: чем же кончится такая наша ревизия? Я бы один всех бы подряд одобрил. И Ходеряхина этого, и Краснова. Здорово ты их накрыл. Как они до сих пор держались? У меня, конечно, знания не то что у тебя. Я практик. Доктора мне дали за результаты. Мне дед мой и отец они были любители-селекционеры столько оставили материалу, столько всего наоставляли, что мне и делов было только осваивай да выдавай подготовленные почти за сто лет сорта. Две яблони у меня уже давно районированы. А ведь и это далеко не все. Ну а научное обоснование тебе-то покаюсь академик Рядно и Саул мне приделали. Саул этот ох и языкатый, сволочь, не дай бог к нему под горячую руку попасть. Ни одного живого места не оставит.
Задребезжал телефон. Цвях схватил трубку и, вытирая рот, покраснев, вступил в переговоры с Москвой:
Ай?.. Да-да! Заказывал. Повторитя, барышня Ай? Академик Рядно? Касьян Демьянович?
Я тебе говорил, как комар, запищал в трубке ответный голос, и Цвях чуть отвел ее от уха, чтоб слышал Федор Иванович. Какой я тебе Касьян? Кассиан Дамианович. Ну-ка повтори
Кассиан
Я ж тебе говорил! Академик загоготал весело. Хоть я и народный, а имена у меня византийские. Императорские. Вот так, Вася. Ну, докладывай, как там наш молодой
Ой, не говорите, Кассиан Дамианович! Молодой, да ранний. Чешет так, что пыль и перья С первой встречи как даст!.. Нотацию им провел, мозги на место поставил. Ну а сегодня работы смотрели. Нет, нет, формальных генетиков пока не трогали. Тут же с наскоку не возьмешь надо присмотреться. Но Федя нанюхает, он крепко берет. Дело зна Ай? Двоих наших пришлось Окоротили. Чистая фальсификация. Да они и сами понимают, растерялись. Оглоблей хотели в рот заехать, думают, пройдет Ходеряхин и Краснов
Странно, пропищала трубка. Ну да Они согласились?
Тут соглашайся не соглашайся, Кассиан Дамианович Знаешь, когда за руку схватят, а в руке-то краденый кошелек
Ну ладно. Только расстроил Хотя материалы все равно поступят ко мне. Посмотрим. Ну а как вейсманистов, еще не щипали?
Завтра с утра.
Ну, давай
Цвях положил трубку. И сразу же телефон опять зазвонил.
Кого еще черт несет, недовольно проговорил Василий Степанович и поднес трубку к уху. Алло!
Меня! отозвался вкрадчивый, но звонкий голос. Меня несет черт, Василий Степанович! Как там Федяка, на месте?
Здравствуйте, Антонина Прокофьевна! Федор Иванович перехватил у него трубку. На месте, на месте!
Здравствуй, Федяка. Это я тебе решила позвонить. Думаю, дай-ка передам ему, что про него в институте дамы говорят. Хочешь знать? Там есть такая Шамкова. Анжелка. Аспирантка. Она тебя приметила и говорит другим кафедральным дамам: «Вот этот, который приехал нас проверять. Заметили, какой он корректный, обходительный, какая выдержка, такт. Ну, настоящий педант!»
Федор Иванович рассмеялся было, но что-то перехватило ему горло. И он, выждав для приличия паузу, спросил легким голосом:
Ну как, хороший борщ вам сварила Елена Владимировна?
Не то слово. За уши не оттянешь. Вот только что кончила обедать. Ты знаешь, когда он постоит суточки, настоится ложку проглотишь!
Вот и дали бы постоять!..
Сколько же ему стоять? Вчера ведь варила
Та-ак А что варила сегодня?
Сегодня ей нечего у меня делать. Ты что, шпионишь за нею? Федяк!
Федор Иванович не мог прийти в себя от разочарования. Стоял с трубкой у уха и гладил себе голову.
Ты куда запропал?
Да не запропал, тут стою
Слушай-ка, есть хорошая идея: пригласи ее в кино! Ты очень строгий ревизор? Можно тебе?
А что?
Только молчок, хорошо? Ей нужно с тобой поговорить. Они там, бедняги, что-то предчувствуют
О сухарях, что ли? Уже поговорили.
Да? Какой же ты молодец у меня! Я ей так и сказала: «Не бойся, его надо прямо спросить, он темнить не будет, это не в его натуре».
Да-а сказал Федор Иванович. Да-а В общем, все так и должно быть
Положив трубку, Федор Иванович опустился на койку рядом с «главным».
Ты что? спросил тот, глядя на него с подозрением.
Да так как-то, Василий Степанович. Катапультироваться надо
На следующий день к девяти часам они подошли к оранжереям. Они вошли в ту же дверь, что и вчера, окунулись в теплынь, и так же встретила их настороженная группа человек в восемь, и среди них, как всегда, несколько угрюмый Стригалев, совсем плоский в своем халате, и Елена Владимировна, устремившая на Федора Ивановича сияющий лаской взгляд. Все поздоровались, и, как вчера, завязался непринужденный, полный напряжения разговор.
У ректора, вернее, у Раечки, секретарши, книжечка интересная лежит, негромко и между прочим обронил Стригалев. Я думал, железнодорожное расписание
Федор Иванович посмотрел на часы. Надо было начинать.
Раскрыл, продолжал Стригалев, внутри тоже как расписание поездов столбцы. Вроде со станциями и полустанками. А потом смотрю: батюшки-светы! Это фамилии! И знаете, что оказалось? Нет, не угадаете. Приказ министра Кафтанова об увольнении профессоров и преподавателей, как там сказано, «активно боровшихся против мичуринской науки».
Федор Иванович опустил голову:
Ваш институт тоже упомянут?
У нас же еще ревизия не кончилась, вставил статный Краснов, слегка выпятив фарфоровые глаза наглеца. Данные про нас еще не поступили.
Все сразу смолкли от его бестактности. Федор Иванович покраснел.
Тебе-то, товарищ Краснов, ничто не грозит, сказал Цвях. Ты же мичуринскую науку вон как поддерживаешь
«Ну мой главный! Ну штучка!» повеселев, подумал Федор Иванович.
Так поговорив, все прошли вглубь оранжереи. Здесь, на стеллажах, стояли горшки и ящики с разными растениями, и он сразу узнал высокий ветвистый стебель красавки с несколькими колокольчатыми фиолетово-розовыми цветками.
Чей это ящик? спросил Федор Иванович, сразу заинтересовавшись.
Это мое творчество, снисходительно к самому себе сказал Стригалев. И дальше все мое, Елены Владимировны Блажко и аспирантов.
А что у вас здесь делает «Атропа белладонна»? Федор Иванович не отходил от красавки, он сразу почуял интересный эксперимент.
Она же пасленовая. Я привил ее на картофеле. Видите, как пошла! Все картофельные листья оборваны, но, представьте себе, завязались картофельные клубни! Разрешаю подкопать
Очень интересно! сказал Федор Иванович и, отложив в сторону свой блокнот, запустил руку в мягкую теплую землю. Пальцы его сразу же уперлись в большой твердый клубень. Очень интересно! сказал он, отряхивая пальцы. Прививка сделана до завязывания клубней?
До завязывания. Мы ищем подходы к отдаленному
Да, я сразу понял. Федор Иванович поспешно кивнул и встретился взглядом со Стригалевым. Надо собрать клубни и проверить на алкалоиды, на атропин. Надо все точки ставить до конца, сказал он со значением.
«Рискованно работаешь, подумал он, поглядывая на Стригалева. Атропина в клубнях может не оказаться, и это будет хорошая дубина у вас в руках. Против нашего против мичуринского направления»
Ему не хотелось бить этого человека, так неосторожно подставившего себя под удар. «А имею я право бить за это? вдруг спросил он себя. Ведь это должны были проделать мы, прежде чем громогласно заявлять» Он то и дело принимался изучать Стригалева с растущим болезненным интересом. Лицо Ивана Ильича было подернуто желтизной худосочия, кое-где были заметны фиолетовые пятна заживших чирьев как потухшие вулканы, а один около кадыка, похоже, действовал, был залеплен марлевым кружком.
Стригалев продолжал докладывать:
Очень эффективен метод предварительного воспитания обоих родителей на одних и тех же подвоях
Услышав знакомое слово «воспитание», мичуринец Цвях закивал головой.
Мы взяли взрослые, уже цветущие растения томатов сорт «Бизон». На одни из них прививались молодые сеянцы картошки культурных сортов, а на другие сеянцы дикарей. Когда зацвели скрещивали дикие привои с культурными. Процент удачи скрещиваний доходил до ста Здесь, вы видите, дикарь завязал ягоды. Видимо, томат расшатывает наследственную основу
Цвях опять кивнул несколько раз. «Расшатывание», «наследственная основа» это было хорошо знакомо ему.
На языке Федора Ивановича вертелся убийственный вопрос: первый эксперимент отрицает связь между подвоем и привоем, а второй подтверждает как понять? «Не будем вдаваться в такие тонкости», сказал он себе. Все двинулись дальше вдоль стеллажа, останавливаясь около каждого нового ящика или горшка. Комиссия в молчании осмотрела стебли табака и петунии, привитые на картофеле. Федор Иванович не стал подкапывать, он знал уже: и там были клубни. Здесь под мичуринской маской зрел хороший «финичек» для академика Рядно. Правда, все зависит от того, как подать. Но подавай не подавай, а дело сделано чисто, сама природа говорит в их пользу.
И тут уже ягоды завязались, рассеянно сказал Федор Иванович, остановившись перед какой-то очередной прививкой.
Это Сашины работы, заметил Стригалев. Высокий, он говорил как будто под самым коньком оранжереи. Давай, Саша, докладывай.
Из группы аспирантов выступил красивый юноша, почти отрок, с узким лицом и прямыми, соломенного цвета волосами, словно бы причесанный старинным деревянным гребнем.
Здесь мы прививали картофель на черный паслен и на белену, сказал он, поднимая на Федора Ивановича смелые серые глаза. С той же целью расшатывание наследственной основы. Прививки, по-моему, хорошо удались
Это наш Саша Жуков, заметил Стригалев, кладя ему руку на плечо. Наш активист. Студент четвертого курса. Папа у него знаменитый сталевар. Ударник.
Где же это ты, сынок, так набазурился прививать? спросил Цвях.
Все заулыбались.
У Ивана Ильича набазурился, ответил Саша.
Хорошо бы исследовать эти ягоды на гиосциамин, сказал Федор Иванович. Ведь у белены все части содержат этот алкалоид. По нашей теории, он должен быть и в этих ягодах
Саша оглянулся на Стригалева.
Ну, раз теория сказал тот, встретившись взглядом с московским ревизором, от которого ничего не скрыть.
«Не зря Касьян к нему прицепился», подумал Федор Иванович. Сильно обеспокоенный, он осматривал выставленные перед ним растения, читая по ним всю потайную и хитроумную тактику несдавшегося борца. И только кивал, одобряя хорошо, чисто выполненные прививки и как бы не замечая подвоха. Один только раз он как бы проснулся, услышав знакомую фамилию.
Шамкова, прозвучал около него глубокий, крадущийся голос. Потом протяжный вздох. Анжела Как будто с ним знакомились на танцах.
Пожалуйста, что у вас? кратко сказал он, бросив на нее мгновенный острый взгляд.
Она была крупная, с маленькой головой, туго обтянутой желто-белыми волосами, красный перстень горел на нежнейших пальцах с бледным маникюром. «Как же ты копаешься в земле?» подумал Федор Иванович. Он бегло осмотрел какие-то выращенные ею гибриды, отметил в блокноте, что работа дельная, бьет в ту же точку, что и остальные, и перешел дальше.
Здесь, выставив, как на рынке, плоды своей работы, стояла Елена Владимировна в халатике и в очках.
Что продаетя? спросил Цвях, подходя.
Пожалуйста, сказала она с легким поклоном и подвинула вперед несколько горшков. Продаем картошку. Вот дикари «Солянум пунэ», «Солянум гибберулезум» и «Солянум Шиккии». Все привиты на томаты, у всех завязались ягоды от пыльцы культурных сортов.
Интересный товар, сказал Цвях.
Ну как с катапультой? спросила она, прямо взглянув на Федора Ивановича.
Он отвечал с прохладным и проницательным взглядом тициановского Христа, которому фарисей предложил динарий:
Катапульта хорошее средство для выхода из аварийной ситуации.
Он вчера говорил мне это слово, сказал Цвях.
Он всем его говорит, заметила она.
Сами прививаете? спросил Федор Иванович.
Вот этими инструментами. Она показала маленькие, почти детские руки с корявыми ноготками земледельца. Федор Иванович вспомнил руки Анжелы Шамковой. Да, природа не зря трудилась, создавая руки, и целью ее был не только хватательный инструмент, но и сигнализатор, как сказал бы технарь.
Чистая работа, сказал он, оглядывая привитые кусты. И вдруг запнулся. А что вот эт-то такое? Почти рванувшись вперед, он озабоченно указал на стоящий поодаль горшок со странным одиноким стеблем. Стебель был одет несколькими ярусами крупных листьев и был похож на этажерку. Я что-то не узнаю Это картошка?