Ответа нет. Спит. Люка осторожно спрыгивает на пол, снимает с крючка Верин шелковый пестрый халатик, нагибается, ища Верины ночные туфли. Потом тихо подходит к окну, пододвигает кресло, расправляет складки халатика. Лунный свет падает прямо на нее.
Такой он увидит ее сейчас, такой прелестной, почти призрачной. В полночь, в открытом окне, освещенной луной
Жаль только, что она стриженая и нельзя распустить волосы по плечам, было бы еще красивее, еще романтичнее
Кусты роз слабо белеют. Над ними качаются черные огромные ели. В пруду влюбленно и грустно поют лягушки. По небу, как стая диких гусей, быстро летят облака.
Он сейчас придет. Глухо хлопнет дверь, заскрипят шаги по дорожке. Он пройдет мимо шелестящих роз и встанет под ее окном. Он протянет руки, поможет ей выпрыгнуть в сад. Что он скажет ей?..
Сердце начинает стучать. Зачем она позвала его? Лечь в кровать, притвориться спящей? Нет, он сейчас придет.
На луну налетают облака. Темно. Ничего не видно. Может быть, он уже тут, под окном?.. Но облака летят дальше, и снова светло, а его нет. Что же он так долго? Он придет, она не сомневается. Только бы уж поскорей
Понемногу и луна, и небо начинают бледнеть. Деревья расплываются в молочном тумане. От пруда тянет сыростью. Люка ежится. Закутаться бы одеялом. Но нельзя. Станешь похожа на тюк. Она плотнее запахивает полы халатика. Нет, он должен увидеть ее красивой.
Небо становится все светлее, луны уже почти не видно, такой бледной и прозрачной стала она. Белый легкий туман поднимается все выше, заволакивая сад. Молчат лягушки, молчат деревья, молчат цветы. Ни движенья, ни вздоха. Так тихо, как бывает только на рассвете, в таинственный час между утром и ночной темнотою. Люка кашляет, испуганно оборачивается. Нет, Вера спит, не слышит. Отчего он не идет?.. Отчего?.. Но он придет. Не может не прийти
В соседней церкви протяжно и гулко звонит колокол.
Значит, шесть часов. Значит Люка тихо встает, вешает Верин халатик, ложится в постель. Значит, он не придет
6
Вера трясет Люку за плечо:
Да проснись же.
Люка поднимает тяжелую голову, трет кулаком глаза:
Что, что такое?..
Мы уходим. Ты спишь как сурок.
Который час?..
Девять.
Девять Люка испуганно садится на кровать. В половине десятого уезжает Арсений. Она вскакивает. Где туфли? Где платье?.. Скорей, скорей. Неужели она не увидит его?..
Она бежит по коридору. Из холла доносятся обрывки разговора:
Надеюсь, вы будете часто бывать у нас в Париже. Мои дочери так подружились с вами
Благодарю вас, с удовольствием.
Люка останавливается. Нет, она не посмеет войти, она закричит, она упадет в обморок, и все увидят, поймут.
Но все-таки она толкает дверь. И ничего особенного не происходит. Все обыкновенно, буднично. Арсений стоит перед Екатериной Львовной. На нем синий костюм, красный галстук. Люка все видит, все замечает. Не кричит, не падает в обморок.
Я уже боялся, что не попрощаюсь с вами, маленькая соня. Арсений пожимает ей руку. Ну, растите большой и умной. В Париже нам с вами непременно надо будет в цирк на дрессированных львов сходить.
В саду перед террасой шумит автомобиль. Горничная укладывает в него чемоданы. Арсений сбегает по лестнице.
До свиданья, счастливого пути
До свиданья, до Парижа
Люка смотрит на него. Вот сейчас, сейчас все кончится. Он уедет, и больше ничего не будет. И вдруг, сорвавшись с места, бежит за ним.
Арсений уже садится в автомобиль.
Вы, начинает Люка хрипло, вы «Не пришли, а я вас ждала», хочет она сказать, но что-то мешает в горле.
Арсений снова трясет ее руку.
Да, да, говорит он, блестя белыми зубами. Я не забуду. Непременно пойдем львов смотреть. До свиданья.
Автомобиль трогается. Вот он выезжает на дорогу, вот заворачивает за угол. Вера машет платком.
Уехал, говорит она протяжно, уехал А нам все-таки жить надо и лечиться тоже. Идем, мама.
Люка остается на террасе.
Уехал, повторяет она нараспев.
От бессонной ночи болит голова, в ушах звон.
Уехал Что теперь делать? И стоит ли вообще что-нибудь делать? Куда идти? Зачем?..
Она медленно входит в дом и, держась за перила, поднимается по устланной красной дорожкой лестнице, потом идет по широкому коридору. По обе стороны белые двери, и на каждой черный номер 24, 26, 28. Двадцать восьмой, здесь жил Арсений. Она берется за ручку. Дверь не заперта. Люка стоит в незнакомой комнате. Еще не прибрано. Все так, как было при нем. На столе груда газет. Красное одеяло свешивается с кровати на пол. На подушке впадина, след от его головы. Окна закрыты. В нагретой солнцем комнате душно. Люка подходит к постели, гладит подушку, трогает простыни. Здесь он спал. Она откидывает одеяло, ложится в постель. От простынь терпко и обморочно пахнет египетским табаком, одеколоном. Чужой, мужской запах. В ушах звон сильней. Все тихо плывет перед глазами. Холодные простыни тяжело ложатся на голые колени. Люка вздрагивает, широко раскидывает руки, ладони становятся слабыми и влажными. Она глубоко вздыхает и блаженно закрывает веки
Люка, ты ничего не ешь. Отчего ты такая красная? Дай я тебе лоб пощупаю. Господи, да у тебя жар.
Глупости, мама, вмешивается Вера, ничего у нее нет. Просто объелась вчера мороженым. Пусть примет касторки.
Но Екатерина Львовна беспокоится:
Что у тебя болит, Люка?
Люка слабо трясет головой:
Ничего не болит. Только в ушах звон. И еще тут колет. Сердце.
Какое же тут, у плеча, сердце? Легкое должно быть. Ты простудилась.
Но Люка трясет головой:
Нет, сердце. Я знаю. Это сердце.
Конечно сердце. Сердце всегда болит от горя.
Екатерина Львовна не верит:
Надо тебя сейчас же уложить, послать за доктором.
Люка отодвигает тарелку, с трудом встает, цепляясь за стул.
Это сердце, не надо доктора
Люка больна от горя и любви. Доктор сейчас поймет, расскажет. И все будут знать, и все будут смеяться над ней.
Не надо доктора. Не хочу. Я здорова
Люка лежит в кровати. Доктор что-то тихо говорит. Ну конечно, что Люка больна от горя и любви. И теперь все знают. Все.
Мама выходит вместе с доктором. Люка одна. Теперь все знают, даже Том, рыжая хозяйская собака. Даже вещи в ее комнате. Да, вещи знают. Они вдруг стали враждебными и насмешливыми. Полированный шкаф неприятно блестит, стол горбится и хихикает, стулья подбегают к самой постели и шаркают круглыми тонкими ножками. «Больны?.. А какой такой болезнью, позвольте узнать» Синие и красные квадратики на обоях подталкивают друг друга углами и смеются тоненькими голосами: «Ждала Не пришел. С носом осталась. С носом»
Люка открывает глаза. В окно светит луна, занавески тихо колышутся, розы под окном тихо кивают. И сейчас же над Люкой наклоняется Арсений.
Арсений?.. Но ведь вы уехали.
Я вернулся. Мне сказали, что вы больны. Я здесь. Я никуда не уйду. Спите
И Люка засыпает.
Утро Люка жмурится от солнца:
Арсений, вы здесь?
Да, да, спите, Люка. Я здесь. Я с вами.
Люка берет его за руку:
Не уходите, мне страшно без вас.
Я никуда не уйду. Я буду с вами всегда. Я люблю вас, Люка
Люка счастлива. Но она так слаба, так беспомощна. Ей даже трудно вздохнуть.
И я вас шепчет она.
И опять ночь.
Люка поднимает голову, Арсений сидит в кресле около ее постели.
Арсений, я не умру?
Но ведь вы совсем здоровы.
Я боюсь, что умру. Я слишком счастлива. Поцелуйте меня, Арсений.
Он садится к ней на кровать, целует ее в губы. Свет луны падает на него, блестят черные глаза, блестят черные волосы.
Люка, помните, в Петербурге?..
Да. Я ждала вас, Арсений
Я женюсь на вас, когда вам будет шестнадцать лет.
Еще так долго, полтора года
Но разве вам не хорошо?..
Ах, мне хорошо, слишком хорошо.
Люка снова закрывает глаза.
Пить, говорит Люка хрипло.
Люка, Люкочка, взгляни на меня. Ты узнаешь меня. Кто я?..
Ты мама, произносит Люка медленно.
Узнала меня. Пришла в себя, радостно кричит Екатерина Львовна. Доктор, она выздоровеет, она будет жить.
Да, говорит доктор, теперь она поправится. И щупает Люкин пульс.
Екатерина Львовна плачет. Слезы текут по ее измученному бледному лицу.
Люкочка, деточка моя
К постели подходит Вера, она тоже бледна.
Ну и напугала же ты нас, Люка.
Вера улыбается, гладит сестру по щеке:
Поправляйся скорей, цыпленок.
Какие все добрые, милые. Только где Арсений?.. Люка хочет спросить, но язык еще плохо слушается. Дверь скрипит. Это он. Но входит горничная и ставит букет роз на ночной столик. Розы, конечно, от Арсения. Даже спрашивать не надо. А он, должно быть, спит. Он так устал, ведь он не отходил от нее.
Люка улыбается. Как хорошо выздоравливать, как хорошо жить
Окно в сад открыто. Люка видит темные ели и кусок голубого неба над ними. Большая прозрачная стрекоза влетает в комнату. Вера кладет на Люкину кровать свое голубое шелковое платье:
Это тебе, чтобы ты скорее выздоровела. Мне оно узко, тебе будет как раз.
Люка трогает платье. Шелк нежно скрипит под пальцами. Какое красивое. Люка всегда любовалась им. Взрослое, настоящее платье, не то что Люкины мешки с прорезом для головы и рук.
Через три дня ты можешь встать, говорит Екатерина Львовна, целуя дочь. Ты рада, Люкочка?
Да, Люка рада. Люке хорошо. Но Но Арсений С тех пор как она пришла в себя, она не видела его. Уехал?.. Отчего тогда не написал ей? И отчего ни мама, ни Вера не говорят о нем? Люка ждет его. Днем и ночью, каждый час, каждую минуту. Она его невеста, она не беспокоится. И спрашивать не надо. Но ждать все труднее
Люка сидит в кресле на террасе, похудевшая, вытянувшаяся. На ней Верино голубое платье, ноги закутаны пледом. Осеннее солнце косо освещает сад, кусты облетающих роз и пруд. Пансион уже пуст. Все разъехались. Только в первом этаже живет какая-то старушка. Больше никого.
Пора в Париж. И так засиделись из-за Люкиной болезни. Но теперь Люка, слава богу, здорова. Да, Люка здорова. Это заметно по всему. Екатерина Львовна больше уже не смотрит на нее такими восторженными влажными глазами, Вера опять огрызается и, наверное, жалеет, что подарила голубое платье. Ведь и без платья Люка поправилась бы.
Подадут громадный счет, вздыхает Екатерина Львовна.
Вера кивает:
Еще бы было бы хоть за что деньги платить. А то целый месяц мучились
Неужели Люка хворала целый месяц?..
Ну конечно, мама. Разве ты не помнишь? Она захворала двенадцатого августа, в день отъезда Арсения Николаевича.
Люка вытягивает шею:
Разве Арсений Николаевич?.. и, не кончив, беспомощно прислоняется к спинке кресла и закрывает глаза.
Не надо, не надо спрашивать. Ни о чем не надо спрашивать
Вторая часть
1
Большой темноватый класс. Парты слишком низки. Люка горбится, вытягивает длинные ноги, рассеянно смотрит на черную доску, на географические карты, на очкастого учителя. Рядом с ней сидит курносая толстая Ивонна. Губы Ивонны быстро шевелятся. Люка знает, что Ивонна шепчет: «Святой Антоний, сделайте так, чтобы меня не вызвали. Я вам дам два су, святой Антоний» Ивонна никогда не учит уроков и трусит. Люка даже немного завидует ей, бояться все-таки веселее, чем только зевать. Люке бояться нечего, она хорошо учится.
Люка возвращается в метро. На станции все те же надоевшие рекламы. Два гуся в чепчиках клюют из жестяной коробочки паштет из гусиных печенок и похваливают: «Ah! Que cest bon!»[1]
Глупые утки. Безнравственная реклама.
Дома в маленькой тесной квартире в Пасси еще скучнее. Две спальные, столовая и кухня, а повернуться негде, и ходить приходится всегда боком, чтоб не задеть за стол или кровать.
За обедом Екатерина Львовна, вздыхая, разливает суп.
Все дорожает. Я просто не знаю, что мы будем делать. Надо экономить
И экономят. Сладкого больше не готовят и даже в кинематограф не ходят. Вера потеряла службу, целыми днями пропадает в поисках новой и становится все злее. Вечером она вышивает крестиками по канве для русской мастерской.
Люка садится рядом с ней под лампой в столовой:
Дай я тебе помогу.
Отстань, иди уроки учить.
Я уже кончила. Дай, я умею. Тебе же выгоднее.
Отстань, говорят тебе. Я не нуждаюсь в твоей помощи.
Люка замолкает и от нечего делать считает полоски на обоях. Пятнадцать синих, шестнадцать желтых. Впрочем, они уже давно сосчитаны, и ошибиться нельзя. Потом принимается за объявления в газете. Но и тут ничего нового нет. Зубная лечебница «Зуб», доктора Спец и Рыбко. Спешно продается квартира в Медоне.
В половине десятого раздается звонок. Люка бежит в прихожую открывать.
Здравствуйте, Владимир Иванович.
Здравствуйте, Люка. Ваши дома?
Люка презрительно кривит губы:
Где же им быть?
Владимир Иванович снимает пальто на шелковой подкладке, поправляет перед зеркалом галстук и большие роговые очки. На руке у Владимира Ивановича круглые золотые часы, и портсигар у него золотой. Люка уважает богатство. Владимир Иванович входит в столовую.
Я не помешал? спрашивает он.
Нет, напротив. Мы очень рады.
Вера поспешно кончает пудриться. Владимир Иванович садится к столу.
Отвратительная погода, говорит он. Как у вас хорошо.
Екатерина Львовна кивает:
Да, осень
Потом идет на кухню ставить самовар. Владимир Иванович из-под очков смотрит на Веру, на ее белую руку, на иголку, на красную шелковую нитку и канву.
За чаем вяло разговаривают. Екатерина Львовна накладывает варенье:
Я сама его варила. В этом году лето жаркое было, ягод много.
Лето Белые кусты роз, качающиеся ели, пруд, голубое небо и Арсений
Люка молча размешивает сахар и вдруг поднимает голову:
А почему Арсений Николаевич не бывает у нас?
Вера краснеет:
Отстань, Люка. Молчи.
Придет еще. Наверное, очень занят, ведь у него много дел Но такое ли лето у нас в России? быстро говорит Екатерина Львовна.
Да, под Москвой
Когда тема о России наконец исчерпана, снова наступает молчание и снова Екатерина Львовна старается оживить разговор:
Ну, Люка, расскажи, что у вас в лицее нового.
Люка дергает плечом. Этого только не хватало, чтобы и дома про лицей. Верно, им уже совсем не о чем говорить, раз о такой скуке спрашивают.
Она у меня первая ученица, хвастается Екатерина Львовна.
Удивительно. Владимир Иванович улыбается Люке. Ведь русская во французском лицее. Трудно, должно быть.
Но Вера обрывает его:
Еще бы она ленилась. За нее деньги платят. Должна понимать, не маленькая.
В двенадцать часов Владимир Иванович уходит. Теперь спать, а назавтра все сначала.
2
Четверг. С тихих деревьев Люксембургского сада падают рыжие листья.
Люка сидит на скамейке между хорошенькой Жанной и курносой Ивонной.
Сыграем еще партию?
Ивонна вытирает лоб рукой:
Посидим. Я устала.
Ты толстуха, говорит Жанна презрительно. С тобой скучно играть.
Солнце освещает рыжие деревья, статуи, цветники, лестницы и дворец. Игрушечные кораблики плавают в круглом бассейне. Трава еще совсем зеленая, и воздух теплый.
Люка размахивает ракеткой:
Да, да, Ивонна, с тобой скучно. В теннис ты не играешь, бегать не можешь, и ничего-то ты не знаешь.
Ну, положим, я знаю гораздо больше тебя.
Ты? Что ты знаешь?
Ивонна гордо выпрямляется:
Много, хотя бы, например, что надо делать, чтобы иметь детей.
Жанна хохочет:
Нашла чем удивить. Я знаю даже, что надо делать, чтобы не иметь детей. Хочешь, расскажу?..
Щеки Жанны краснеют. Ивонна наклоняется к ней, глаза блестят.
Расскажи
Люка зажимает уши:
Не смей, не смей. Я не хочу. Замолчи, Жанна.
Она вскакивает со скамейки и убегает.
Жанна догоняет ее:
Куда ты, принцесса-недотрога? Если не хочешь, чтобы я рассказывала, я тебе книжку принесу. Сама прочтешь. Очень интересно.
Нет, и книги не надо.
Видишь, я знаю больше тебя. Нечем тебе гордиться. И у тебя вид девчонки, а у меня Ивонна с удовольствием проводит рукой по своей груди.
Люка морщится:
Это некрасиво и немодно.