Мне хотелось хорошенько выспаться в ожидании долгого и трудного дня, но сделать это мне было не суждено. Около полуночи, когда я наконец закончил все планирование и выяснение того, что нужно сделать, и уже собирался лечь и закрыть глаза, кто-то вдруг негромко постучал по стойке полога моей палатки.
Кто там? со вздохом спросил я.
Вошел Нико, а с ним еще три офицера. Думаю, эти щедрые по натуре ребята, имея за душой жирную такую бессонницу, решили поделиться ею и со мной. Я повернул на еще теплой лампе рычажок подачи фитиля.
Ну что там у вас?
Они посмотрели друг на друга. Затем Стилико капитан, очень хороший инженер, двадцать лет службы, но никаких шансов на повышение, кашлянул как-то влажно, как умирающая овца.
Мы не хотели говорить при других, сказал он.
Понимаю. Так что у вас на уме?
Если серьезно, он посмотрел на меня, как вы думаете, насколько все плохо? На самом деле.
Честно? Я закрыл усталые глаза и потер веки. Честно не знаю. Может, Приск был не настолько глуп, чтобы оставить Город без защиты, пока армия искала ветра в поле. Может быть, ему удалось вызвать другое подразделение, и когда мы доберемся туда, то обнаружим, что стены ощетинились остриями копий, а амбары полны до отказа. А может, и нет. Может быть, все, что мы там найдем, пепелище, камня на камне не осталось. Или, возможно, станем единственными из имперского войска, кто сможет проникнуть за стену, прежде чем осадные лестницы будут подняты. Кстати, добавил я, кто-то еще понял, что мы оставили все наши инструменты и оборудование? Всё то, что нужно, если хочешь построить катапульту, осадную башню, таран
У Нико отвисла челюсть. Я простил его. Обычно-то ума ему не занимать.
Сто тридцать бочек гвоздей, сказал я. Двадцать семь пятитонных лебедок. Если каким-то чудом выберусь отсюда живым напомни мне казнить себя за халатность.
Поняв, что делу мой треп не помогает, я умолк. Повисло неприятное молчание. Тут Артавасдус (ему всего девятнадцать, отец подмазал нужные колеса, чтобы парень попал именно в инженерные, но ум остер как лезвие) отчеканил:
А давайте вот что прикинем. Гипотетически. Если не в Город то куда?
После этих слов я сразу понял, зачем эти трое собрались у меня.
Если не в Город, ответил я, тогда назад к побережью, ну а там, я думаю, каждый своей дорогой. У нас есть изумительное преимущество: мы все люди опытные. Мы плотники, каменщики, кузнецы, мир любит таких ребят, и нас всегда где-то не хватает. Взять хотя б меня. Даже когда я сам себе не принадлежал я был ценен. Это наш настоящий философский камень. Способность отпиливать прямые доски превратила меня в чистое серебро в чьем-то кармане, и именно так я стал полковником гребаного полка. Так что у побережья мы пожмем друг другу руки, пойдем туда, куда позовет нас сердце, и у нас будет долгая счастливая жизнь, полная осознания собственной полезности. Уж поверьте мне для таких, как мы, главное договориться, а там уж что угодно с рук сойдет. И всем будет плевать на цвет кожи так что даже ребята вроде вас, синешкурых, будут востребованы, когда все прочие представители вашего вида будут кормить ворон. Я улыбнулся Артавасдусу. Удивительно, что он не вцепился мне в горло так сильно он меня в тот момент ненавидел. Или мы можем вернуться и попытаться спасти ваш город, ваш народ, вашу расу. Всё в ваших руках. Я соглашусь с тем, чего хотите все вы, парни.
Нико дышал через нос как бык. Стилико выглядел так, словно я только что засунул руку ему в штаны. Оставался Гензерик. Его кровь голубее черничного сока, но он проштрафился по-крупному восемь лет назад, и его списали в инженеры. Вообще-то мне он нравится, нормальный парень. Сейчас он выглядел, как будто в зыбучий песок наступил.
Ну так что? спросил я его.
На самом деле, сказал Гензерик, мы уже поговорили и решили, что все, что вы решите, нас устроит.
Я кивнул.
Хотите переложить бремя вины на меня. Разумное решение. В конце концов, для этого я здесь. Что ж, я возвращаюсь. А вы все можете делать то, что считаете нужным.
И зачем ты туда рвешься? выпалил Артавасдус, все еще пылая гневом. Ты же сам только что сказал это не твой город, не твой народ. Такие, как ты, будут как раз по другую сторону стены. В этом нет смысла.
Я поднял руку.
Артавасдус, прости, что назвал тебя синешкурым. Я сделал это только для того, чтобы убедиться, что ты слушаешь. Я возвращаюсь, потому что это мой долг. Вам не нужно идти со мной, потому что долг самая дрянная причина для самоубийства. Более того, я предполагаю, что четыре тысячи перепуганных парней снаружи ведут один и тот же разговор сейчас. Что бы мы ни решили, мы должны их убедить, поэтому предлагаю без отлагательств принять решение, а затем прояснить ход мысли. Я опустил руку. Ваше слово.
Нико оглянулся; теперь он говорил от лица робуров.
Все наши хотят держаться вместе, сказал он. Считают, что, если разделимся, пропадем поодиночке. Варвары просто перебьют нас, без шансов. В конце концов, глупо отрицать, мы и впрямь выделяемся в толпе.
Я сделал вид, что на мгновение задумался.
Хорошо. В таком случае, если мы будем держаться вместе, куда бы мы ни пошли, мы окажемся в осаде. Так что имеет смысл отправиться туда, где стены повыше. Можете так всем и передать от моего лица, добавил я.
Мы скажем им, что вы идете домой.
Я пожал плечами.
Если хотите.
Наши последуют за вами куда угодно. Сами знаете.
На самом деле я не знал, пока он не сказал это, и у меня на мгновение перехватило дыхание. Одно мне кажется бессмысленным любовь. Она не приносит никому ничего хорошего. Тот, кого любишь, или подводит тебя, или умирает. В любом случае ты мучаешься. Какой, черт побери, в этом смысл? Как я уже говорил в моей жизни враги помогали, а друзья источник бед.
Но с моими подопечными я говорил честно. Сама суть моего верховенства над ними в том, чтобы вина, в случае чего, легла на меня. И если они последуют за мной из любви называйте как хотите, верностью, доверием, но все сводится к любви и умрут, я буду виноват. Я буду держать ответ. Вот почему Империя платит мне большие деньги чуть меньше, правда, чем флейтисту из придворного оркестра.
Если ты думаешь, что это поможет, скажи им все, что захочешь, сказал я. Ну а я, пожалуй, пойду спать.
Все четверо ушли, преисполненные мрачной торжественности, как надо, и я остался со своим чувством вины. Почему? Да потому, что у меня в рукаве была припрятана одна карта и я про нее не рассказал им. Не шибко сильная карта валет, если не десятка. Но если бы я о ней упомянул они взлелеяли бы надежды, а надежда, по моему мнению, тоже находится в списке вредного пункта на два ниже любви. Так что я позволил себе обольститься надеждой, чтобы им не пришлось.
7
Почти наверняка вы умнее меня самого, и все уже всё поняли сами. А я на тот момент ни хрена не понимал, равно как и Нико с его тремя приятелями; даже если кто-то и понял, мне не доложил. Имей в виду, читатель, мы были уставшие как собаки да еще и напуганы до усрачки. Не лучшее состояние, так ведь? Отдай мне должное ибо я проснулся примерно через час и все осознал от начала и до конца.
Тринадцать тысяч голых мертвецов. Допустим, часовой на городской стене заметит вдали блики на шлемах и наконечниках копий. Что он подумает? Спорить готов что-то вроде: «Ага, а вот и генерал Приск возвращается, наверняка задал жару этим варварам». И после такой мысли, само собой, будет дана команда ворота открыть.
Как близко они подойдут, прежде чем кто-нибудь увидит, что их лица и руки не того цвета? Лично я бы для верности велел своим солдатам в захваченном обмундировании все открытые участки кожи натереть грязью. Интересно, наш хитрый враг настолько хитер? И кто он, черт подери, такой?
Наступил тот особый час ночи, когда просыпаешься, начинаешь волноваться, и сна тебе уже не видать как своих ушей. Я зажег лампу и просмотрел свои записи на утро.
Прежде чем мы отправились в путь, я сделал то, что делаю редко, приказал им построиться.
Приказ, полагаю, напугал их заставил осознать, что они теперь солдаты. Парни выстроились в идеальную линию, тихие и неподвижные как сама cмерть. Я оглядел их сверху вниз. Помоги нам бог.
В зеленом углу минимум тринадцать тысяч великолепно экипированных воинов, только что перебивших целую имперскую армию в безупречно разыгранной засаде; в углу синем четыре тысячи перепуганных плотников. Почти у каждого был меч, потому что таков порядок. Они получают его у квартирмейстера завернутым в промасленную ткань, с печатью инспектора, скрепляющей бечевку. Спрашивают почти рефлекторно что им с этой штукой делать, и получают какой-нибудь полубессмысленный дежурный ответ, один из известных лично мне пяти. Позже ломают печать, ведь такова их обязанность снять всю обертку, заточить и отполировать лезвие; подготовить оружие к проверке, словом. А, так вот для чего нужна эта штука! Для того, чтобы ее проверяли! Изумительно. Если вы инженер, получаете тринадцатую модель. Не пятнадцатую шедевр эргономичности. Не четырнадцатую честную и надежную спутницу имперской армии на протяжении сорока последних лет. Тринадцатую обоюдоострую, с тяжелым ромбовидным навершием, края которого натирают запястье до крови. Сталь клинка, чего уж греха таить, посредственная тринадцатую модель признали дефектной и сняли с эксплуатации сразу после выпуска первой партии, семьдесят лет назад. Вот только та партия насчитывала полмиллиона и ни один тот меч не списали. Ну правильно, чего добру пропадать можно раздать фуфло поварам, музыкантам, клеркам, носильщикам, инженерам; любому, кто никогда не будет использовать бесполезную вещь, но по уставу обязан иметь при себе меч. Но, конечно, всегда находятся шуты гороховые, теряющие мечи, ломающие в драке, обменивающие их на кварту сидра. На замену я поручал выдавать топоры. Топоров, сразу скажу, у нас было в достатке трехфунтовая головка, прямое ясеневое древко хорошо подходит для резки и обработки древесины, абсолютно бесполезен в бою. Примерно у ста солдат были луки в обход устава, запрещавшего брать с собой личное снаряжение, но немного свежего мяса вносит разнообразие в положенный пакет. Оленя с двенадцати шагов уложить из такого лука можно. Броню пробить извините, без шансов.
Кстати о броне; ее нам не полагалось, нет нужды. Мы получали этакие ватники из двадцатислойного льна и хлопчатобумажных отходов. Вполне выдержат удар меча или притупленного копья да и стрела не всякая с первого раза пробьет. В такой одежке жарко как в адском котле, и она сковывает движения, но, если смотреть беспристрастно значительно лучше, чем ничего. Настоящие солдаты носят ее под доспехами. У всех нас была такая. И, ясное дело, все оставили ее дома. Ни шлемов, ни щитов, ни нагрудников, ни поножей, набедренников, наручей, перчаток, горжетов, наколенников или налокотников. Прекрасно.
Один старик, которого я встретил в лагере рабов, однажды сказал мне: «Всегда думай о хорошем». Он умер от гангрены сложно найти в этом что-то хорошее и последнюю неделю на земле провел стеная от боли; но я все равно старался следовать его совету. Соответственно: мы знаем, чего у нас нет, нам не нужно напоминать о том, чего у нас нет; но что у нас есть? Подумаем об этом.
Я думал или пытался думать, но какой-то дурак все время перебивал меня.
Артавасдус все еще в ярости, скорбно сказал мне Нико, когда мы поднимались по холмам Тарантского Креста. Говорит, что нужно привлечь вас к ответственности.
А почему нет? откликнулся я. Он имеет на это полное право. И если, когда мы вернемся, будет кому предъявить мне обвинения, я приму их с радостью, поверьте мне. А пока мне хотелось бы услышать ваше мнение.
Нико принял мудрый вид:
По поводу?
Как думаете, кто эти ублюдки?
Картина: здоровяк старается напрячь мозги.
Шердены же?
Я покачал головой.
Даже если они смогут собраться в одном месте и не перерезать друг друга, что очень, очень маловероятно, всего насчитывается около восемнадцати тысяч взрослых мужчин-шерденов. И они воры, а не вояки.
Но они напали на Классис, и еще на несколько мест.
От подъема в гору одновременно с болтовней у меня сбилось дыхание.
Они хорошо управляются с кораблями, сказал я. Они, как и мы, специалисты.
Нико вздохнул.
Вы уж простите, в географии я не шибко силен Может, тот народ, про который вы мне рассказывали, как их там, хусы?
Нико, конечно, может целый день лазать по горам, параллельно распевая арии из ораторий Теоделя, и ничего с его дыхалкой не станется. Тем не менее, учитывая выбор, я все равно предпочел бы быть скорее умным, чем здоровым.
Хусы пастухи. Они пасут огромные стада овец на высоких холмах и никогда не задерживаются на одном месте. Но они никуда не пойдут без своих овец, женщин и детей. Самое большее, что обычно видишь, сотню или около того чокнутых молодых храбрецов, которым хочется награбить достаточно, чтобы поднять выкуп за невесту. В основном они воруют друг у друга, чтоб ты понимал, на других замахиваются только в совсем голодную пору. Кроме того, робуров они боятся как огня. Они сжигают своих мертвецов, поэтому вас принимают за призраков, опаленных пламенем дочерна, или типа того. Так что это не хусы, Нико.
Я действовал ему на нервы. Он не любит, когда ему напоминают, что он не про все знает.
Ну тогда На севере и востоке есть сотни племен, которые постоянно кочуют и бьют друг друга. Может быть, о наших врагах мы и не слышали никогда.
В самом деле, взялся перечислять я, альбы, мальдиты, санфуиканцы, а также Альянс Себелота, Флос-де-Глая, Презада
Нико посмотрел на меня пустым, обеспокоенным взглядом. И зачем я его дразню.
Они действуют друг на друга как волны в шторм. Альбы вытесняют мальдитов, те, в свою очередь, вытесняют санфуиканцев, и в самом конце линии Седьмая армия кое-как справляется с ордами мародерствующих бассанегов, решивших перейти замерзший Астар. Такие волнения не происходят в одночасье. Мы бы хоть краем уха, да прослышали бы о них. Я вспомнил несколько заседаний Совета и поправился: Я бы услышал об этом.
Он посмотрел на меня.
Но вы не слышали?
Я покачал головой.
Мы бываем во многих местах, и я встречаюсь со многими людьми. Они мне кое-что рассказывают. Большая межплеменная война не осталась бы незамеченной.
И слухов, значит, не было.
До меня ни одного не дошло.
Я раздражал его; никому не нравится, когда разговор не по зубам.
А вы на кого думаете? Поняв, что я и так почти дожал несчастного, я не стал отвечать.
От Фаиномай-Эйнай до Города плодородное раздолье. Здесь олени и дикие свиньи из неприкосновенного леса его величества бегают вольготно и жрут капусту крестьян будто знают, что за их убийство простолюдину грозит пять лет каторги. Если встать на вершину одного из маленьких холмов, можно увидеть россыпь ферм, побеленных и крытых золотистой соломой, богатые зеленые поля, прямые как стрелы живые изгороди. В самых диких мечтах я бросаю к чертям службу и покупаю себе такую ферму. Дальше к северу земля поднимается выше там начинаются изумительные виноградники. Я к чему: там живет много людей, они дни напролет проводят на открытом воздухе и волей-неволей замечают всякое. И нас они заметили. Они перестали работать и пялились на нас.
Один старик подошел к воротам своего двора и хмуро посмотрел на нас, когда мы протопали мимо по дороге. Я остановился и дружелюбно улыбнулся ему.
Прошу прощения, произнес я, не проходила ли тут армия несколько дней назад?
А кто спрашивает?
Я легонько толкнул Нико здоровяк хорошо ладит с людьми.