Капитан Бауцес, Имперские инженерные войска, сказал он.
Ох уж этот его акцент. Явно произвел впечатление на фермера.
Три дня назад, господин. «Господин» это вам не баран чихнул! Они шли ночью, торопились будь здоров.
Я вспомнил одного моего друга, ему в потасовке попала стрела в живот мы его потащили к хирургу, тот стрелу достал, а она вся заржавленная Примерно так я себя почувствовал.
Ну и дела.
Форсированные марши, сказал Нико, понизив голос, когда мы двинулись дальше, мы останавливались каждую ночь, а они даже не утруждают себя добычей провизии.
Оно им ни к чему спасибо запасам генерала Приска, сказал я. И последнее, чего они хотят, переполошить округу.
После этих слов Нико замолчал. Великолепно. Я снова мог подумать.
Итак, на перекрестке Белого Медведя мы повернули вправо. Налево уходила ведущая в Город главная дорога, а направо спуск вдоль реки Сребросвет к побережью. Это глубокая лесистая долина, немного похожая на дорогу через Спендонский лес (от моих храбрецов сходство не ускользнуло). Выходит она к Бел-Семплану. Аккурат перед Семпланом Водосход: там Иснел впадает в Сребросвет.
Возможно, вы не очень много думаете про дерьмо. Зачем бы? Но это интересная тема. Позволь, читатель, вернуть тебя на пять веков назад, во времена Великой Чумы. Когда она кончилась, его величество Эврик III мудро рассудил, что она вызвана была грязью, и ни у кого не хватило духу возразить ему. И он основал дерьмовый дозор он, кстати, до сих пор существует. Входящие в него несчастливцы патрулируют улицы в тихие предрассветные часы, опустошая отхожие места и горшки-нужники, а еще собирая всю вонючую еду и заплесневелое постельное белье, мертвых собак и кошек, лом словом, весь тот мусор, что принес, по разумению Эврика, Великую Смерть. Дерьмо вывозится телегами на фермы и там идет на удобрение капустных грядок. Сукновалам же достается моча, все остальное грузят на большие плоские баржи и сплавляют по Инсел, а потом по Сребросвету прямиком в Бел-Семплан. На веслах отгребая где-то четыре мили от тех мест, где течение неминуемо унесло бы все это обратно в городскую гавань, они производят сброс и плывут на баржах обратно вдоль побережья в Город. Все организовано так, что река выполняет всю тяжелую работу по перемещению полностью загруженных барж вниз по течению; прилив помогает уже пустым судам на обратном пути. Умно. Думаю, до этого додумался какой-нибудь полковник инженерных войск, чье имя все позабыли.
Это была афера или это называется ауспиции? Кажется, так. Там, грубо говоря, Богу дается выбор если ты на моей стороне, позволь этому случиться, если нет, делай, что считаешь нужным. К тому, что, если Бог все еще на нашей стороне, суда дерьмового дозора все еще где-то на реке или в доке в Бел-Семплане. Если они сейчас следуют назад в Город, значит, Богу не угодно, чтобы мы спасали Город. Тогда можно найти какое-то плавучее средство и уплыть до Излучины лучше всего. Где-то в Ольбии, в тех краях, робуры основали могущественную колонию, хотя есть ли она там сейчас и где, черт возьми, эта самая Ольбия можно только догадываться.
Лично я все еще верю в Ольбию по крайней мере, в нее гораздо больше, чем в Бога, но возможности подкрепить веру фактами мне все же не представилось. Баржи дозора оказались пришвартованы у причала в Бел-Семплане. Экипажей не было они совершали ежедневный рейс и одолели уже три четверти пути домой, когда встретили группку мелких лодок, гребущих изо всех сил вдоль побережья. Люди в этих лодках кричали им, чтобы они повернули назад, так как Город осажден у его стен полчища варваров и нет солдат, способных отбить их атаки. Если нет желания сложить голову не возвращайтесь вот что кричали те лодочники.
Поэтому экипажи барж развернулись и поплыли к Бел-Семплану, провели быстрое совещание, и след их простыл. По большей части они рассосались по барам, пропивая остаток денег на том основании, что раз завтра для них не наступит, то терять особо нечего. Я велел своим ребятам собрать их и поговорить с ними.
Я сказал им, что мы настоящие солдаты, пришедшие освободить Город и защищать его, пока не появится подкрепление. Предположив, что не сможем вовремя миновать линию осады, мы прибыли в Бел-Семплан в надежде реквизировать флот дерьмового дозора и направить его в городскую гавань. Вопрос в том, видели ли дозорщики военные корабли в тех краях? Оказалось не видели. Ну и отлично. Больше всего я боялся, что шерденов привлекли для оказания военно-морской поддержки сухопутным войскам. Я бы, будучи в их позиции, сделал так, да и любой человек с мозгами. Если они так не поступили значит, есть веская причина (как я узнал позже, она действительно была сильный шторм на Игле рассеял пиратов по закоулочкам; вероятно, ауспиция, хотя в Бога я по-прежнему не верю). Во всяком случае, мы могли войти в гавань там не было пиратов, готовых потопить нас.
Заручившись в жизни пусть маленьким, но все же авторитетом, я никогда не переставал дивиться тому, как сильно люди верят в него и доверяют ему. Мне-то все видно с изнанки: неэффективность, глупость, коррупция и кровожадное невежество и простая нехватка ресурсов, не дающая справиться с горами бесконечных, постоянно множащихся проблем. Я вижу с изнанки, а другие со стороны. А там великие неприступные стены, профиль Императора с одной стороны монеты и Победа с другой, храмы, солдаты в сияющих доспехах. Они это всё видят и верят, что Империя велика, сильна, мудра, непобедима. С ней глупо бороться, ее нельзя перехитрить (хотя иные мои друзья на Старом Цветочном рынке этим промышляют всю жизнь и до сих пор не были пойманы за руку). Раз они не способны тягаться с ней, значит, никто не способен в принципе. Ровно то, что я описал, с этими несчастными дураками с барж. Стоило мне сказать, что я представляю армию, они будто от дурного сна очнулись. Раз армия здесь, значит, все будет в порядке. Тот факт, что у нас вместо брони шляпы и плащи, и мечи тринадцатой модели, да и численностью мы не особо похвастаться можем, как-то от них ускользнул. «Всё в порядке, сказали они себе, будем делать, что скажут». Может, сказалось и то, что эти бравые ребята напились, но не думаю, что их реакция отличалась бы сильно, будь они трезвы. Человек в форме отдал им приказ вот они и обрадовались. Я, конечно, чувствовал себя неловко из-за этого, но время поджимало.
В одном нам совершенно внезапно повезло. Пока Стилико с друзьями выгонял пьяных матросов из портовых баров, он случайно узнал, что один из больших лесовозов, которые курсируют из Уил-Элейса в Науфрагию, был вынужден отправиться в Бел-Семплан из-за шторма. Он перевозил двести семьдесят тонн выдержанного элимейского кедра.
Конфискуем, сказал я ему. Нам это добро непременно пригодится.
Стилико ушел, вернулся чуть позже. Капитан, сказал он, отказался позволить нашим людям реквизировать корабль или его груз без компенсации. Я вздохнул, вырвал страницу из блокнота и выписал чек от казначейства на десять тысяч гистаменонов.
Так нельзя! Стилико был потрясен до глубины души. Это в десять раз больше реальной стоимости
И что?
Речь о государственных деньгах!
Я подумывал о том, чтобы объясниться, но не было ни времени, ни сил.
Делай, что говорю, приказал я и протянул ему клочок бумаги. Стилико удалился выглядя глубоко оскорбленным.
Еще отправь пару дюжин наших парней на корабль, повелел я ему вдогонку. На всякий случай.
8
Для справки, моряк из меня не очень. Я считаю, это потому, что я инженер. Я живу в мире прямых линий, неподвижных точек, надежно зафиксированных объектов прямая противоположность морю. Наверное, это потому, что я рожден в глубине суши, в двух неделях мучительного пути от моря через горные перевалы и речные броды. Нико снисходительно улыбается и замечает, что робуры нация мореплавателей, и в этом источник их превосходства. В любом случае недолгое плавание из Бел-Семплана в Город я провел у борта, сожалея обо всем съеденном за последнюю неделю; и хорошо я совсем не мог ни о чем думать. А если б мог дрожал бы как лист на ветру перед перспективой того, что обнаружим мы, когда прибудем на место.
Едва корабль вошел в залив, волны стали ниже, и я кое-как очухался. На этот раз, лишь только миновав Иглу, мы как бы скользнули домой плавно, как стрела по направляющей арбалета. Пустяковая милость. Я перестал стонать и начал паниковать но кругом, на голубых водах, не наблюдалось ни единого вражеского судна.
Что хорошо в дерьмовых баржах каждая уникальна, двух одинаковых не сыскать. Нас ни с кем не могли перепутать в Городе, но я все равно беспокоился о том, каков будет прием. Во-первых, мы не были похожи на имперских солдат. Во-вторых, кто бы ни был главным в Городе, он, вероятно, уже усёк: внешность может быть обманчивой. Кроме того, дерьмовый флот не являлся государственной тайной и наш таинственный гениальный враг легко мог выведать о нем, реквизировать его и забить его до планшира вооруженными людьми. Пока мы не подойдем близко скажем, ярдов на семьдесят, в Городе никто не поймет, что мы это мы, хорошие ребята. А стрела спокойно пролетает ярдов сто пятьдесят. Но если бы я скомандовал всем пригнуться, комитет стражи бы не увидел темных лиц и имел все основания начать обстрел.
Неловко, но никакого комитета не оказалось. Причалы были на диво пустынны: ни пришвартованных кораблей, ни докеров, никто не слонялся без дела и не торговал всякой всячиной. Я почувствовал себя так, словно проглотил кусок льда.
Я плыл на головной барже. Мы ткнулись носом в причал, кто-то перепрыгнул через него с веревкой и привязался. Трап с грохотом ударился о камень. Храбрости я так и не нажил.
Нико, сказал я, сходи разведай, есть ли там кто.
Он бросил на меня скептический взгляд, но приказа не ослушался. Никто не спешил следовать за ним. Пройдя по набережной около ста ярдов, он замер, огляделся; затем я увидел, как он помахал кому-то, кого мы не могли видеть. Ребята, обступив меня, чуть ли не звенели от напряжения в любой момент готовые рвануться к веслам и налечь на них изо всех сил. Нико, переговорив с кем-то, кивнул и потрусил обратно к нам.
Там начальник порта, известил он. Забаррикадировался в своем кабинете. Но нас встретит.
Выдохнув, я отдал приказ высаживаться. Подошли и остальные баржи. Лесовоз пока стоял в сторонке как толстушка, пришедшая на танцы. Начальник порта, в кольчуге и шлеме, коим с виду было сто лет в обед, подошел встречать нас; пока Нико не представил меня напрямую, он даже и не обратил на меня внимания.
Где все? угрюмо поинтересовался я.
Ушли, в тон мне отозвался портовый. Обрадованным его назвать было никак нельзя. Как только услышали, что происходит, ломанулись сюда, стали занимать все суда, что тут стояли. Тут настоящее побоище было никогда не видел ничего подобного.
И что, ни одной посудины не осталось?
Он хохотнул.
Расхватали всё до последней лодки. Никто не стал морочиться с курсом лишь бы подальше отсюда. Кому не хватило места на борту вернулись на холм, к храмам. А что толку-то.
Портовый уставился на меня так, будто взглядом хотел достать до самой души.
Куда бы вы ни направлялись возьмите меня с собой. У меня есть деньги.
Мы никуда не собираемся, сухо отчеканил я.
Он так и вытаращил глаза; он явно лишился дара речи. Удалившись тем же путем, которым вышел, он оставил гавань в наше распоряжение. Справедливо.
Стоя на причале, я прикидывал дальнейший план до тех пор, пока Нико о себе не напомнил:
Ну, Город все еще стоит. Что теперь делать будем?
Это выдернуло меня из размышлений. Кому-то надо взять на себя роль самого главного. Как думаешь, кто бы это мог быть?
На такие вопросы ответы у Нико отскакивают от зубов.
В отсутствие высокопоставленного военного офицера это будет префект города.
Фаустин. О господи. Нет молотка забить гвоздик стучите по нему каблуком старого ненужного ботинка.
Сходи за ним, сказал я.
А разве не мы должны
Ситуация чрезвычайная. Посылаю тебя, потому что ты вежливее.
Нико стоял дуб дубом, и вид у него был абсолютно беспомощный.
Пошевеливайся, Нико
Он пожал плечами и убежал. Отвернувшись от Города, чтобы не смотреть на него, я стал раздавать приказы. Это меня успокаивает, а дел накопилось много.
Первым делом мы выволокли баржи из воды на причал и пробили дыры в их днищах ничего такого, что мы бы не могли починить, но достаточно, чтобы какие-нибудь отчаявшиеся граждане не опередили нас. Наскоро разгрузив лесовоз, мы снова отправили его по волнам подальше от гавани; отвечать за него я оставил на борту пяток моих лучших сержантов. Затем я разделил людей на восемь отрядов, по пятьсот душ в каждом. К тому времени как я закончил, Нико пришел, ведя под руку бедного старого Фаустина.
Тот был пьян. У него были с этим проблемы и в лучшие времена. Ничего страшного. Помахав мне рукой, префект одарил меня широкой сумасшедшей улыбкой. Чтобы в таком виде он не попался слишком многим на глаза, я оттащил его в какой-то сарай, где хранились остатки снастей, усадил на большой моток веревки и спросил:
Что случилось?
Он только ухмылялся мне, так что я врезал ему. Потом помог ему подняться с пола и спросил еще раз.
Паскуда, пробормотал он, ощупывая челюсть. Что с тобой не так?
Рассказывай, что случилось.
Он рассказал. Все началось с сообщений о том, что банда из примерно пяти тысяч дикарей появилась из ниоткуда и стала жечь фермы на дальней стороне склона Спендона. Совет провел внеочередной сбор. Генерал Приск решил, что лучшая защита нападение, мобилизовал всю стражу и ушел в карательный поход, сказав, что долго не задержится задачка проще пареной репы.
Несколько дней спустя часовые на башнях узрели, что, похоже, армия возвращается. Фаустин велел открыть ворота, вывести людей на улицы, развесить гирлянды по всему Ипподрому, убедиться, что на вечеринках будет достаточно еды и питья. А потом, сказал он мне, удача, должно быть, повернулась к нам лицом, совсем чуть-чуть. У одного клерка из Военного министерства было какое-то срочное дело, и ему позарез нужна была печать Приска. Вместо того чтобы ждать, пока армия вернется домой (и тогда все будут заняты, крича «гип-гип-ура», и никакой работы не сделаешь дня три), он свистнул карету курьерской службы и выехал армии навстречу. Он подкатил довольно-таки близко и тут осознал, что дела плохи: люди в солдатской форме были не того цвета.
Развернув карету, бедняга клерк погнал обратно во весь опор. Около сотни солдат врага отправились за ним, но лошади у курьеров бестии быстрые. Фаустин гордо стоял у ворот, когда клерк вбежал, крича как сумасшедший закрыть ворота, закрыть ворота! Фаустин этого человека хорошо знал напрочь лишенный воображения посредственный тип, самый скучный робур на свете. Поэтому ворота закрыли решетка опустилась за несколько ударов сердца до того, как вражеская кавалерия добралась до нее. К тому времени, конечно, люди на стене смогли увидеть молочно-белые лица под шлемами. Два вахтенных сержанта рванули вниз по крепостному валу к другим воротам. Защита Города висела на волоске, но все входы сумели-таки вовремя закрыть.
Даже в таком форс-мажоре Фаустин смог собрать двести человек стражи само собой, они были рассредоточены по всему Городу. Совершенно случайно в радиусе слышимости его голоса оказалось аж сорок, или даже чуть больше. Префект отправил их всех на Стену заранее зная, что он в полной заднице.
Голые статистические данные широко не известны, но они есть в книгах, где любой может их прочитать. Сухопутные стены достигают тридцати восьми футов в высоту и восемнадцати футов в толщину у основания. Ворота это десять слоев дуба, уложенных крест-накрест, так что их нельзя взять на раскол; каждая из восьми петель весит четверть тонны. Если врагу никто не будет мешать, он сможет взломать и пробить их за полчаса (при наличии неограниченной рабочей силы и соответствующего инструментария) или сложить побольше хвороста и сжечь их к чертям за день. За первым Рубиконом его ждет полоса шириной в двадцать пять ярдов между Сухопутными стенами и Внутренней Чертой (высота двадцать шесть футов, толщина пятнадцать). Идея в том, что любой, кто дойдет до этой Черты, будет в считаные секунды расстрелян из осадных машин и луков где-то на крепостных валах где негде укрыться и некуда бежать. Организация обороны выше всяких похвал, пока у вас есть хотя бы горстка стрелков. Чего, конечно, у Фаустина не нашлось.