Граммофонная пластинка того времени Это кажется нереальным, и все же это происходит на самом деле.
Я не мог удержаться, продолжает Альвар и протягивает ей пластинку в футляре.
На ощупь бумага грубая. На мгновение Стеффи, кажется, чувствует воссоединение с прошлым, но тут на фоне свинга, исходящего из граммофона Альвара, раздается телефонный звонок. Из ее телефона играет мобильная версия «Задорного блюза».
Альвар вздрагивает, оглядывается по сторонам и смеется, завидев телефон у нее в руках.
Джаз атакует.
Стеффи улыбается.
Или блюз. А на самом деле семья. Скорее всего, папа хочет знать, где я нахожусь.
Альвар кивает, и она замечает, какие у него большие уши. Такое ощущение, будто он приобрел их в маскарадной лавке.
Как-нибудь я расскажу тебе всю историю, если захочешь.
Наверное, существует какая-то общепринятая форма вежливого ответа для таких случаев, но Стеффи позабыла о ней и попросту ответила:
ОК.
«Можно было и остаться», думает она, заходя домой.
АДМИРАЛ! кричит Эдвин и поднимает палку с желтым флагом, продолжая свою игру.
Стеффи не отвечает, и брат марширует с поднятым флагом в сторону кухни и обратно.
Она снимает обувь. Могла бы сказать, что задержалась в школе, занимаясь музыкой, отличная отговорка. Жаль, не пришло в голову раньше.
Привет, Стеффита, говорит папа и похлопывает ее по плечу, а мама просит помочь на кухне.
Джулия тоже может это сделать, отвечает Стеффи и в то же мгновение замечает еще одну пару туфель. Теперь уж точно не отвертеться.
Фанни здесь, поясняет мама.
Когда Фанни наведывается в гости, это все равно что две Джулии в одной комнате. А еще это как заезженная пластинка, потому что они неустанно болтают об одном и том же, когда подслушиваешь их разговоры под дверью. Они говорят, например, о том, какими идиотками могут быть некоторые девчонки, или как избавиться от нежелательных волос, или о симпатичных парнях из старших классов.
Боже, я просто не выношу мальчиков из нашего класса. Они как дети, а мне нужен настоящий мужчина, скажет Фанни, и Джулия тут же согласится:
Мы, девочки, взрослеем быстрее
Рассматривая свое лицо в зеркале, Джулия размышляет, стоит ли вколоть ботокс, чтобы устранить морщинку под глазом.
Это все потому, что ты куришь, упрекает ее Фанни.
И тут они обе начинают хихикать в манере, которую Стеффи просто терпеть не может. Даже подслушивая их, можно умереть со скуки.
И такой же бред Джулия заносит в свой дневник.
Как дела в школе? спрашивает папа.
В голове Стеффи проносятся образы: Карро и Санджа, вонючка и туалет, дорога домой, песня из ниоткуда и пожилой лысый мужчина в окне. Перед глазами пластинки на полке за клетчатым креслом.
Нам сказали выбрать тему для работы над проектом.
Входит Эдвин. Он сменил флаг на золотую саблю.
Гвардия! Дуэль! Что на обед?
Глава 3
Кевин, Лео, Ханнес, считает Санджа, не замечая Стеффи.
Стеффи сидит на скамейке подальше от других, повернувшись к ним спиной и сосредоточив внимание на своей майке. Побыть здесь одной как глоток свежего воздуха.
Кевин, Ханнес, Лео, возражает Карро. Ханнес стал намного симпатичнее, когда постригся, а от Лео постоянно несет потом.
Это потому, что он качается.
Это ничего не меняет.
Но он ведь хорошо выглядит, да?
Вот поэтому он третий. Ты что, его хочешь?
Санджа делает вид, что шлепает Карро полотенцем. Стеффи наблюдает за ними через настенное зеркало.
У нее в голове крутится «Послание от Фрея». Хит из семидесятых идеально описывает влечение Санджи к потному Лео. При этой мысли Стеффи улыбается.
Из Санджи и Карро получился бы неплохой дуэт. Санджа пропела бы первой: «Твой нос чересчур чувствителен», а Карро ответила бы: «Твой рот уж слишком язвителен». Затем они захихикают в стиле Венке Мюре[4] и продолжат трепаться дальше.
Стеффи не могла припомнить, о чем конкретно пела Венке, но наверняка о чем-то божественном.
Постой-ка, раздается голос рядом, и воздух становится густым. Кажется, эта шлюшка смеется над нами.
Стеффи переводит все свое внимание на одежду и пытается сообразить, что еще осталось надеть.
Брюки на ней, телефон в кармане, а рядом на скамейке, к несчастью, лежат носки.
На последнем уроке Стеффи все еще чувствует, что ноги мокрые, несмотря на то что она выжала носки и даже подержала их три минуты под сушилкой для рук.
На полпути домой ноги замерзают до боли. Она останавливается, снимает носки, затягивает шнурки потуже и идет дальше в ботинках на босу ногу.
Проходя мимо дома престарелых, она замечает, что в комнате Альвара темно. Ставит плеер на паузу, но ничего не слышит. Музыка не звучит.
Ноги превращаются в глыбы льда. Пройдя еще несколько метров, Стеффи оборачивается и замечает, что свет все-таки зажегся, но она уже не может вернуться.
В том, что Кевин самый красивый из парней, нет сомнений. Это факт, и его невозможно отрицать.
Стеффи задумывается об этом. Да, надо признать, симпатичные парни и правда есть. Но у Кевина все же маленькие глаза и вечно опущенные уголки рта. Или она просто не способна видеть что-то хорошее в людях? Кое в чем Карро и ее свита все же правы она не от мира сего.
Уже почти у дома Стеффи чувствует, что ботинки натерли ноги. Она задерживает дыхание, чтобы не застонать. Бывали времена и похуже. И это еще один повод разучить, как Венке Мюре делает вибрато.
Ноги красные в подъеме, а пальцы на ногах белые. Ступни покалывает. Стеффи надевает шерстяные носки, которые вытащила из комода, и кричит:
Дома есть кто нибудь?
Никто не отвечает, но, кажется, в комнате Джулии раздается какой-то шорох. Писк или вздох звук вполне себе человеческий. Дверь приоткрыта. Стеффи заглядывает внутрь и видит Джулию, неподвижно лежащую на животе в постели. Внезапно Джулия протяжно всхлипывает, а затем порывисто выдыхает. Стеффи стоит с открытым ртом: старшая сестра плачет. Спина сотрясается от рыданий так, что к глазам невольно подступают слезы. Она хочет спросить, что случилось, но ведь это Джулия.
Стеффи икает, Джулия тут же поворачивается и смотрит ей прямо в глаза.
Что ты здесь забыла? шипит она.
Я только
Какого черта ты смотришь? Вали отсюда и закрой дверь!
Что что такое
Джулия садится в постели. Ее глаза красны от слез, злые и некрасивые.
Вали, я сказала!
За ужином Джулия уже в норме. Она делано закатывает глаза, когда папа излагает свою теорию, связанную со словом «происхождение».
Тут все завязано на «исхождении», настаивает он, смеясь. Я так часто произносил это слово и никогда не задумывался о его тайном значении, пока не записал на бумаге. Вот тогда-то на меня снизошло озарение. Это же логично!
А что такое происхождение? спрашивает Эдвин, и папа пускается в длинные объяснения.
По пути к цели он упоминает и Пеппи Длинныйчулок, и древние песни Сив Мамльмквист, от которой переходит к ее индийским предкам[5].
Стеффи ест рыбные котлетки и старается не смотреть на Джулию. Даже и не скажешь, что она плакала. Сестра трясет волосами и красит губы блеском. В глазах ни намека на слезы, даже тушь не размазана. Она снова готова обсуждать двадцатилетних парней с Фанни, и ее не устраивают прошлогодние туфли.
Мама спрашивает, как все прошло в школе. Стеффи запихивает в рот котлету и кивает вместо ответа.
За окном кромешная тьма.
Вечером она приступает к делу. «Хо-хо-хо», имитирует Стеффи и пытается сделать голос охрипшим, чтобы казалось, будто смешки исходят из горла.
«Хо-хо-хо», шепчет Венке на шведском с норвежским акцентом.
«И огонь моей страсти так губителен», подпевает Стеффи.
После двух куплетов она протяжно поет «О-о-о» вместе с драматичным дуэтом Венке Мюре и Повела Рамеля. А вибрато не так уж сложно сделать, это же не рифма.
Разучив часть, Стеффи достает гитару. Пом, подом звучит квинтаккорд. Пом, подом и Стеффи хихикает, как счастливая дамочка, получившая послание от Фрея.
Носки сушатся на батарее, вода из школьного толчка медленно испаряется. Приятный голос Повела сменяет на диске голос Венке. Чудесные слова и такая же музыка.
Глава 4
По дороге в школу Стеффи снова слышит музыку. Может, это знак, потому что первый урок биология. Но может, это только игра ее воображения так бывает, когда отличить иллюзорное от действительного не очень-то хочется.
Окно Альвара между тем открыто, и ей кажется, что она видит его лицо.
Стеффи слегка толкает дверь, и та открывается.
Биология обычно невыносима. Когда Гуннел вышел на пенсию, ему на замену пришла зеленая выпускница университета. Свою карьеру она начала с определения популярности учеников. Потом занялась худшими и возглавила проектную работу. Вероятно, ей хотелось закрепиться в школе, и она добилась своего.
Но Стеффи не проведешь, биологичка ее невзлюбила. Надо видеть, как эта Камилла улыбается, когда Карро начинает издеваться над Стеффи. А когда она объясняла дарвиновскую теорию о происхождении видов и выживании сильнейших, эта теория становилась подозрительно близкой к тому, что происходило у них в классе. На уроках биологии Стеффи упорно смотрела в книгу, чтобы Камилла не прочла ее истинные мысли в глазах. Биология и сейчас просто невыносима, а в феврале они, для полноты ощущений, приступят к теме половых отношений и сожительства.
Стеффи крадется по пустому коридору, как грабитель. Еще до того, как она подходит к двери Альвара, за поворотом показывается медсестра. От неожиданности Стеффи икает, и медсестра останавливается.
Извини? говорит она и смотрит на гостью.
М-м-м произносит Стеффи.
Она, возможно, могла бы сказать что-то более внятное. Она ведь наизусть знает лирику Повела Рамеля на первом и втором компакт-дисках, уж могла бы что-то выдавить.
Кого ты ищешь? спрашивает медсестра. Ее голос кажется резким, а лицо в обрамлении прямых блестящих волос холодным.
Альвара, выдыхает Стеффи.
Альвар широко улыбается, когда Стеффи заглядывает в его комнату.
Да, конечно, отвечает он медсестре на вопрос о том, действительно ли Стеффи пришла увидеться с ним. Я как раз думал о том, когда мисс Стеффи Эррера заглянет ко мне
Так на чем мы остановились? спрашивает он, когда дверь закрывается.
Стеффи отвечает одним махом:
«О, мой дорогой, в этом мире только ты, ты один существуешь для меня. Каждая твоя черта это чудо в миниатюре, созданное богами. Я боготворю твою изящную гладкую шею, милые ямочки на коленях, золотистый пушок в твоих очаровательных подмышках. О, я только и мечтаю о том, когда смогу обнять, поцеловать, приласкать тебя, о-о-о»
Получилось не совсем так, как когда она разучивала песню дома. Теперь ее речитатив больше напоминает скороговорку.
Альвар смотрит на нее, будто бы переваривая все сказанное.
Моя изящная гладкая шея, очевидно, была длиннее в те золотые времена.
Стеффи краснеет.
Ну, м-м-м говорит она и вздыхает на манер Джулии.
Правда, вздохи Джулии всегда звучат так, будто исходят из глубины ее раздраженной души, а у Стеффи они демонстрируют смущение.
Это из песни «Послание от Фрея», поясняет она.
Альвар смеется.
Милые ямочки
Он садится на кровать, все еще смеясь, а его взгляд бродит по стене.
Когда дело касается описания чуда любви, у Повела особо нечего позаимствовать.
Пока взгляд Альвара продолжает блуждать по стене, Стеффи какое-то время думает о радости любви. На самом деле она об этом почти ничего и не знает, за исключением того, что описывает Повел.
Но об этом можно судить по разному, продолжает Альвар. Одна печальная версия гласит, что Повел так и не испытал радости любви, а потому не смог описать ее как следует. Другая что он, наоборот, был слишком хорошо знаком с этим чувством и из-за этого тоже не смог нормально все описать.
Альвар смотрит на Стеффи так, будто она понимает, что он имеет в виду. Взрослые обычно так не смотрят. Обычно приходится слушать их и делать заинтересованный вид, надеясь, что они скажут что-то стоящее. Но, как всегда, ничего стоящего они не говорят.
Повелу удалось сохранить секрет своей любви при себе. А мы можем лишь сидеть и гадать, что он чувствовал. Вероятно, он этого и добивался, заканчивает свою мысль Альвар.
Стеффи садится в кресло. Где-то в глубине души проносится мысль, что она сейчас должна быть на уроке биологии. В комнате Альвара пахнет мылом и старым граммофоном. Этот запах притягивает.
Я ничего не знаю о радости любви, говорит она.
Альвар втягивает носом воздух, прежде чем ответить.
У тебя, вероятно, есть мама и папа, которые тебя любят.
Да.
Тогда ты уже кое-что об этом знаешь. А остальное придет со временем.
Может быть.
Будет, будет. Сколько тебе лет, Стеффи Эррера?
Пятнадцать.
Пятнадцать лет. Да, как и любой другой возраст, это хороший возраст, чтобы познать любовь и ее чудеса. Я рассказывал тебе об Аните?
Не особо много.
Что-то припоминаю Но ведь я рассказывал тебе о Стокгольме?
Ты лишь говорил, что ездил туда и что там была Анита.
Значит, я не рассказывал, как все произошло.
Нет.
Мгм . Я был еще мальчишкой, когда отправился в Стокгольм. Это было в сорок втором году.
Альвар был еще мальчишкой, когда сел на поезд до Стокгольма. Шел 1942 год. В то время добираться куда-то на поезде было весьма опасной авантюрой. Мать предупреждала его, что в поездах перевозят оружие и оно может взорваться в любой момент. Да и немцы могут затаиться где-нибудь в товарняке и схватить первого попавшегося путешественника, который сел не в тот поезд и не в то время[6]. Чем больше мама говорила о поездах, тем больше они представлялись Альвару железными чудовищами и тем больше он убеждался, что должен ехать именно поездом. Стокгольм притягивал его, словно магнит.
Ростом он был уже выше своего учителя и довольно долго играл на отцовской гитаре играл до тех пор, пока она не пришла в негодность. В общем, он решил, что его время пришло.
Не ищи смерти, строго сказала ему мать. И покончим на этом.
Тогда он отправился к отцу. Отец был человеком, который обладал здравым смыслом и мог принять разумный аргумент с его стороны.
Я даже никогда не слышал, как звучит настоящий кларнет!
Отец хмыкнул и почесал подбородок.
Ну что я буду здесь делать? настаивал Альвар. Работать в лесу, когда мой внутренний голос говорит мне, что я создан для чего-то большего?
Его реальный голос немного дрогнул на этих словах, но это можно было списать на эмоциональность, а не на юношескую незрелость.
Отец все еще почесывал подбородок. Это был хороший знак.
То, что Альвару наконец разрешили поехать в столицу, было связано с рядом успешных факторов: во-первых, Вермланд, где они жили, находился достаточно близко к оккупированной Норвегии, откуда немцы могли нахлынуть с той же вероятностью, как и выскочить из товарного поезда; во-вторых, у его матери в Стокгольме была престарелая тетка; в-третьих, Альвар так забарабанил все предметы в доме, что даже его здравомыслящий отец уже не мог этого выносить.
Альвару пришлось пообещать, что он будет вести себя тихо в доме тетушки. И он заверил, что в случае необходимости свяжет себе руки и заткнет рот кляпом. Тогда мама сдалась.
Знакомство со Стокгольмом Альвар начал уже в вагоне поезда.
Там были вагоны первого, второго и третьего классов, и он, конечно, ехал в третьем, украдкой разглядывая сидящих напротив него на деревянных скамьях пассажиров.
Мужчина с каким-то непонятным футляром, военный с перевязанной рукой на ремне, светловолосая девушка примерно его, Альвара, возраста и женщина средних лет, крепко державшая за руку девушку. Было видно, что она пытается сдерживать гнев, но ей это не особо удавалось.