Осогатан? Тебе придется пройти приличное расстояние, потому что это на юге.
Сёдермальм?
Да, ты знаешь что нибудь еще на юге?
«Сконе», подумал Альвар и сказал:
Тогда я должен тебя поблагодарить.
Мальчишка бросил на него долгий, странный взгляд, прежде чем сел на свой велосипед и уехал.
Такие велосипеды были тут у всех. У них была прочная рама, и они были оснащены багажником. Постепенно Альвар начал понимать, зачем нужен багажник. Он размышлял об этом, шагая по улицам Стокгольма. Как он заметил, люди здесь немного другие одеты хуже, чем в Бьорке. Дома были уже, и только груды дров так же лежали вдоль улиц.
Он остановил еще одного о мальчишку их здесь было полно. Тот громко рассмеялся.
Сёдермальм? Разве вот это похоже на Сёдермальм?
Не знаю, честно ответил Альвар. Я только вчера приехал.
Мальчик приложил руку к уху.
Ты сказал, что вчера родился?
Настроение сразу испортилось. Альвар не ожидал, что люди в Стокгольме такие неприветливые. До этого он полагал, что это только выдумки.
Альвар потер лоб и грустно осмотрелся.
Запрыгивай сказал мальчишка. Прокатимся, и ты уже не будешь выглядеть таким потерянным. На последнем слове он подмигнул.
Альвара это предложение воодушевило, но больше всего воодушевил тот факт, что не все в Стокгольме были невеждами.
Он несколько раз пытался удержаться на багажнике, но ничего не выходило, и они вместе смеялись над его неудачными попытками.
Давай ты поведешь, сказал мальчик. Я меньше. Но смотри, чтобы ничего не случилось с великом. Иначе будешь должен мне сто пятьдесят бабосов.
Альвар не совсем понял, что он имеет в виду, но подумал, что сможет расплатиться при необходимости.
Ты имеешь в виду наличку? на всякий случай спросил он.
Мальчик рассмеялся.
На лич ка, сымитировал он вермландский акцент Альвара. Ты забавный. А теперь езжай, я дам знать, когда повернуть.
Езда на велосипеде тут отличалась от того, как гоняли в Бьорке. Можно подумать, что относительно ровная мостовая и прямые участки должны были облегчить задачу, но на самом деле приходилось ездить зигзагами между грудами дров, уступая дорогу другим велосипедистам, которые с головокружительной скоростью вылетали из переулков и на перекрестках. И нужно было смотреть в оба, когда слышался топот копыт или гудки автомобилей.
До войны было намного больше машин! прокричал мальчик. Раньше ездили на смешанном газу. Налево! Направо!
Затем он крикнул: «Стоп!», и Альвару пришлось остановиться перед самым трамваем.
Старый город, объявил мальчишка, когда они ехали по мосту в сторону красивых домов.
Внезапно он спрыгнул с багажника, и Альвар чуть не свалился с велосипеда.
Мне сюда, а тебе надо еще немного пройтись.
Он взял руль, и Альвар протянул ему руку.
Тогда я должен тебя поблагодарить.
Улыбка мальчика, когда он пожал ему руку, подсказала, что Альвар, кажется, брякнул что-то очень смешное. Ладно, в следующий раз просто скажет «спасибо».
Альвар испытал особенное чувство на мосту, ведущему к Старому городу. Солнце освещало дома, фонарные столбы и снег, который начал таять, и он почувствовал себя частью столицы. Никто же не скажет вот так сразу, что он только вчера прибыл из провинции.
Он отпрянул от встретившегося на пути трамвая. А затем наконец очутился в Сёдермальме.
Слева от него расстилалась водная гладь, а впереди была высокая конструкция на стальных балках. Может быть, это лифт? Справа проносились трамваи, и между ними сновали люди, пытаясь сократить путь. Они что, чувствуют себя бессмертными? Ничего такого, чем стращала тетушка Хильда, он не заметил, но она ведь была стара.
Мимо прошла невероятно красивая девушка в пальто и шляпке. Альвар уставился на нее, а потом остановил пробегающего мимо мальчишку, который указал ему направление. Спустя двадцать минут он был уже на Осогатан.
Глава 8
Улица Осогатан была сплошь застроена каменными домами. В Стокгольме любили камень. С другой стороны, здесь не было львиных голов и величественных арок, которые он видел в других местах. В качестве небольшой компенсации за простоту архитектуры от стен исходил запах пива, многим казавшийся приятным. По мнению тетушки Хильды, на Осогатан Альвар должен был увидеть бездомных, оборванцев и просящих милостыню детей, но люди, которых он встречал, были на удивление хорошо одеты.
При ближайшем рассмотрении в Стокгольме все были хорошо одеты. Только Альвар был в шапке, а остальные ходили в шляпах, которые едва согревали уши. В Старом городе он даже видел дам с муфтами.
Найти дом номер сто сорок было непросто, поскольку не все дома были пронумерованы.
Тут он начал осознавать, что Эрлинг дал ему только адрес. Он даже фамилии его не знал. В Бьорке это могло бы сработать, но в Стокгольме вряд ли.
Взгляд блуждал от окна к окну по каменному фасаду, когда со стороны ворот раздался чей-то голос. Альвар даже подпрыгнул от неожиданности.
Чего тебе?
У пятидесятилетнего мужчины, окликнувшего его, была такая пухлая нижняя губа, что Альвар, несмотря на то что это могло показаться бестактным, не мог оторвать от нее взгляда.
Я пробормотал он, пытаясь смотреть в глаза этому человеку, я ищу мистера Эрлинга, который играет здесь на кларнете.
Губастый мужчина исчез из виду, но быстро вернулся.
Мистер Эрлинг, сказал он с иронией в голосе. Так ты один из них.
Один из музыкантов, один из джазовых музыкантов Стокгольма. Альвар чувствовал всей душой, что был одним из них.
Верно.
Мужчина сделал к нему шаг, и Альвар инстинктивно попятился.
Понятия не имею, из какой деревенской дыры ты вылез и что ты замышляешь, но если ты думаешь, что я не сумею отличить этих, то ты еще глупее, чем выглядишь. Вали отсюда!
Сердце Альвара бешено заколотилось. Внезапно пришло осознание, что он никогда не услышит джаз на Осогатан.
Он продолжал смотреть на бесформенную губу мужчины, когда раздался ангельский голос:
Андерссон!
На глазах у Альвара произошла захватывающая трансформация: губы мужчины вдруг расплылись в искренней улыбке.
Мисс, сказал он тоном, в котором зазвенели добрые нотки.
Альвар понял, что покраснеет еще до того, как обернется.
Девушка была старше, чем можно было предположить по голосу. Двадцать один, а может, и двадцать пять лет. Трудно сказать голос звучал молодо, а одета она была как взрослая женщина.
Глаза у нее были серыми. Альвар еще не знал, что его любимый цвет глаз серый, а любимый цвет волос русый. Носик был пухлым и красноватым от довольно холодного воздуха.
Он не издал ни звука, но, к счастью, в этом не было необходимости.
Мальчишка утверждает, что он из оркестра.
Девушка быстро оглядела Альвара, а его сердце билось все быстрее и быстрее. Ни одна девушка не смотрела на него так раньше, и тем более городская девушка с красивыми серыми глазами и в шляпке.
Все верно, улыбнувшись, сказала она и взяла его за руку.
Его За руку
Теплая рука спасительницы защищала Альвара от злобного губастого тролля.
Может быть, ему было всего семнадцать, может быть, его можно было заподозрить в некоторой наивности, но он знал, что отныне его бешено бьющееся сердце будет принадлежать ей навсегда. Она стала девушкой его сердца.
Она повела его вниз по лестнице, они прошли через железную дверь. И когда его глаза привыкли к темноте, перед ним открылось царство небесное.
Что ты там увидел?
М-м-м?
Что за царство небесное? Ты остановился на том, что за железными воротами ты увидел царство небесное, а потом замолчал.
Я задумался.
Так что же там было?
Там был оркестр. Но никто пока не пришел, за исключением меня и Аниты.
Я так и поняла, что это Анита.
Альвар широко улыбается. Его глаза кажутся мечтательными, как у ангела.
Кто же еще это мог быть?
И как выглядело это царство небесное?
Тромбон. Контрабас. Пианино и несколько стульев в красивом, тесном и довольно прохладном подвальном помещении.
Стеффи представляет все совсем иначе: она видит перед собой музыкальный класс, как в школе. Только там вовсе не холодно, даже если это не соответствует действительности.
Музыка стихает, и Стеффи снова подходит к граммофону, чтобы поставить «Счастье» на повтор.
Там был Повел Рамель?
Альвар переводит на нее взгляд.
На Осогатан? Нет, не там. Он был уже довольно знаменит, так что это был не тот оркестр.
Но ты вроде говорил, что Анита была там, где Повел записывал музыку?
Да, но это было позже.
А ты видел его?
Альвар встает с клетчатого кресла.
Да, Повела Рамеля собственной персоной, говорит он. Но это тоже было позже. Теперь слушай.
Альвар осторожно снимает граммофонную иглу с пластинки. В комнате повисает тишина, «Счастье» умолкает. Он поднимает пластинку за внешние края и кладет в конверт, затем ставит новую.
Сначала слышны только потрескивания. Затем вступают духовые инструменты. Палец Альвара начинает постукивать по столу, его худощавое тело раскачивается. Кларнет ускоряется и выдает звуки, подобные выстрелам.
Стеффи закрывает глаза. Она представляет, что сидит рядом с семнадцатилетним Альваром и слушает обалденную игру на кларнете по радио. В Европе бушует война, а машины в Стокгольме ездят на смешанном газу.
Оркестр Гёста Тёрнера, говорит Альвар, и Стеффи открывает глаза. А вот теперь слушай!
От соло музыка переходит в аранжированный джаз. Затем начинается соло другого инструмента.
Это похоже на общество, говорит Стеффи.
Правда?
Да, если подумать. Мы делаем что-то вместе, вместе играем или вместе работаем на какой-то работе, но это все не имеет значения, если у нас нет своей независимой линии, своего соло, которое делает нас особенными.
Альвар улыбается, почти смеется.
Ты бы понравилась Аните.
Все утрачивает смысл, если у нас нет своего соло, повторяет Стеффи, чтобы прочувствовать смысл сказанного.
Ты знаешь, а это не глупое сравнение. В этом и правда есть смысл. Вот поэтому люди очень любят джаз.
М-м-м говорит Стеффи, поддерживая такт пальцами.
Саксофон издает скользящий звук, он как будто стонет.
Интересно может ли кларнет произвести подобный звук? И сможет ли она так играть?
Оказывается, в своей комнате Стеффи может производить на кларнете всевозможные звуки. Она просто не думала об этом раньше. Отстукивает такт ногой и слушает оркестр в голове. Мысленно напевает и вздыхает в унисон со звуками кларнета. Стоит ей улыбнуться, как воздух вырывается наружу через уголки рта. Ей по-прежнему сложно следовать музыкальному мотиву, но она постепенно подстраивается. И тут дверь распахивается на нее смотрит Джулия.
Что за черт, Стеффи?
Что?
Джулия закатывает глаза, взъерошивает волосы, громко вздыхает.
Что? Перестань издавать звуки, будто убиваешь животных!
Мне нужно репетировать.
Зачем? Джулия поднимает брови и смотрит на нее.
Да уж, ее не обвинишь в отсутствии мимики.
Чтобы играть лучше.
Не прокатит. Чтобы ты знала: папа на кухне затыкает уши, он не может это слышать.
Неправда!
Джулия выходит из комнаты. Хотя Стеффи почти уверена, что никто не сходит с ума, затыкая уши, она уже не может играть с прежним запалом.
Дело не в сестре, ведь Джулия не соображает в музыке и считает, что Рианна это вершина таланта. Да будь перед ней хоть Лаки Миллиндер[15] со своим оркестром, это не спасло бы ситуацию Джулия точно так же ворвалась бы на репетицию и спросила бы, не убивают ли тут животных. Но Лаки Миллиндеру было бы до лампочки, что бы она ни говорила и как бы ни смотрела на него.
После нескольких глубоких вдохов Стеффи следует его примеру. И все же если Джулия будет продолжать так врываться каждый раз, когда она будет заниматься, то останется сделать только одно: найти комнату для репетиций.
От этой мысли ей кажется, что в животе порхают бабочки. Она представляет, как спускается по лестнице в подвальный зал на Осогатан, 140 Проводит пальцами по серебряным кнопкам кларнета, смотрит на бас-гитару, прислоненную к синему столу, и вытягивает шею, чтобы встретиться с собственным отражением в зеркале. Она Стеффи, и ей нужно свое собственное царство небесное.
Глава 9
Кажется, кто-то услышал молитву Стеффи о царстве небесном, так как на следующий день Карро заболела.
У нее рвота, говорит Санджа, чтобы все слышали, и добавляет, что все это из-за перхоти Стеффи.
Раздаются смешки, и Санджа удовлетворенно улыбается. Но это еще цветочки по сравнению с издевками Карро.
Сегодня хотя бы можно вздохнуть с облегчением. И сегодня Стеффи чувствует себя почти как они. Как и все, решает уравнения и ест картофель с котлетами.
На уроке музыки одноклассники вяло бормочут, читая свои рефераты про Иоганна Себастьяна Баха и Клода Дебюсси. Лайнус засыпает. Остальные прилагают усилия, чтобы не уснуть.
Наконец урок окончен. В классе становится тихо. Тихо и за дверью: больше не слышны ревущие голоса, хихиканье и топот ног оккупационные силы сдают позиции. Йеркер смотрит на Стеффи.
Ты что-то хотела?
Могу я остаться ненадолго?
Здесь?
Пока ты не уйдешь. Чтобы порепетировать на бас гитаре.
Йеркер раздумывает.
Ладно, я закрою тебя. Вернусь через час. Но ты отвечаешь за все, пока ты здесь.
Проходя мимо Стеффи, он подмигивает и шепчет, что ему не следовало бы этого делать. Она же не знает, что ответить, поэтому выглядит настолько благодарной, насколько может.
В классе стоит пианино, в углу ящик с бубнами, а на стене висят три гитары. В глаза ударяет яркий свет. Стеффи понимает, в чем дело, и щелкает выключателем. Уличный фонарь за окном превращается в тусклый прожектор, и инструменты обретают тень.
От бас-гитары пол вибрирует, потому что усилитель Йеркера это как семь усилителей у нее дома. Она играет шагающий бас.
У нее нет с собой пластинок Повела Рамеля, поэтому сначала она проигрывает его музыку в голове, а затем начинает импровизировать. От A к D, потом к E и снова к D. Она напевает мотив немного фальшиво и отбивает такт ногой, и тут внезапно понимает, что играет блюз.
Она, Стеффи, как настоящий блюз-исполнитель в темноте. Бас играет A, D, E, D, находит новые пути, останавливается на синкопах, скользит вверх до A и снова вниз. Из ниоткуда вырастает полноценная мелодия.
Стеффи кладет гитару и достает из футляра кларнет. Ей почти удается сыграть мелодию, даже если получается не супер. Уже подумывает вернуться обратно к басу, но слышит, как Йеркер поворачивает ключ в двери. Он заливается смехом, когда лампы под потолком вспыхивают и освещают ее.
Я подумал, что ты ушла.
Мне просто хотелось, чтобы было темно.
Ясно.
Его неловкое «ясно» повисает в воздухе.
Стеффи делает легкий жест кларнетом.
Могу я взять кларнет ненадолго?
Ты научилась играть?
Немного Взяла бы до мая, до восьмого.
Это же целая вечность.
Спасибо.
Невозможно передать это особенное чувство Альвару. Он сидит в кресле и чертит пальцем в воздухе. Он делает так всегда, когда на аккордеоне играет Тотти Валлен. Его голова качается, как иногда случается у стариков. Но если присмотреться, то он все делает в такт. Стеффи все еще чувствует звучание баса в темноте, но не находит слов, чтобы описать свои чувства. Если только сам Альвар не испытывал такого.
Ты когда-нибудь играл в темноте?
Альвар тут же наклоняется вперед, как будто вопрос имеет первостепенное значение. Он потирает подбородок.
Знаешь, когда ты задаешь такой вопрос, я задумываюсь, а играл ли я вообще когда-либо при свете?
Он изумленно улыбается собственному ответу, и Стеффи улыбается в ответ.