Где вы это раздобыли? спросил Левайн.
Одна девчонка принесла, сказал Риццо.
Надо же, сказал Левайн, первый раз этот чокнутый придурок не соврал.
Посиди здесь, сказал Риццо, может, другая придет.
Не уверен, сказал Левайн. Похоже, я могу подохнуть от голода. Как видно, удача сбежала от меня. Он кивнул в сторону группки студенток и, словно ощутив некую доселе дремавшую эмпатию, сказал Риццо: Уже столько времени прошло.
Риццо глухо рассмеялся.
Тебе что, на гражданку захотелось? спросил он.
Не в этом дело. Левайн покачал головой. Это что-то вроде замкнутой цепи. Все настроены на одну частоту. Через какое-то время вообще забываешь об остальных излучениях спектра и начинаешь верить, что существует только эта частота и только она имеет смысл. Но на самом деле повсюду можно обнаружить другие прекрасные цвета, а также рентгеновское и ультрафиолетовое излучение.
Тебе не кажется, что Таракань тоже в замкнутой цепи? спросил Риццо. На Макнизе свет клином не сошелся, но и Таракань еще не весь спектр.
Левайн покачал головой.
Все вы, срочники, одинаковые, сказал он.
Знаю я эти песни. Только с армией нам по пути. По пути куда?
К ним подошла блондиночка с корзинкой, полной бутербродов и бумажных стаканов с кофе.
Как раз вовремя, лапочка, сказал Левайн. Ты в некотором роде спасла меня от голодной смерти.
Она улыбнулась ему:
На вид ты не так уж плох.
Левайн взял несколько бутербродов и стакан кофе.
Ты тоже, сказал он, плотоядно осклабившись. Сенбернары нынче выглядят гораздо милее, чем раньше.
Весьма сомнительный комплимент, сказала девушка, но по крайней мере не такой пошлый, как другие.
Скажи, как тебя зовут, на тот случай, если я снова проголодаюсь, попросил Левайн.
Меня зовут Крошка Лютик, ответила она, засмеявшись.
Прямо водевиль{51}, сказал Левайн. Тебе надо бы пообщаться с Риццо. Он у нас ученый малый. Можете сыграть в «Угадай цитату».
Не обращай внимания, сказал Риццо. Он только что от сохи.
Студентка оживилась.
Тебе нравится пахать? спросила она.
Потом расскажу, сказал Левайн, прихлебывая кофе.
Потом так потом, сказала она. Увидимся.
Риццо, криво ухмыляясь, запел фальшивым тенором песню про студенточку Бетти.
Заткнись, сказал Левайн. Это не смешно.
Еле сопротивляешься, а?{52} сказал Риццо.
Кто, я? сказал Левайн.
Эй, крикнул Дуглас, я еду к причалу. Кто-нибудь хочет со мной?
Я останусь у станции, сказал Пикник.
Поезжай, сказал Бакстер. Я лучше обожду тут, где больше девчонок.
Риццо усмехнулся.
А я присмотрю за пацаном, сказал он, а то он, не дай бог, лишится девственности. (Бакстер посмотрел на него исподлобья.) Дырка следующая, она же первая.
Левайн уселся рядом с Дугласом в батальонный джип. Проехав через кампус, они помчались по дороге с щебеночным покрытием, которая по мере приближения к Заливу становилась все хуже. Почти ничего вокруг не указывало на то, что здесь пронесся ураган: лишь несколько поваленных деревьев и дорожных знаков да разбросанные по обочинам доски и черепица. Дуглас всю дорогу комментировал происшедшее, в основном цитируя чужую статистику, а Левайн рассеянно кивал. У него вдруг мелькнуло смутное подозрение, что, может быть, на самом деле Риццо не просто Вечный студент и что иногда маленькому сержанту удавалось уловить отблеск истины. Левайн ощутил некое смутное беспокойство, возможно, предчувствие радикальной перемены после трех лет среди песков и бетона под палящим солнцем. Может, причиной тому была атмосфера кампуса, первого, где он оказался, с тех пор как закончил Городской колледж в Нью-Йорке{53}. А может, просто подошло время внести разнообразие в монотонность, которую он только сейчас начинал ощущать. Уйти бы в самоволку по возвращении в Таракань или в пьяный загул дня на три.
На пристани было такое же столпотворение, как и на стоянке, но больше порядка и меньше суматохи. Буксиры нефтяной компании подвозили партию трупов, солдаты их разгружали, санитары опрыскивали бальзамирующей жидкостью, чтобы приостановить разложение, другие солдаты грузили трупы на грузовики, и грузовики отъезжали.
Их хранят в школьном спортзале, сообщил Дуглас Левайну, и со всех сторон обкладывают льдом. Куча времени уходит на опознание. То ли оттого, что лица в воде раздуваются, то ли еще из-за чего.
В воздухе стоял запах тления, похожий, как показалось Левайну, на запах вермута, если его пить всю ночь. Солдаты работали несуетливо и споро, как рабочие на конвейере. Время от времени кто-нибудь из грузчиков отворачивался в сторону и его рвало, но работа не прекращалась ни на секунду. Левайн и Дуглас, сидя в джипе, наблюдали за происходящим, а небо становилось все темнее, утрачивая свет невидимого за тучами солнца. К джипу подошел пожилой старший сержант, и они какое-то время поговорили.
Я был в Корее, сказал сержант, увидев, как один из трупов развалился на части при перегрузке, и могу понять, когда люди стреляют друг в друга, но это Он покачал головой. Господи.
Вокруг ходили офицеры, но никто не обращал внимания на Левайна и Дугласа. Действия выполнялись механически и эффективно, но присутствовало в этом процессе и некое неформальное начало: почти все были без головных уборов, майор или полковник мог запросто остановиться и перекинуться парой слов с санитаром.
Как в бою, сказал сержант. Никаких формальностей. Да и кому они, к черту, нужны.
Левайн и Дуглас пробыли у причала до половины шестого и поехали обратно.
Здесь где-нибудь есть душ? спросил Левайн. Или нет?
Дуглас ухмыльнулся.
Один мой кореш вчера мылся в женском клубе, сказал он. В общем, где найдешь, там и помоешься.
Когда они вернулись к грузовикам, Левайн заглянул к Пикнику.
Иди прогуляйся, сказал Левайн. Если где-нибудь найдешь душ, сообщи мне.
Черт, а ты прав, сказал Пикник. Как-никак июль месяц.
Левайн занял его место у РЛС-10 и какое-то время слушал эфир; там ничего особенного не происходило. Через полчаса Пикник вернулся.
Можно не горбатиться, сообщил он. Риццо самолично слушает эфир. Хочет остаться в армии. Так что валяй в душ. Пройдешь примерно квартал, и за церковью будет общага. Ты ее сразу увидишь, там у входа полно народу.
Спасибо, сказал Левайн. Я скоро. Потом сходим выпить пива.
Он достал из вещмешка смену белья и чистую форму, взял бритвенный прибор и вышел в теплую плотную мглу. Вертолеты по-прежнему приземлялись и взлетали, сверкая носовыми и хвостовыми огнями, похожие на космические аппараты в фантастическом фильме. Левайн нашел общежитие, отыскал там душ, помылся, побрился и переоделся. Вернувшись, он застал Пикника за чтением «Болотной девки». Они отправились прогуляться и нашли еще один бар, более шумный, где по случаю пятницы толпился народ. Там они заметили Бакстера, который пудрил мозги какой-то девушке, чей парень был уже слишком пьян, чтобы полезть в драку.
Бог ты мой, сказал Левайн.
Пикник посмотрел на него.
Не хочу нудеть, как Риццо, сказал он, но все-таки что с тобой, Натан? Где тот прежний сержант Билко{54}, которого мы знали и любили? Неужели тебя допекла тоска по прошлому? Или накрыл очередной интеллектуальный кризис?
Левайн пожал плечами.
Да нет, пожалуй, все дело в моем животе, ответил он. Я столько времени холил и лелеял свое пузо, а теперь насмотрелся на трупы, и меня с души воротит.
Должно быть, паршиво? предположил Пикник.
Да, согласился Левайн. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Они сели за столик и принялись глазеть на студентов, стараясь воспринимать их как нечто необычное и чуждое. Блондинка, которая утром назвала себя Крошкой Лютик, подошла к ним и сказала:
Угадай цитату.
Я знаю игру получше, сказал Левайн.
Ха-ха, хохотнула блондинка и подсела к ним. Мой парень заболел, объяснила она, и пошел домой.
Кабы не милость Божия{55} пробормотал Пикник.
Уработались? спросила Крошка Лютик, лучезарно улыбаясь.
Левайн откинулся на спинку стула и беззаботно положил руку ей на плечо.
Я работаю, только когда игра стоит свеч, сказал Левайн, глядя на нее, и какое-то время они пытались пересмотреть друг друга, и наконец он, торжествующе улыбнувшись, добавил: Или когда до чего-то рукой подать.
Девушка вздернула брови.
Наверное, ты и тогда не особенно надрываешься, сказала она.
Ты свободна завтра вечером? спросил Левайн. Тогда и выясним.
Какой-то юнец в вельветовом пиджаке, пошатываясь, подошел к ним и обвил рукой шею девушки, опрокинув по дороге пиво Пикника.
Боже мой, воскликнула девушка. Ты вернулся?
Пикник печально посмотрел на свою промокшую форму.
Отличный повод для драки, сказал он. Начнем, Натан?
Бакстер все слышал.
Давай, сказал он. Бей первым, Бенни.
Он замахнулся, ни в кого конкретно не целясь, и случайно задел Пикника по голове, так что тот слетел со стула.
Боже мой, сказал Левайн, глядя вниз. Как ты там, Бенни?
Пикник молчал.
Левайн пожал плечами.
Пошли, Бакстер, отнесем его. Извини, Лютик.
Они подхватили Пикника и потащили к грузовику.
На следующее утро Левайн проснулся в семь. Побродил по кампусу в поисках кофе и после завтрака принял одно из тех спонтанных решений, о которых потом бывает смешно даже подумать.
Эй, Риццо, сказал он, тряся спящего сержанта. Если меня кто будет искать, генерал или министр обороны, скажи, что я занят. Ладно?
Риццо что-то пробормотал в ответ, скорее всего какую-нибудь похабщину, и снова уснул.
На попутном джипе Левайн доехал до пристани и некоторое время слонялся там, наблюдая, как солдаты сгружают трупы. Когда один из буксиров был почти полностью разгружен, Левайн неспешно прошел к причалу и перебрался на судно. Никто, похоже, не обратил на него внимания. На борту было человек пять солдат и столько же гражданских спасателей, которые молча курили, глядя на мутный поток внизу. Миновав понтонный мост, который саперы уже почти закончили, буксир медленно поплыл дальше, расталкивая плавающие на поверхности обломки и лавируя между поваленными деревьями. Вскоре их суденышко добралось до места, где был Креол, пропыхтело мимо торчащих из воды верхних этажей здания суда и направилось в сторону окрестных ферм, где еще не побывали спасатели.
Изредка в небе слышался стрекот вертолетов. Взошло солнце, слабо просвечивая сквозь сплошную облачность и нагревая неподвижный, насыщенный миазмами воздух над водой.
Именно это в основном и запомнилось Левайну: странное атмосферное явление серое солнце над серой водой, необычная тяжесть воздуха и запах. Десять часов они кружили по разлившейся реке в поисках мертвецов. Одного сняли с ограды из колючей проволоки. Он болтался там, как дурацкая пародия на воздушный шар, и, когда они дотронулись до него, труп громко лопнул, с шипением выпустил газы и скукожился. Они снимали трупы с крыш, с ветвей деревьев, вылавливали среди плавающих обломков домов. Левайн, как и остальные, работал молча, ощущая горячее солнце на лице и шее, вдыхая вонючие болотные испарения, смешанные с трупным запахом. Происходящее не вызывало в нем протеста; он не то чтобы не хотел или не мог думать об этом, просто где-то в глубине души осознавал, что сейчас не стоит пытаться осмыслить то, чем он занимается. Просто подбирает трупы, и больше ничего. Когда около шести буксир вернулся к пристани, Левайн сошел на берег так же беззаботно, как утром прыгнул на борт. До стоянки он ехал на попутке, сидя в кузове, чувствуя себя грязным и усталым, ощущая тошноту от собственного запаха. В фургоне он взял чистую одежду, не обращая внимания на Пикника, который уже дочитывал «Болотную девку» и хотел что-то сказать, но осекся. Левайн пошел в общежитие и там долго стоял под душем, представляя летний или весенний дождь и вспоминая все случаи, когда попадал под ливень. Когда, надев чистую форму, он вышел из общежития, было уже темно.
В фургоне он выудил из вещмешка синюю бейсболку и надел ее.
Уходишь при полном параде, сказал Пикник. Куда это?
На свидание, сказал Левайн.
Здорово, сказал Пикник. Приятно видеть, что молодежь общается. Это радует.
Левайн серьезно посмотрел на приятеля.
Нет, сказал он. Нет, наверное, лучше назвать это «порывом души».
Он заглянул в фургон Риццо и стащил у спящего сержанта пачку сигарет и сигару «Де Нобили». Когда Левайн повернулся, чтобы уйти, Риццо открыл один глаз.
А, наш старый верный друг Натан{56}, сказал сержант.
Спи, Риццо, сказал Левайн.
Засунув руки в карманы и насвистывая, он зашагал в сторону вчерашнего бара. Звезд на небе не было, в воздухе пахло дождем. Левайн прошел мимо сосен, которые в свете фонарей отбрасывали огромные уродливые тени. Прислушиваясь к девичьим голосам и урчанию машин, он думал о том, какого черта он здесь делает; думал, что лучше было бы вернуться в Таракань, и в то же время прекрасно понимал, что, вернувшись в Таракань, он начнет думать, какого черта делает там, и, возможно, будет думать о том же повсюду, где бы ни оказался. Он вдруг представил нелепую картину, на мгновение вообразив себя, Толстозадого Левайна, Вечным жидом, обсуждающим будними вечерами в странных безымянных городках с другими Вечными жидами насущные проблемы подлинности, но не подлинности собственного бытия, а подлинности данного места и вообще правомерности и необходимости пребывания в каком бы то ни было месте. Наконец он дошел до бара, заглянул внутрь и увидел поджидавшую его Крошку Лютик.
Я раздобыла машину, улыбнулась она. Левайн сразу уловил в ее голосе легкий южный акцент.
Эй, сказал он, что вы тут пьете?
«Том Коллинз»{57}, ответила Крошка Лютик.
Левайн заказал виски. Ее лицо стало серьезным.
Там очень страшно? спросила она.
Жутковато, сказал Левайн.
Она снова радостно улыбнулась:
По крайней мере колледж совсем не пострадал.
Зато Креол пострадал, сказал Левайн.
Ну да, Креол, сказала она.
Левайн посмотрел на нее.
По-твоему, пусть лучше они, чем колледж? спросил он.
Конечно, усмехнулась она.
Левайн побарабанил пальцами по столу.
Скажи «валяться», попросил он.
Ва-аляца, произнесла она.
Ясно, сказал Левайн.
Они выпили и еще какое-то время говорили о студенческой жизни, а потом Левайн пожелал глянуть на окрестности в беззвездную ночь. Они вышли из бара и поехали в сторону залива сквозь ночной мрак. Крошка Лютик сидела, прижавшись к Левайну, и с нетерпеливым возбуждением гладила его. Он вел машину молча, пока она не показала ему на грунтовую дорогу, ведущую к болотам.
Сюда, прошептала она, там есть хижина.
А я уж было начал удивляться, сказал он.
Вокруг распевали лягушки, на всевозможные лады восхваляя некие двусмысленные принципы. Вдоль дороги теснились замшелые мангровые деревья. Проехав еще около мили, Левайн и Крошка Лютик добрались до полуразрушенного строения, невесть откуда взявшегося в этих дебрях. Как ни странно, в хижине нашелся матрац.
Не бог весть что, сказала Крошка Лютик, прерывисто дыша, но все-таки дом.
Она дрожала в темноте, прижимаясь к Левайну. Он достал позаимствованную у Риццо сигару и раскурил ее. Лицо девушки озарилось колеблющимся огоньком, а в глазах мелькнуло некое испуганное и запоздалое осознание того, что терзания этого парня от сохи были серьезнее всех проблем, связанных с сезонными изменениями и видами на урожай. Точно так же чуть раньше он осознал, что ее способность давать, в сущности, не предполагала ничего сверх обычного перечня повседневных предметов ножниц, ножей, лент, шнурков; и поэтому он проникся к ней равнодушным сочувствием, которое обычно испытывал к героиням эротических романов или какому-нибудь усталому, бессильному хозяину ранчо в вестерне. Левайн позволил ей раздеться в сторонке, а сам стоял в одной майке и бейсбольной кепке, невозмутимо попыхивая сигарой, пока не услышал, как она захныкала, сидя на матраце.