Она указала костлявым пальцем на дверь и продолжила:
У меня до сих пор в глазах стоит, как он собирался уходить с петухом под мышкой. Я умоля- ла его не ходить, а он рассмеялся: «Оставь эти страхи! Сегодня вечером мы будем купаться в день- гах».
Она в изнеможении откинулась на кровать. Полковник осторожно подложил ей под голову подушку. И его глаза встретились с ее глазами, так похожими на его собственные.
Постарайся не двигаться, сказал он, слыша, как что-то свистит у нее в груди. Женщина впала в забытье. Когда она снова пришла в себя, ее дыхание стало немного ровнее.
Все это из-за того, что мы недоедаем, сказала она. Грех отрывать от себя кусок хлеба, чтобы накормить петуха.
Полковник вытер ей лоб уголком простыни.
Три месяца как-нибудь продержимся.
А что мы будем есть до тех пор?
Не знаю, сказал полковник. Но если бы нам было суждено умереть с голоду, мы бы давно уже умерли.
Между тем петух, живой и здоровый, стоял у пустой миски. Увидев полковника, он тряхнул головой и произнес гортанный монолог почти человеческим голосом. Полковник заговорщически подмигнул ему.
Жизнь нелегкая штука, приятель.
Полковник вышел на улицу. Он бродил по городу, погрузившемуся в сиесту, ни о чем не думая и даже не пытаясь убедить себя в том, что выход из положения непременно найдется. Полковник шагал по пустынным улицам до изнеможения. И только тогда он повернул к дому. Заслышав шаги, жена позвала его.
Чего тебе?
Она ответила, не глядя на него:
Мы можем продать часы.
Полковник уже подумывал об этом.
Уверена, что Альваро без разговоров выложит за них сорок песо. Помнишь, как он с ходу купил швейную машинку?
Она имела в виду портного, у которого работал Агустин.
Ладно, завтра поговорю с ним, согласился полковник.
Зачем ждать до завтра? возразила жена. Ты отнесешь ему часы прямо сейчас. Выложишь их на стол и скажешь: «Альваро, я принес часы, чтобы вы купили их у меня». Он сразу поймет.
Полковник смутился.
Это все равно что тащить по улице Гроб Господень, возмущенно сказал он. Да если меня увидят с этими часами, обо мне начнут слагать песни, не хуже, чем у Рафаэля Эскалоны[2].
Жена убедила его и на этот раз. Она собственноручно сняла часы со стены, завернула их в газеты и отдала ему.
Без сорока песо не возвращайся.
Сунув часы под мышку, полковник направился в портняжную мастерскую. Около дверей сидели приятели Агустина. Один из них пригласил полковника присоединиться к ним. Тот растерялся.
Спасибо, сказал он. Я на минуту.
Из мастерской вышел Альваро и стал развешивать на проволоке, натянутой в коридоре, кусок мокрого полотна.
Это был крепкий угловатый молодой человек с блестящими от постоянного возбуждения глазами. Он в свою очередь пригласил полковника посидеть с ними. Полковник воодушевился. Пододвинув табурет к двери, он уселся и стал ждать, когда останется наедине с Альваро, чтобы предложить ему часы. Внезапно он обратил внимание на то, что у окружавших его людей какие-то странные, напряженные лица.
Не буду вам мешать, сказал он.
Молодые люди возмущенно замахали руками. Один из них наклонился к нему и чуть слышно произнес:
Листовку написал Агустин.
О чем?
Все о том же.
Ему дали листовку. Он положил ее в карман и погрузился в молчание. Потом забарабанил пальцами по свертку, пока не заметил, что окружающие поглядывают на него. Он замер.
Что там у вас, полковник?
Полковник старательно пытался избежать взгляда пытливых зеленых глаз Германа.
Ничего особенного, солгал он. Несу часы немцу, может, починит.
Да бросьте, полковник, сказал Герман, стараясь завладеть свертком. Подождите немного, я сам посмотрю их.
Не говоря ни слова, полковник прижал часы к груди. От усилий у него даже веки покраснели. Все вокруг уговаривали его:
Разрешите ему посмотреть, полковник. Он разбирается в технике.
Не хочу доставлять ему лишние хлопоты.
Подумаешь, хлопоты, сказал Герман. Он взял часы в руки. Немец сдерет с вас десятку и ничего не сделает.
Он зашел с часами в мастерскую, где Альваро шил на машинке. У дальней стены сидела девушка и пришивала пуговицы. Прямо над ней, на гвозде, висела гитара, а чуть выше табличка: «Говорить о политике запрещается». Оставшись без часов, полковник почувствовал себя неуютно и вытянул ноги, чтобы упереться ими в перекладину табу- рета.
Какое же это дерьмо, полковник!
Он вздрогнул.
Воздержитесь от ругательств.
Альфонсо поправил на носу очки, чтобы лучше рассмотреть ботинки полковника.
Я про ботинки, уточнил он. Вижу, вы уже переобулись в лакированные.
Но это можно сказать и другими словами, ответил полковник и продемонстрировал подошвы своих лакированных ботинок. Этим монстрам уже сорок лет, но они впервые в своей жизни слышат бранное слово.
Готово! крикнул Герман из глубины мастерской, и в это самое мгновение раздался бой часов. В соседнем помещении сразу застучали в стену, и какая-то женщина закричала:
Не трогайте гитару, у Агустина еще год не прошел.
Все дружно засмеялись:
Это же часы.
Появился Герман со свертком.
Там все в порядке, сказал он. Если хотите, я провожу вас до дома: их надо ровно повесить.
Полковник отказался.
Сколько я тебе должен?
Не беспокойтесь, полковник, ответил Герман, устраиваясь на своем месте. В январе заплатит петух.
Полковник решил воспользоваться удобным случаем.
Хочу предложить тебе кое-что, сказал он.
Что?
Я дарю тебе петуха. Полковник всмотрелся в лица присутствующих. Дарю петуха вам всем.
Герман удивленно уставился на него.
Я уже слишком стар для таких вещей, продолжал полковник, стараясь придать своему голосу необходимую суровость и твердость. И для меня это чересчур большая ответственность. Уже несколько дней мне кажется, что петух вот-вот протянет ноги.
Не волнуйтесь, полковник, сказал Альфонсо. Дело в том, что в это время у петухов отрастают перья. Вот и у вашего сейчас раздражена кожа.
Через месяц у него все пройдет, подтвердил Герман.
Все равно. Я не хочу его больше держать, сказал полковник.
Герман сверлил его взглядом.
Поймите, полковник: важно, чтобы именно вы представили публике петуха Агустина.
Полковник задумался.
Я понимаю. Из-за этого я и держал его все это время. Он стиснул зубы и, собравшись с духом, продолжил: Жаль только, что до начала боев еще целых три месяца.
Герман догадался первым.
Если дело только в этом, сказал он, то все решается очень просто.
И предложил свой выход. Все с ним согласились.
Вечером, когда полковник вернулся домой со свертком под мышкой, жена не смогла скрыть разочарования.
Не получилось? спросила она.
Не получилось, подтвердил полковник. Но это уже не важно. Ребята сами вызвались кормить петуха.
* * *
Подождите, кум, сейчас я дам вам зонтик.
Дон Сабас отворил шкаф, встроенный в стену конторы и скрывавший беспорядок внутри: горы сапог для верховой езды, стремена, поводья, алюминиевый ящик со шпорами. В его верхней части висело с полдюжины черных зонтов от дождя и разноцветный дамский зонтик от солнца. «Следы минувшей катастрофы», подумал полковник.
Спасибо, кум, сказал он, опершись на подоконник. Лучше я подожду, когда он перестанет.
Дон Сабас не стал закрывать шкаф. Он выбрал себе место за письменным столом с таким расчетом, чтобы до него доходила прохлада от электрического вентилятора, и вынул из ящика обернутый ватой шприц для подкожных инъекций. Полковник смотрел на миндальные деревья, которые сквозь дождь казались свинцовыми. Улица оставалась пустынной.
Из этого окна дождь смотрится совершенно иначе, сказал он. Как будто он идет не здесь, а в каком-то другом городе.
Дождь есть дождь, откуда бы вы на него ни смотрели, возразил дон Сабас. Он кипятил воду для шприца прямо на письменном столе, покрытом стеклом. Сплошное дерьмо, а не город.
Пожав плечами, полковник прошелся по комнате; пол выложен зеленой плиткой, мебель обита яркими тканями. В глубине конторы беспорядочно громоздились мешки с солью, бурдюки с медом, седла. Дон Сабас смотрел на полковника отсутствующим взглядом.
На вашем месте я бы так не думал, сказал полковник. Он сел, скрестив ноги, и обернулся в сторону письменного стола, за которым сгорбился маленький человечек расплывшийся, с дряблой кожей и лягушачьей тоской в глазах.
Вам надо показаться врачу, кум, сказал дон Сабас. У вас слишком мрачное настроение после похорон.
Полковник поднял голову.
Я чувствую себя совершенно нормально.
Дон Сабас ждал, пока закипит вода.
Если бы я мог сказать то же самое о себе, вздохнул он. А вы счастливчик, вы даже медные шпоры можете съесть. Он внимательно рассматривал свои руки, заросшие волосами и усеянные бурыми бородавками. На безымянном пальце помимо обручального кольца он носил перстень с черным камнем.
Да, могу, признал полковник.
Повернувшись к двери, которая вела в жилую часть дома, дон Сабас позвал жену. Потом страдальческим голосом стал рассказывать о своем режиме питания. Он вынул из кармана рубашки маленький флакон и выложил на стол белую таблетку величиной с горошину.
Сплошное мучение все время таскать их с собой. Будто носишь в кармане смерть.
Полковник подошел к столу, взял таблетку и разглядывал ее на ладони до тех пор, пока дон Сабас не предложил ему попробовать.
Их кладут в кофе, объяснял дон Сабас. Это как сахар, но без сахара.
Понятно, сказал полковник и почувствовал во рту сладковатую горечь. Как колокольный звон, но без колоколов.
Как только жена сделала дону Сабасу укол, он облокотился о стол и закрыл лицо ладонями. Полковник не знал, куда себя девать. Женщина выключила вентилятор, поставила его на сейф и направилась к шкафу.
Зонтики почему-то напоминают мне о смерти, сказала она.
Полковник ее не слушал. Сегодня он вышел встречать почту в четыре часа, но дождь заставил его укрыться в конторе дона Сабаса. Когда загудели катера, дождь все еще не прекратился.
Все представляют себе смерть в виде женщины, продолжила жена дона Сабаса. Она была выше и плотнее мужа, с волосатой родинкой над верхней губой. Голос ее походил на жужжание вентилятора. А по мне, так она совсем другая. Жена дона Сабаса закрыла шкаф и обернулась, перехватив взгляд полковника. По-моему, она похожа на какое-то животное с копытами.
Возможно, согласился полковник. Чего только не бывает на свете.
Он думал о том, что почтовый инспектор в клеенчатом плаще, должно быть, уже запрыгнул на катер. Уже месяц, как полковник сменил адвоката, и теперь у него были все основания надеяться на ответ. Жена дона Сабаса продолжала рассуждать о смерти, пока не заметила, что полковник ее не слушает.
Я вижу, кум, вы чем-то встревожены, сказала она.
Полковник очнулся.
Да, кума. Я смотрю, уже пять, а петуху до сих пор не сделали укол.
Его слова поразили женщину.
Укол петуху! Можно подумать, он человек! воскликнула она. Какое кощунство!
Дон Сабас потерял терпение и, побагровев от гнева, прикрикнул на жену:
Закрой рот хотя бы на минуту!
Она и в самом деле закрыла рот ладонями.
Ты уже битых полчаса изводишь кума своими глупостями.
Вовсе нет, попытался возразить полковник.
Женщина хлопнула дверью. Дон Сабас вытер шею платком, надушенным лавандой. Полковник вновь подошел к окну. Дождь все не утихал. Безлюдную площадь торопливо перебегала курица на длинных желтых ногах.
Петуху действительно делают уколы?
Действительно, подтвердил полковник. На будущей неделе начнутся тренировки.
Это просто безумие, сказал дон Сабас. Не представляю вас за этим занятием.
Согласен, сказал полковник. Но это не повод для того, чтобы свернуть петуху шею.
Безумие, повторил дон Сабас. Его тяжелое дыхание напоминало полковнику звук работающих мехов, потухший взгляд вызывал сочувствие.
Послушайте моего совета, кум, сказал дон Сабас. Продайте вы этого петуха, пока еще не поздно.
Никогда не бывает слишком поздно, сказал полковник.
Будьте благоразумны, настаивал дон Сабас. Одним махом убьете двух зайцев: во-первых, избавитесь от всех этих забот-хлопот, а во-вторых, положите в карман девятьсот песо.
Девятьсот песо! воскликнул полковник.
Девятьсот песо.
Полковник поразмыслил.
Вы думаете, мне заплатят за него такие деньжищи?
Я не думаю, ответил дон Сабас. Я совершенно уверен.
С такими крупными суммами полковнику не приходилось иметь дело с тех пор, как он сдал казну революционной армии. Когда он вышел из конторы дона Сабаса, то вновь ощутил сильную боль в животе. Но на этот раз он знал, что погода тут ни при чем.
На почте он сразу подошел к инспектору.
Я жду срочное письмо. Авиапочтой.
Инспектор перебрал все конверты и снова разложил их по местам, не сказав ни слова. Только отряхнул ладони и выразительно посмотрел на полковника.
Но сегодня мне должно было прийти письмо. Обязательно.
Инспектор пожал плечами.
Только смерть приходит обязательно, полковник.
К его возвращению жена сварила маисовую кашу. Он молча ел, после каждой ложки погружаясь в задумчивость. Жена, сидевшая напротив, заподозрила неладное.
Что с тобой? спросила она.
Я думаю о чиновнике, от которого зависит моя пенсия, солгал полковник. Через пятьдесят лет мы будем тихо-мирно лежать в могиле, а этому бедолаге придется мучиться каждую пятницу, гадая, назначили ему пенсию или нет.
Плохой признак, сказала жена. Он говорит о том, что ты начинаешь сдаваться.
Она снова принялась за кашу, но, взглянув на мужа, поняла, что он по-прежнему погружен в раздумья.
Ешь лучше кашу, пока не остыла.
Вкусная, одобрил полковник. Где ты раздобыла маис?
У петуха, ответила жена. Ребята натащили ему столько, что он решил поделиться с нами. Такова жизнь.
Да, вздохнул полковник. В жизни такое случается, что нарочно не придумаешь.
Он посмотрел на петуха, привязанного у плиты, и в этот раз увидел его как-то по-новому. Жена тоже взглянула на птицу.
Сегодня насилу отогнала от него детей, сказала она. Принесли старую курицу, чтобы петух потоптал ее.
Обычное дело, сказал полковник. Полковнику Аурелиано Буэндиа в деревнях тоже приводили девушек.
Жене шутка понравилась. Петух что-то забормотал гортанным голосом, напоминавшим человеческий.
Иной раз кажется, будто он вот-вот заговорит, сказала жена.
Полковник снова взглянул на петуха.
Петух первоклассный. Он что-то подсчитал вполголоса, помешивая кашу. Обеспечит нас едой года на три.
Мечтами сыт не будешь, сказала она.
Это верно, но они придают сил, ответил полковник. Это как чудодейственные таблетки дона Сабаса.
Ночью он плохо спал, пытаясь отогнать мрачные мысли. На следующий день жена опять подала на обед маисовую кашу. Она ела молча, низко опустив голову, и полковник почувствовал, как ему передается ее плохое настроение.
Что с тобой?
Ничего, ответила жена.
Он понял: теперь пришел ее черед обманывать. Попытался успокоить жену, но она его не слушала.
Я думаю о том, что прошло уже почти два месяца после похорон, а я все никак не соберусь навестить мать покойного.
Она пошла туда в тот же вечер. Полковник проводил жену, а потом свернул к кинотеатру, привлеченный музыкой, что лилась из громкоговорителей. Падре Анхель, сидя на пороге своего дома, следил за публикой: проверял, кто пойдет в кино, несмотря на его двенадцать предупреждающих ударов. Крики ребятишек, пронзительная музыка, потоки света на небольшом пространстве перед входом приобретали физически ощутимую плотность. Кто-то из мальчишек прицелился в полковника из деревянного ружья.
Как там петух, полковник? спросил он требовательным голосом.