Митька засмеялся.
«И представь себе, через пару дней я с ними вместе поехал в какую-то бедуинскую деревню на свадьбу. Я уехал один в пустыню к арабам-бедуинам, а ещё три дня назад я максимум, что мог сделать сказать по-английски «привет».
При этом Хургада, чтоб ты понимала, была в те времена закрытым городом, потому что тогда лютовали какие-то суданские террористы, и белым людям было запрещено покидать город. Она вся была огорожена колючей проволокой и блок-постами. Поэтому меня вывозили с территории Хургады в багажнике, а завозили уже обратно в салоне. Всем было похер, кто там въезжает. Самое главное, чтобы из города не выезжали белые люди.
В общем, выехал я успешно в этом багажнике, веселился на этой безалкогольной свадьбе. Алкоголь они, естественно, не пьют, они же арабы. Было довольно забавно. Хотя по законам жанра меня должны были взять в плен, отрезать мне уши и, поняв, спустя три недели, что моя страна за меня не заплатит, отсечь мне башку и закопать в пустыне. Но, блин мой верховный проводник, видимо, уже пресытился таким исходом и ограничился исключительно кортизолом, который я вагонами извергал из себя, лёжа в том багажнике. Возможно, они пробили меня, сумку с документами я ведь оставил в салоне, поняли, что я никто, и им дороже будет меня мочить, чем отвезти обратно.
Когда в следующий раз друг предложил поехать снова в Египет, я сказал: «Конечно, да!». Только теперь это уже был не материковый вояж, а Дахаб Мекка дайверов и серферов. По приезду мы сразу отправились искать дайв школу. Нашли, записались. На третий день встретили там Новый год. И мне все это безумно понравилось. Мы накурились просто в щи с бедуинами и с русскими. Была очень весёлая тусовка, и с какими-то даже там иностранцами. В общем, всё было очень прикольно.
Но самое главное, что я увидел в Дахабе, это дауншифтеров. День, наверное, на третий или четвертый я из этого вполне себе приличного отеля с ол-инклюзивом переехал в растоманский кемпинг, где жили дауншифтеры. И у меня случился разрыв шаблона, который достиг своего аппогея, когда я вернулся в Москву и вышел на работу первый день.
Работал я тогда вместе с тобой в дорогом офисе в самом центре Москвы и за хорошую зарплату, хотя занимался полной херней. Но при этом я увидел, что в том дахабском кемпинге люди, которые зарабатывали в месяц $100, были абсолютно счастливы, уверены в завтрашнем дне. В то время как я, работая в центре Москвы, несчастлив и не уверен в том, что завтра я буду хорошо себя чувствовать, и это был важнейший «приход» в моей жизни.
У меня началась безумнейшая депрессия. Я не понимал, как может быть, что человек, который живет на какие-то копейки, он счастливее, свободнее, чем люди вокруг меня в офисе, которых я вижу каждый день. Они все какие-то напыщенные, блять, закомплексованные, они все строят из себя каких-то серьезных, блять, когда являются полными говнарями. А чуваки в драных шортах, которые они носят третий год, абсолютно счастливы, и они не скрывают того, что они долбоёбы, и носят третий год одни и те же шорты, и все они рады тому, что они долбоёбы и все их за это и любят. Вот от этого у меня произошел абсолютный разрыв шаблона. Я решил, что что-то здесь не так, надо ехать жить туда, к ним, ну, потому что, наверное, они что-то больше знают о жизни, чем я.
Мой процесс увольнения был достаточно долгим, но в апреле я-таки уехал. Дальше все было очень печально. Мое воодушевление сдулось на второй неделе. Оказалось, что дауншифтеры все те же самые говнари. Просто у них шкала бахвальств, система координат другая. Если в Москве хвастаются костюмами, машинами, квартирами и бабами, то в Дахабе хвастаются шортами. У кого старее и дырявее шорты, тот круче. То есть, тот же самый курятник, где каждый стремится клюнуть ближнего и нагадить на нижнего. Оказалось, что это то же самое просто с другой полярностью. И мне это всё, конечно, безумно не понравилось.
Разумеется, мне нужно было на что-то жить. Понятно, что я продал машину, и какие-то деньги у меня от зарплат оставались, но они быстро заканчивались. Я работал чёрным дэйвинструктором. Почему чёрным? Потому что не было инструкторской лицензии, но, тем не менее, я водил людей учиться дайвить. Я возил туристов на гору Моисея, поднимал их наверх, рассказывал, вёл экскурсии. Я работал в баре, был барменом. Я набивал баллоны для дайвинга, в дайв клубе. Занимался абсолютно любой херней. И мне это очень нравилось.
Я просыпался с утра, и у меня не было чёткого плана. Я просыпался и задавал себе вопрос, и мне очень нравилась именно такая трактовка: «Что мне хочется сделать сегодня?» Я не задавал себе вопрос: «Что мне надо сегодня делать или что кому-то надо, чтобы я сделал?» Если я не хотел делать ничего, я не делал ничего. Если я хотел пойти поработать барменом, попечь блинчики, поварить кофе, пообщаться с людьми за барной стойкой, я просто шёл к приятелю и вставал за стойку. Говорил:
Иди отдыхай, братан, я постою, чаевые мои.
Он отвечал:
Прекрасно!
Я вставал за барную стойку и за день зарабатывал достаточно для моих скромных потребностей.
Если мне не хотелось стоять в баре, тогда я спускался в русский клуб, садился, заказывал у того же приятеля чашку кофе и смотрел по сторонам, искал новые лица. Ну, людей, которые только что приехали. Находил их по двум признакам. Во-первых, они новые, во-вторых они белые. А дальше уже очень аккуратненько я начинал к этим людям прислушиваться. Часто у них возникал между собой какой-то вопрос, и они такие:
Ой, надо бы вот это узнать.
И я такой совершенно случайно как будто, сидя рядом:
Извините, ребят, я случайно подслушал, вот я вам подскажу, вот это там, в это там
Так завязывался разговор, в какой-то момент они проявляли интерес к чему-то, на чём я мог заработать, и я на этом зарабатывал. Бывали дни, когда у меня не получалось подцепить никаких клиентов, и я не сильно расстраивался. Здорово было каждый день задавать вопрос: «Чем я хочу заняться?» Это кайф. К сожалению, сейчас уже давно не так. Это был всего один период жизни, когда я делал вообще всё, что хотел, и занимался, чем хотел.
С другой стороны, я попал в мир арабов и бедуинов. Я ехал туда с большим сомнением, с большой тревогой, потому что это было после одиннадцатого сентября, когда усилилась волна американской пропаганды против Ислама.
Довольно скоро я понял, что я очень сильно ошибаюсь, что более честных, открытых и дружелюбных людей, чем мусульмане, вот те самые арабы-бедуины, (я не говорю про мусульман на Кавказе и прочих, я именно про тот ислам вокруг Саудовской Аравии, центр мусульманского мира) я не встречал. Я не скажу, что они прямо сильно открыты. Я к тому, что никто там не замышляет никакой вражды против тебя, и никто не собирается ударить тебя в спину, потому что ты неверный. Это настолько говно собачье и не имеет отношения к реальности. Людей другой религии резать там никто не хочет от слова «совсем». Большинство из них наивные, внушаемые, искренние люди-дети. С ними было очень приятно общаться, гораздо интереснее, чем с русскими дауншифтерами.
Оказалось, что настоящие бедуины не живут в больших египетских городах. Я много ездил по аравийскому региону: был в Йемене, прожил несколько недель в Сане, потом на острове Сокотра. Я очень рад, что сделал это и съездил тогда, потому что сейчас этого мира вообще в принципе нет. Сам весь тот город Сана, который я увидел вот это была действительно настоящая, другая планета. Я уже не боялся ничего: людей с другой культурой, с другим языком. Я уже достаточно комфортно себя чувствовал, находясь один в каком-то совершенно незнакомом мире.
Сана столица и крупнейший город Йемена, один из старейших, постоянно населённых городов и одна из самых высоких столиц в мире. Город был заложен Симом, сыном Ноя, то есть, это один из самых древних, сохранившихся городов на Земле.
И вот я увидел его таким, каким он существовал более тысячи лет: прекрасные памятники, великолепные городища, вырастающие прямо из каменных глыб, окруженные оборонительными стенами. Я был поражен богатым, ажурным, белоснежным орнаментом на терракотовых фасадах, нарядным, пряничным полотном плотно расположенных домов с плоскими крышами, решетчатыми, арочными окнами, наподобие венецианских, но более искусных и насыщенных разнообразнейшим декором, с многоуровневыми балкончиками, верандами и башнями. Там было колоссальное количество надписей, которые рассказывали об истории Йемена. Сказочный город, самый красивый из ранее виденных мной.
К сожалению, того города уже нет. Гражданская война и артобстрелы саудовских ваххабитов практически сравняли его с землёй. Ничего из того, что я увидел тогда, что осталось в моей памяти, уже нет. Как и не осталось и той Сокотры, которую я увидел в 2008.
Это был остров, на котором не было электричества, не было мобильной связи, были люди-дикари, которые ходили в юбках, мужчины, когда здоровались, приветствовали друг друга, не пожимая руки, а тёрлись носами. У них был свой, устный язык, письменного не было. Зато были бескрайние белые, песчаные пляжи, невероятные, сказочные деревья с пухлыми, неестественно расширяющимися к земле стволами и открытыми, безлиственными до середины, а часто и до самой верхушки густо ветвистыми кронами, похожими на гигантские грибы с зелёными, пушистыми шляпами. Там были лазурные берега, населенные ярчайшей флорой и фауной.
По таким местам ездил какой-нибудь там, не знаю, эээ, Джеймс Кук. То есть, ну, совершенно дикое место, где белых людей трогали, потому что никогда не видели белой кожи. Это был безумно интересный мир, и я очень рад, что успел побывать там.
Кроме этого, я был в Эмиратах, в Сирии, в Дамаске, в Ливане. Я проехал всю Иорданию на велосипеде от Красного до Мёртвого моря. В общем, поносило меня в тот момент по миру знатно. Я ездил со своим другом, который, в общем, даже, наверное, еще больший интроверт, чем я. Мы за неделю общения могли друг другу сказать слов двадцать. И нам было очень комфортно вдвоём. Два человека, которым очень интересно самими с собой помолчать. Оба этих чувака понимали, что не нужно парить друг друга разговорами.
Но все равно это было несколько людновато».
Митька засмеялся и еле различимо отхлебнул неизвестно что неизвестно из чего.
«Самый кайф обнаружился совершенно случайно, когда знакомые позвали пойти на верблюдах по пустыне. Причём не в какой-то там разовый, дневной выход, а предполагалось, что мы будем идти чуть ли не неделю. В итоге мы шли восемь дней.
Сначала доехали на машинах от Дахаба на противоположную сторону Синайского полуострова. Дальше погрузились на верблюдов и восемь дней шли пешком, пересекая насквозь полуостров, шли обратно в Дахаб. И вот это был кайф!
Нас было восемь человек: трое русских, пятеро бедуинов. Я испытал запредельный уровень внутреннего комфорта. Для меня это было достаточно тяжело физически, потому что в тени (это был февраль, северная часть восточного полушария, то есть ну, всё-таки зима) даже зимой там плюс пятьдесят пять в горах, а ночью плюс пять. То есть, ночью адски холодно, днём адски жарко. Физически, физиологически это было достаточно тяжело переносить, но это был кайф.
Восемь дней абсолютного молчания, потому что верблюды идут не рядом друг с другом. Соответственно, когда я шел на верблюде, я погружался в безумный транс. В голове сварившейся кисель. Мозги там превращались просто в какой-то, я не знаю, студень. Нет, не студень, жульен такой кипящий. Ты толком думать ничего не можешь. А еще и накуренный с утра, не потому что тебе захотелось какого-то там изменённого сознания, нет. Просто оказалось, что бедуины, пересекая пустыню, они либо курят, либо употребляют опий регулярно, ежедневно, с самого утра. И это не придурь наркоманская, это физиологическая потребность.
В самый первый день мы вышли с рассветом, и в 09:00 было уже плюс пятьдесят. Я не курил, потому что я Ну, курить траву с утра Это просто какой-то бред. По мне так это был выкинутый день. Но мои друзья, двое русских, курили прямо с рассвета. Ближе к десяти я почувствовал, что сейчас потеряю сознание, а ребята, которые курили с самого рассвета, были бодрячком, ехали ровно, слушали музычку и даже пританцовывали. Я понял, что что-то здесь не так, и последовал их примеру. После этого я начал курить прямо с рассвета.
В пустыне запредельные условия для выживания. В жизни накурка это потребность в изменённом сознании, а там это необходимость, потому что она просто помогает тебе выживать. Организм гораздо проще переносит жару. Целый день едешь на верблюде, тебя никто не парит. Представь себе. Ты один со своими мыслями, и при этом ты не видишь ничего лишнего. Кайф!
Одно из самых красивых мест на земле это горная пустыня. Песок и камни, и нет больше ничего. Ну, естественно, небо над головой. И это сочетание небо, голубое-голубое небо, белый песок и красные камни. И вот этот вот триколор, который ты видишь на протяжение нескольких дней от рассвета до заката, погружает в транс: начинаешь ковыряться в мыслях, находить проблемы, начиная с детских, причем, разбираться с ними, вспоминать всю жизнь. Вытаскивать из себя то, за что годами себя корил, что поступил где-то неправильно. Но, вспоминаешь глубже, разбираешь ситуацию по кусочкам, раскладываешь по полочкам, понимаешь, что в общем-то, ты правильно поступил, потому что если ты поступил бы иначе, наверное, было бы ещё хуже. А может быть, и было бы лучше, но ты поступил так, как поступил, и пора уже эту ситуацию отпустить, смириться, сделать выводы, не винить себя. Целыми днями так идёшь и думаешь. И в этом оказался самый-самый кайф.
Стоит ли говорить, что это был не последний мой выход в пустыню. После возвращения в Дахаб прошло, наверное, пару недель, и я понял, что я хочу туда снова. И хочу я в пустыню уже не в компании людей, а один. Я нашёл владельца верблюда, на котором я ходил в первый раз (верблюда я назвал Вовкой), спросил, может ли он мне дать Вовку, чтобы сходить в пустыню. Он ответил: «Да, конечно, без проблем, бери». Я дал ему какую-то копейку и ушёл, как ты говоришь «по пескам перламутровым». Ты даже не знала тогда, что я там, может, фотки видела, правда, но четко уловила образ. Всегда знал, что ты умеешь.
Первый раз я ушёл на день. Пошёл с утра, вернулся вечером. А потом я начал ходить на несколько дней. И максимальный мой поход в пустыню в одного был где-то неделю. Это оказался еще больший кайф, чем тот первый! Хотя, куда уж, казалось бы, больше?
Все то же самое, как когда ты идёшь группой, ну, то есть у тебя триколор белый песок, красные камни, голубое небо. Всё то же самое тебя никто не парит, но при этом у тебя появляется необходимость выживать, необходимость принимать жизненно важные решения. Когда ты идёшь группой, решения за тебя принимают бедуины. Ты для них
Мы тогда в первый поход накурились вечером на привале и развели целую теорию из того, что очень прикольно устроена жизнь у бедуинов. Вот они катают нас, русских, по пустыне. Для того, чтобы заработать денег, им нужно провести из пункта А в пункт Б несколько объектов это верблюды и белые. Соответственно, мы и верблюды для них животное, низшие и высшие. При этом низшим животным является турист, а высшим животным верблюд, потому что верблюд может вести туриста, а турист верблюда везти не может. Заработает бедуин только в том случае, если правильно построит логистическую и ресурсообеспечивающую цепочку.
В общем, вся забота, когда ты идёшь группой, ложится на плечи бедуинов. А вот когда я пошел один по этой самой пустыне, помимо того, что я был предоставлен снова своим мыслям, я ещё сам вынужден был быть озабочен своим выживанием и своими коммуникациями там, в пустыне. Там ведь достаточно много людей-бедуинов живёт. С ними для того, чтобы безопасно пройти по пустыне, нужно уметь находить общий язык. Это оказалось, достаточно интересно, и это тема для отдельного, наверное, очень длинного рассказа.