Так что заведующий, в конце концов, отстоял своего незаменимого и очень хорошего сотрудника, которого обожает вся подстанция.
Вялого, сонного Патрацкого, с насыщенной аминазином задницей отвезли домой отсыпаться. А зав вернулся на подстанцию разбираться с хулиганами.
Однако, что кривить душой, рука не поднималась написать заявление в милицию. Вот уж кого действительно и ценили и любили. Ребята-то золотые. На все руки от скуки. Да и юрист по телефону объяснил, что заявление подать может только сам пострадавший, а он сейчас никакой отлеживается дома. В общем, по началу, обошлись словесной выволочкой в кабинете заведующего. Потом, к концу недели явился присмиревший, задумчивый Патрацкий и сообщил, что: « Он ничего писать не будет, пусть они извинятся!».
Главное условие:
Только пусть извинятся перед всеми на утренней конференции пятиминутке.
Ну что ж, они извинились.
Когда доктор нашел в себе силы выйти на дежурство, фельдшера вышли и, потупив глаза долу, произнесли вразнобой:
Простите нас Сергей Александрович. Мы были не правы.
Патрацкий, еще не отошедший от аминазина, принял извинение. Он зевнул, погрозил им пальцем и сказал:
Вот это правильно. Не забывайте, что вы фельдшера, а я врач!
Что удивительно, на аминазине его невроз прошел. Правда, ненадолго.
Прошло еще недели две, и все вернулось на круги своя. Патрацкий опять бегал и чесался, кричал, что он врач и не позволит а Двое-из-ларца, выкрасившие и забор и фасад и перекрывшие крышу на подстанции, уже работали в другую смену, но всегда на разных бригадах.
Я появился на подстанции за пару месяцев до ухода доктора Наполеона на пенсию и не испытал «удовольствия» работать с ним. Мы виделись по утрам, когда приходили или уходили с дежурства, здоровались.
А вот Гошу с Сашей я знал весьма неплохо. Они оба поступили в мединституты и уже в перестроечные годы работали в московских больницах врачами. Один реаниматолог, другой то ли хирург, то ли уролог потом их следы пропали.
О той истории они никогда не вспоминали и сами ее не рассказывали. Откуда я узнал? А как вы думаете? Ведь в ней был и еще один участник водитель. Вот он-то мне и рассказал. Но, я не очень ему поверил. Мало ли баек и побасенок рассказывалось? Всем верить, веры не хватит.
В конце 90-х я однажды по работе приехал для встречи с заместителем главного врача психиатрической больницы на Потешной улице. Руководство поручило заключить договор о сотрудничестве наших клиник и нужно было утрясти некоторые организационные вопросы к договору.
Мы обсудили все необходимые темы, и, закрепляя соглашение, разлили по 50 мл психиатрического коньяка.
Чтобы о поддерживать разговор, я припомнил эту историю, завершив ее словами: «хотите верьте, хотите нет».
На что психиатр, доктор наук, хлопнул пятьдесят граммов коньяка, улыбнулся и произнес.
А ведь это я его тогда положил.
СИНДРОМ НАЧАЛЬНИКА
Работал я в наркологической больнице. И дело было еще в советское время, но уже на границе. Летом, прямо перед самым ГКЧП.
На прием приходит мужчина в темных очках.
Шел он, чеканя шаг, по прямой, старательно, будто нес переходящее красное знамя. Судя по аромату, исходящему от него, дядя пребывал явно в многосуточном запое, но дошел сам.
Дошел, увидел стул и сел.
Сидит, руки на коленях.
Смотрим мы друг на друга.
Я жду, что он скажет? Задавать вопросы не спешу. Пусть первым начнет. Попросит помочь, откроет душу.
Однако он молчит. Проходят пять минут, семь молчит!
Пытаюсь понять, чего он хочет, но он молчит. За очками глаз не видно. Я тоже молчу. Тут как в игре кто первым рот откроет, тот и проиграл!
И вот, наконец, он произносит:
Явасслушаю!
Я выхожу из изумления и отвечаю:
Это я вас слушаю! Что случилось?
Он опять молчит. Пауза тянется, и странный посетитель произносит тем же тоном с металлическим дребезгом:
Меня зовут Николай Егорович!
Очень приятно, представляюсь и спрашиваю, Что вас беспокоит, Николай Егорович?
Через несколько минут очередной вопрос:
Вы врач? спрашивает он.
Да, я врач. Расскажите, что с вами случилось? меня уже начинает забавлять этот разговор. «Я слышал, с каким скрипом поворачиваются шестерни в его голове», не помню, где я вычитал эту фразу, но она идеально подходила к ситуации.
Ничего не случилось, с чего вы взяли? он продолжает говорить голосом автомата из телефона: «Московское время тринадцать часов!», Вам должны были звонить!
Припоминаю, что утром был звонок. И вроде женщина сказала, что она секретарь «Николая Егоровича». Знать бы еще кто это? И вот он пришел.
Вел он себя для начальника естественно. То есть все время сбивался на мысль, что это не он пришел ко мне, а я к нему. И не ему надо выйти из запоя, а мне чего-то нужно от него.
Кое-как мы пробились через дебри его номенклатурной сущности и выяснили, что пьет он давно. Не вообще давно, этот период его жизни затерялся в веках, а сейчас давно около месяца, каждый день, но очень хорошие напитки и примерно по бутылке в день.
Я не сомневался в этом, глядя на его золотой «Ориент» на запястье и затемненные очки-телевизоры в оправе Ланвин. Вряд ли этот товарищ начнет хлебать портвейн 777, «Солнцедар» или «Искру», которую мы в школьной юности называли «чернилами». Его печень была приучена в худшем случае к РедЛейбл и Джонни Вокер, а в лучшем к Хенесси ХО или VSOP.
Николай Егорович периодически впадал в ступор, а выходя, начинал беседу сакраментально: «Яваззлужаю!», потом что-то в голове его переключалось, и он продолжал отвечать на мои вопросы.
Сейчас, вспоминая ту сцену, я понял: Точно так же, тем же голосом попрощался с народом первый президент России: «Я устал, я мухо-жук». Характерная речь хронического алкоголика с тяжелейшей энцефалопатией. Полное отсутствие эмоций и слова, которые произносились с большим трудом с этим выраженным гнусавым оттенком.
ДА БУДЕТ СВЕТ!
(рассказ хирурга из спецтравмы)
О том, что медики крутят шашни на работе, ни для кого не секрет. Все свои, чего тут стеснятся? А с другой стороны, работа есть работа. Когда находить время на внеслужебные отношения, если пациенты валят один за другим?
Значит, выход один не отходя, так сказать, от станка. Как Юлий Цезарь. Ногой непрямой массаж сердца, левой рукой шприцом в вену, правой медсестру за талию и работаем!
Дело было давно, в советское время. Когда к людям относились добрее, когда пьяных собирали по аллеям и подъездам и свозили, кого в вытрезвитель, кого в больничку, ибо у пьяных частенько имелись травмы разных частей тела.
У нас спецтравма была особнячком пристроена к общему хирургическому корпусу. Чтобы обычных людей не тревожить пьяными криками. Идти к нам от административного здания по улице через парк несложно. А вот подземным ходом можно и заблукать, если не знать, где вовремя свернуть в полутемном кафельном коридоре.
В начале шестидесятых эта больница попала в программу ГрОб Минобороны СССР, и нам выкопали шикарнейшее бомбоубежище, в которое можно в случае атомной бомбардировки спустить все отделения, развернуть операционные и еще из пары соседних больниц людей привезти. Позаботились даже о спецтравме, сделали и в нее выход из широченного тоннеля, проложенного на глубине метров десяти.
В спецтравме работает своя бригада хирургов. Сутками. Отдежурил, смену сдал, баиньки через двое трое суток опять.
А вот анестезиологи менялись. Там у них по жребию что-ли, кому выпадет.
Вообще у них отношение к спецтравме было весьма своеобразное. Сложных больных там практически не было, поэтому анестезиологи баклуши били, сидит такой дежурант в операционной, маску ниже носа на подбородок свесит и в полоток поплевывает.
А некоторые со скуки пялятся на операционную медсестру.
Надо сказать, девочка упакована, как и положено. Одни глаза над маской да попа с ножками. Ножки зато что надо! В белый гольфиках с розовыми пятками, просвечивающими сквозь тонкий нейлон. Ходячий тест на скрытую педофилию. Но им, анестезиологам, видимо и этого хватало. Смотрели на это чудо природы как на запретный плод, исходили слюнями, но руками не трогали, знали, может и зажим в глаз воткнуть, если лишнего позволишь.
Но было у этой девочки слабое место в броневой защите ее морального статуса. Шоколадные конфеты со сливочной помадкой. Хранила она эту тайну, как тамплиеры места своих сокровищ.
Один из анестезиологов запал на сестричку и не знаю, как он там, в своем отделении, договорился, но дежурил в ее смену целый месяц. Чего только не делал. И комплементы отпускал, и на чай зазывал и смотрел томно, и вздыхал, и провожал после дежурства. Девчонка кремень. На работе ничего кроме работы. А что после работы? Судя по тому, что анестезиолог не успокаивался, и после работы скала.
И вот очередные сутки. День прошел спокойно. Выписали ночных. Ждут вечера. После шести-семи начался поток. Отделение на тридцать коек. В приемном два милиционера. Спорые ребята. Принимают, раздевают, сортируют, оформляют кладут.
Кого нужно зашивать, того к стенке в трусах на топчанчик.
Чтобы не путаться, они номер каждому на плече ручкой ставят.
Одним из первых доставляют мужичка сильно побитого. Весь в рваных ранах. Все поверхностное и не особо страшное, но если не промыть и не зашить потом будет плохо. Раны нагноятся, кожа срастется грубо.
Берут его на стол. Хирург милицию предупредил:
Дело не быстрое. Наберитесь терпения. Если еще кто будет серьезный, пусть вызывают из отделения второго хирурга на помощь.
Анестезиолог присел на стульчик в изголовье операционного стола. Видимо он тоже уже принял немножко. Но в тонусе.
Хирург шьет, медсестра инструменты подает, да иголки заряжает шовным материалом. Шум только от больного. Матерится, гадюка. А в операционной правило материться можно только хирургу.
Анестезиолог нарушение моральной атмосферы терпел недолго. Ему, видишь ли, матюки больного настроение лирическое сбивают. Вот он и говорит хирургу:
А чего ты его не обезболишь?
Добро переводить. Он и так упит до наркоза почти. Потерпит!
Анестезиолог поднялся и наклонился над пьяным.
Родная душа, тебе доктор делает бо-бо?
Пьяный всхлипнул.
Сейчас я тебе масочку дам, и будет хорошо.
Совсем сдурел? хирург не отвлекается от шитья, но понимает, что если на спирт в мозгу алкаша наложится закись азота, начнется концерт по заявкам с галлюцинациями и беганьем по операционной. Не смей!
Анестезиолог разматывает провода на аппарате РО-6 и идет с вилкой к розетке.
Не ссы в компот, там ягодки! Все будет лиге артис! От кислорода еще никому плохо не было кроме водолазов. Он оборачивается к пьяному на операционном столе. Мужик! Ты не водолаз?
Нет, бубнит из-под маски пьяный, я токарь!
Вот и хорошо.
Анестезиолог вставляет в розетку вилку питания наркозного аппарата.
Искры! В операционной гаснет свет.
Больной под маской начинает хохотать.
Медсестра замирает, будто ее тоже выключили.
Анестезиолог в темноте крадется к выходу из операционной. По пути он натыкается на медсестру, ощупывает ее.
Что вы делаете, доктор?
Ищу дорогу!
Вы ошиблись, идите левее.
Вредитель! орет хирург, ты куда собрался? Нашкодил и тикать?
Электрика вызову!
Без тебя вызовут. Бери фонарь и свети в рану!
Анестезиолог продолжает ощупывать медсестру в темноте.
И левее могу и правее и по центру.
Что ты там залип, орет хирург.
Он меня трогает за ногу!
Кто?! в два голоса спрашивают врачи.
Больной!
Вот подлец! хирург поднимает руки над операционным полем. Эй ты! Отпусти сестру и дай ему в морду! А то у меня руки чистые! Я не могу!
Анестезиолог нехотя отпускает медсестру, и обходит стол.
Я в темноте не вижу куда бить.
Не бейте! бубнит из-под маски алкаш, у меня рука свалилась просто.
Ничего себе просто! возмутилась медсестра, щупал там.
Надо, надо ему в морду! приплясывает хирург. Я его тут шью, а он руки распускает!?
Кто посветит? анестезиолог обошел стол, я не вижу, куда бить.
Только смотри, в глаз бей! Окулист сегодня есть, а челюстно-лицевого хирурга нет. Санитарку позови! Где она? Когда не надо толчется в операционной, а как нужна нет ее!
Здесь я. Я в уголке стою, чтоб в чистую зону не зайти. Ворчит санитарка, вам бы только ругаться!
Иди, встань позади сестры и свети в рану! Надо его дошить скорее. Хирург ворчит, Вот урод!
Так я не понял, бить или не бить? недоумевает анестезиолог.
Вы прямо, как Гамлет! подал голос алкаш. Не бейте, я больше не буду.
Втянул щупальца, осминог? вопросил хирург, приступая опять к шитью. А то перчатки поменять недолго! Взяли моду медсестру мою щупать! Заведи свою и щупай!
Пойду, позвоню «детям подземелья», потороплю электрика, анестезиолог еще раз прошел мимо медсестры и опять ее пощупал.
Доктор!
Ухожу, ухожу
Только недолго! подает голос санитарка, фонарь тяжелый!
Мухой обернусь.
В приемном отделении столпотворение. Работают при свечах. Обстановка очень романтичная.
Бригады скорой заходят одна за другой. Кто приводит пьяных с синяками и ранами, кто заносит, кто затаскивает. Контингент самый разный.
Есть интеллигентные мужчины, есть настоящие бомжи, грязные и вонючие. Всех раздевают, метят ручкой и вталкивают в большую палату.
Пьяные, если не спят и в состоянии разговаривать, отвечают на вопросы, просят отпустить. Но их не слушают. Конвейер в работе. Милиционеры Сережа и Валера работают очень быстро и ловко. Один заполняет документацию, другой раздевает, метит и вталкивает.
Анестезиолог застыл в дверях, наблюдает романтическую картину.
Электрику звонили?
Звонили, полчаса назад.
Что сказали?
Сказали, вышел. Но
Что?
Он первый день сегодня дежурит. Только что устроился на работу!
И что?
Он пошел через подвал.
Трындец! Самоубийца! анестезиолог сел к телефону. Але! Дежурные диверсанты? Это из карательных органов звонят! Где электрик, уроды моральные!? Тут операцию как во время войны при свечах делают! Каким автоматом? Анестезиолог прикрыл трубку ладонью, Говорят надо автоматом щелкнуть. У вас есть автомат?
У нас и пистолетов нет, отозвался один из милиционеров. Нам не положено, мы убиваем взглядом!
Шутники.
Из операционной доносится вопль пьяного больного.
Все замирают и прислушиваются.
Что там?
Что, что, шьют на ощупь по живому!
Так темно же!
Вы не цените мастера, с которым работаете, он же виртуоз! Ювелир! Он оперировать может вообще с завязанными глазами! анестезиолога понесло как Остапа Бендера,
В пальцах умелых мелькает игла
Ровная строчка на тело легла
Бегать от дела нам не годится
Крепко пришита к щеке ягодица!
Процитировал он. Фонарем светят. Ой! Я же обещал мухой! Пойду! Вы это разыщите электрика!
Если подвалом пошел, раньше, чем чрез час не ждите.
Пошлите спасательный отряд! Нужен электрик! Вы чего тут, с ума сошли все? Свечки зажгли, романтики хреновы!
Анестезиолог пошел снова в операционную.
Милиционеры уже ему в спину пояснили:
Сейчас прием закончим, и будем разбираться. Сами видите бурный поток!
Анестезиолог первым делом пристроился за спиной медсестры, внимательно осматривает операционное поле.
Ну, что тут у нас?
Доктор, не упирайтесь!
Да мне нечем! Ручки-то вот они!
Хирург аккуратно зашивает раны, промывает перекисью, сушит. Алкаш шипит сквозь зубы. Он уже немного отрезвел. Луч фонаря дрожит на операционном поле.
Держи ровнее! командует хирург.
У меня руки уже устали! жалуется санитарка.
Иди сюда, врач-вредитель! Бери! Держи!