Семь лет за колючей проволокой - Доценко Виктор Николаевич 4 стр.

 Все вопросы к дознавателю!..

Дознаватель, фамилии которого я, естественно, не помню, оказался совсем не тот, что опрашивал меня в больнице.

 А где первый дознаватель?  задал я, казалось, резонный и совсем не обидный вопрос, который мгновенно привёл моего визави в раздражение.

 А что, я вам не нравлюсь?  недружелюбно спросил он.

 Вы не девушка, чтобы нравиться или не нравиться, мне просто интересно знать, почему поменялся дознаватель,  стараясь держать себя в руках, пояснил я.  Или я не имею на это права?

 Имеете  как-то странно ухмыльнулся он.  Тогда вы допрашивались в качестве потерпевшего, а сейчас в качестве обвиняемого по статье «хулиганство», статья 206 УК РСФСР, часть первая, что означает, что вы можете быть наказаны от штрафа до одного года лишения свободы.

 А почему такой резкий поворот в расследовании? Или пропало медицинское заключение об осмотре моей разбитой головы и сотрясении мозга?

 У нас ничего не пропадает,  отрезал он.  По свидетельству очевидцев, вы были инициатором инцидента и свои ранения получили тогда, когда вас пытались утихомирить!

 Что?!!  воскликнул я, не ожидая ничего подобного; от такой несправедливости я даже вскочил со стула.

 Сидеть!  рявкнул дознаватель.  Или вы хотите и здесь добиться того, чтобы вас усмиряли?

 Извините, но это же полная чушь!  проговорил я, усаживаясь на стул.  О каких очевидцах вы говорите?

 Их более чем предостаточно!

 Может быть, и Олег Чулков среди них?

 Показания Олега Чулкова тоже имеются в деле, но даже они вас не оправдывают.  Он порылся в пухлой папке, нашёл нужную страницу.  Вот, пожалуйста: «Виктор встал из-за стола и подошёл к парням, сидящим за соседним столиком. Зачем он пошёл к ним и о чём с ними разговаривал, мне неизвестно: из-за музыки и песен не было слышно Кто ударил первым, я не видел отвлёкся, а когда повернулся, то увидел, что Виктор Доценко бьёт парня и того отбрасывает на их же столик Да, я видел, что лицо Виктора в крови, но откуда появилась кровь, я не знаю» Вам всё ясно, обвиняемый?

 Вот сука!  вырвалось у меня.

 Что?!!

 Я не о вас, а о своём так называемом приятеле! Он же врёт всё! Он всё видел!

 Врёт утверждаете вы, а у меня подписанные им показания.

 А девчонки, которые сидели за нашим столиком?

 Их показаний в деле нет: в отделение они не явились, фамилий вы назвать не можете, а по одним именам найти человека в Москве  Он развёл руками.  Да и что они могут сказать, если даже официантка, как говорится, незаинтересованное лицо, даёт показания, идентичные тем, что дали трое приятелей того, с кем вы затеяли ссору, да ещё замечает, что вы выглядели нетрезвым.

 Господи! Бред какой-то! Товарищ дознаватель  взмолился я в отчаянии.

 Для вас я пока гражданин дознаватель!  сухо поправил он.

 Хорошо, гражданин дознаватель. Поверьте, я вам правду говорю: во-первых, я не пил, это легко можно проверить по нашему заказу; во-вторых, если официантка говорит искренне, а не под чьим-то давлением, то она могла увидеть меня после удара бутылкой по голове, когда я действительно мог не только окосеть, но и отправиться на тот свет, я даже сознание потерял, милиционер должен подтвердить. Мы сидели, пели песни

 А говорите, что не были пьяны,  вставил дознаватель.

 Мы пели от чувств, охвативших нас по случаю праздника, от хорошего настроения, оттого, что я встречался с такой легендарной личностью, как генерал Фёдоров, а не потому, что были пьяны,  с обидой заметил я.

 Так говорите вы, а у меня свидетельства очевидцев! Допустим, вы действительно не заказывали спиртного, но пришли уже навеселе!

 Да мы вышли от генерала Фёдорова в половине восьмого вечера и около восьми уже были в «Печоре», или вы хотите сказать, что мы шли по улицам Москвы и накачивались алкоголем?

 Это говорите вы,  тупо повторил дознаватель.  Хотите совет?

 Какой?

 Пойдите навстречу следствию, и Суд это наверняка учтёт!

 То есть вы предлагаете скрыть правду и самого себя оговорить?

 Я ничего вам не предлагаю, лишь даю разумный совет!

 Спасибо за такой совет,  сдерживаясь, чтобы не сорваться, язвительно заметил я.  Но я в жизни никогда не врал и врать не собираюсь!

 Вот как? Столько развелось таких правдолюбцев, что скоро мест в тюрьмах не хватит!  Он вдруг весело расхохотался.

 Ничего, за вами не заржавеет: вы новые понастроите!

 Вижу, вы ничего не хотите понимать.  Он пожал плечами и пододвинул мне протокол допроса:  Прочитайте и внизу напишите: «Записано с моих слов, всё верно, мною прочитано и замечаний нет», после чего распишитесь.

 Господи, я вспомнил!  неожиданно воскликнул я.

 Что вспомнили?

 Вспомнил номер телефона одной из девушек за нашим столиком!  Вероятно, в минуты опасности мозг начинает работать с такой эффективностью, какой не бывает в обычном состоянии. Я быстро продиктовал номер.  Её Настей зовут.

 Хорошо, я проверю.  Он был явно недоволен и не скрывал этого.

 Прошу вписать это в протокол.

 Разумеется,  процедил дознаватель сквозь зубы и поморщился, тем не менее выполнил мою просьбу и опять пододвинул ко мне протокол.

Медленно вчитываясь в каждое слово, прочитал его, сделал пару поправок, которые дознаватель, пребывая на грани нервного срыва, внёс в протокол, и только собрался его подписать, как вдруг вспомнил один американский фильм, который смотрел в Доме кино.

 Скажите, а почему вы мне не напомнили, что я имею право на вызов адвоката? И если его у меня нет, вы обязаны предоставить мне государственного защитника.

 Ты что, забыл, в какой стране живёшь?  Он взглянул на меня как на сумасшедшего.  Ты живёшь в Советском Союзе, а не на гнилом Западе. Вот закончится следствие, тогда и получишь своего адвоката! Расписывайся!

 Любой документ, связанный со следствием, я буду подписывать только в присутствии адвоката!  непреклонно заявил я и демонстративно отодвинул от себя протокол допроса.

 Не подпишешь?

 Нет!  твёрдо ответил я.

 Ну, смотри,  угрожающе произнёс он и взял протокол.  Так и напишем: «От подписи обвиняемый отказался»

После чего вызвал конвой.

 Обыскать по полной программе!  приказал он.

Тогда-то у меня и забрали паспорт, ключи от комнаты, кошелёк с деньгами, примерно сто пятьдесят рублей, и обручальное кольцо. Дознаватель составил опись изъятого и выписал постановление об аресте. А на меня вновь надели наручники. Вскоре я уже ехал между двумя милиционерами на заднем сиденье уазика.

В голове вертелся всего один вопрос: куда меня везут? Но когда милицейский уазик въехал в какие-то странные ворота, которые тут же за нами закрылись, и мы оказались в своеобразном тамбуре перед другими воротами, я догадался, что мы приехали в тюрьму. От этой догадки у меня перехватило дыхание. Появилось такое чувство безысходности, что хотелось завыть от отчаяния. И всё-таки в самом дальнем уголке сознания теплилась надежда, что случилась чудовищная ошибка, в конце концов разберутся и я снова окажусь на свободе. Иначе не может быть! Не может в самой справедливой стране, как сказано партией и правительством, невиновный, более того, пострадавший человек быть лишён свободы! Не может быть потому, что не может быть никогда!

Какой же я всё-таки был тогда наивный!..

Сейчас, став намного старше и довольно неплохо разбираясь в работе правоохранительных органов, могу сказать, что коль скоро меня в то застойное время отвезли в тюрьму, то органы правопорядка просто обязаны были вывернуться наизнанку, но невиновным я из неё уже не вышел бы ни при каких обстоятельствах! Был бы человек, статья всегда найдётся! В то время существовало извращённое понятие «чести мундира».

Хотя почему «в то время»? Мне кажется, что и сейчас вряд ли многое изменилось в лучшую сторону

От этого на душе очень муторно и противно, что и сейчас нет полного доверия к российским органам правосудия!

А в то время эта вера настолько прочно вбивалась в наши головы, что и мысли не было о том, что невиновного могут оболгать и лишить свободы.

После нескольких месяцев пребывания в Бутырской тюрьме я написал следующие строки:

А это я написал, отсидев более четырёх лет своего второго срока:

Глава 3

Эх, Бутырка, ты моя Бутырка!

«Не верь, не бойся, не проси!»

Слова Воланда из книги Булгакова «Мастер и Маргарита».

Именно они стали моим кредо на всю жизнь.

И ОНИ стали лозунгом моего фамильного Герба, а позднее и лозунгом моего сайта

От себя лишь добавлю к словам Боланда:

«Эти три постулата и являются, правдой за колючей проволокой"».

Cтоял май 1975 года. Конвоиры вывели меня из машины и передали дежурному сотруднику тюрьмы вместе с какими-то документами, сели в машину и выехали с территории. Что это за тюрьма, мне было неизвестно: когда везли в уазике, я, зажатый между двумя внушительного вида милиционерами, с трудом мог ориентироваться, да и, честно говоря, мысли мои были совсем другие

Но, оказавшись в тюремном дворе, машинально осмотрелся и сразу увидел краснокирпичную остроконечную башню, наличие которой не вызывало никаких сомнений: я попал в знаменитую Бутырскую тюрьму!

Я много читал об этой тюрьме, и в памяти всплыло: в ней сидел сам Емельян Пугачёв. И одна из башен так и называется «Пугачёвская башня». Почему-то подумалось и о том, что в этой тюрьме сидели и Дзержинский, и Бауман, и только им удалось из неё бежать

 Фамилия, имя, отчество, год рождения, статья?  обыденным тоном обратился ко мне офицер; по тому, как выскакивали слова из его рта, становилось ясно, что их он повторяет сотню раз на день.

 Доценко Виктор Николаевич, сорок шестой, двести шестая, часть первая!

 Баклан, значит?  с явной брезгливостью поморщился тот.  Не знаю, в силу каких жизненных обстоятельств вас арестовали, но сейчас вы находитесь в Бутырской тюрьме, СИЗО сорок восемь дробь два, то есть в следственном изоляторе, где вы будете пребывать сначала до Суда, потом до вступления приговора в силу. С этого момента, когда к вам обращается любой сотрудник нашего учреждения, вы обязаны громко и чётко ответить на эти четыре вопроса! Ясно?

 Так точно! Я могу спросить?

 Спрашивайте!

 Можно получить ручку и бумагу?

 Зачем?  удивился офицер.

 Для подачи жалобы Прокурору Москвы!

 На что хотите жаловаться?  не без ехидства спросил он.

 Я не виновен, более того, сам являюсь пострадавшим, а меня арестовали.

 Заключили под стражу!  поправил он и доброжелательно добавил:  Так лучше звучит. Так вот, гражданин Доценко, жалобу вы, конечно, можете писать кому угодно: хоть Генеральному Прокурору, хоть в ООН, но только лишь после того, как вас определят на «постоянное место жительства», имею в виду камеру, в которой вы будете находиться до Суда. Там вы и сможете попросить у своего дежурного корпусного бумагу и карандаш и валяйте пишите куда угодно и кому угодно, хоть самому Господу Богу. Хотя, как новичку и, видно, грамотному человеку, даю вам бесплатный совет: не тратьте понапрасну бумагу и время. Я двадцать лет работаю в Бутырской тюрьме и за эти годы не слышал ни об одном случае, чтобы кто-то добился, чтобы его выпустили отсюда оправданным.

 Значит, я буду первым!  самоуверенно заявил я.

 Искренне желаю вам удачи!  на полном серьёзе проговорил капитан.  Вперед!  кивнул он в сторону входа.

Я вошёл в огромный вестибюль, покрытый кафелем, и в нос сразу же ударил неописуемый спёртый воздух, типичный, как я позднее понял на собственном опыте, исключительно для тюрем Советского Союза, а теперь и России. Годами застоявшиеся запахи прогорклой кислой капусты, немытых человеческих тел, вечно сырых стен, ещё чего-то более чем мерзопакостного. Короче говоря, свежим воздухом там никогда не пахло.

Капитан передал меня своему помощнику, словно эстафетную палочку.

 В какую?

Капитан взглянул на пластиковую доску в руке, которую я только что заметил:

 В «отстойник»! Какой посвободнее?

 Тот,  кивнул сержант на одну из дверей.

 Значит, туда!  Капитан сделал пометку на своей доске.

Сержант подвёл меня к двери, покрытой жестью, выкрашенной краской непонятного грязного цвета, с глазком посередине, открыл её и безразлично бросил:

 Входи!

Помещение, которое капитан назвал отстойником, представляло собой огромную камеру. В ней прежде всего бросался в глаза туалет, метко прозванный обитателями «мест не столь отдалённых» «далъняком»,  небольшое возвышение, на котором можно было, стоя на корточках, справлять нужду в дыру-трубу, прикрытую своеобразным самодельным тряпочным клапаном, привязанным к самодельной верёвке, в свою очередь прикреплённой к сливной трубе. За верёвку поднимаешь кляп, справляешь нужду, смываешь водой из крана (смывная труба, как и вся советская система, не работала), торчащего точно над дыркой-трубой, исполняющего одновременно функции и умывальника, и питьевой колонки, потом возвращаешь кляп назад.

Необходимо отметить одну немаловажную деталь: если тебе вдруг приспичило справить нужду, то прежде, чем приступить к описанному ритуалу, ты должен внимательно оглядеться вокруг и убедиться в том, что никто в камере не ест. Не дай бог, ты эту деталь упустил и пошёл на «далъняк». Мне повезло наблюдать урок, преподанный одному несчастному, совершившему столь опрометчивый проступок. Его вполне могли наказать ещё более сурово но, к счастью для него, на первый раз пощадили, и всё обошлось лишь потерей пары зубов да его сломанным носом.

Я навсегда запомнил этот поучительно жестокий пример тюремного воспитания, пригодившийся в дальнейшей моей жизни.

Кроме туалета «из мебели» в «отстойнике» имелись ещё две узкие железные скамьи метров по пять длиной, с ножками, замурованными в асфальт, раскатанный в камере вместо пола, и три железные кровати, сваренные из труб и пятимиллиметровых полос, заменявших панцирную сетку. Эти железные полосы, приваренные вдоль кроватей, при малейшей попытке заснуть на них так сильно врезаются в тело, что к ним невозможно привыкнуть. И сон на них напоминает пытку.

Меня кинули в «отстойник» часов в семь. Запомнил потому, что как раз разносили ужин пшённую кашу. Хлеб в Бутырке выдаётся по утрам, пришлось довольствоваться одной кашей и кипятком. Попытки задремать, стоя или лёжа, не приводили к успеху: то кого-то вкидывают в камеру, то кого-то выдёргивают. То проверка, то «шмон» (то есть обыск). То ведут «на рояле поиграть» (или «на машинке попечатать», что означает взять отпечатки пальцев), то баня, то парикмахер. Так вся ночь и уходит на различные подготовительно-развлекательные телодвижения перед тем, как ты наконец-то окажешься «по месту прописки» в своей камере только ранним утром.