После этого шумное веселье возобновилось с удвоенной силой: громкие голоса, смех, беготня вверх-вниз по лестнице, хлопанье дверьми, звон чашек и бокалов, пока у наиболее неприступной из соседок, лишенной общества друзей по эту сторону перегородки, не возникло искушения проникнуть в это обиталище веселья хотя бы для того, чтобы выяснить причину таких взрывов ликования и самолично убедиться, действительно ли сборище столь многочисленно, а шутки столь забавны, как это кажется со стороны.
Теперь на половине Гарлендов жизнь, казалось, совсем замерла, что по контрасту действовало особенно угнетающе. Когда примерно в половине десятого еще один дразнящий взрыв хохота не смолкал особенно долго, Энн промолвила:
Мне кажется, маменька, вы жалеете, что не пошли.
Скажу по чести, нам, конечно, было бы веселее, присоединись мы к ним, ответила миссис Гарленд обиженно. Зря я тебя послушалась и не пошла. Священник и тот заглядывает к нам лишь по обязанности. Старик Дерримен не слишком-то галантен, а больше здесь не с кем даже словом перемолвиться. Когда люди одиноки, им приходится довольствоваться тем обществом, какое у них есть.
Или обходиться совсем без общества.
Это противно природе, Энн, и мне просто странно слышать подобные речи из уст такой молодой девушки, как ты. Нельзя же насиловать природу (За перегородкой кто-то затянул песню, мощный хор подхватил припев.) Право, у них там веселятся, как в раю, а у нас тут
Мама, вы сущее дитя, покровительственным тоном заметила Энн. Бога ради, кто вам мешает, ступайте, присоединитесь к ним.
О нет Теперь уже нет! ответила мать, решительно тряхнув головой. Теперь уже слишком поздно. Надо было идти, когда приглашали. Теперь все будут глазеть на меня как на незваную гостью, а мельник скажет, как всегда ухмыляясь во весь рот: «А! Все-таки вы решили навестить нас!»
Пока общительная, но не предприимчивая вдова продолжала таким образом коротать вечер в двух местах зараз: телом в своем собственном дому, а душой в гостиной мельника, кто-то постучал в дверь, и перед миссис Гарленд предстал Лавде-старший собственной персоной. На нем был костюм, который он всегда надевал в подобных случаях: нечто, отчасти подобающее для парада, а отчасти для веселой пирушки, и его синий кафтан, желтый в красную крапинку жилет с тремя расстегнутыми нижними пуговками, башмаки с металлическими пряжками и пестрые чулки были, на взгляд миссис Марты Гарленд, чрезвычайно ему к лицу.
Мое почтение, сударыня, сказал мельник, применяя более высокий образец учтивости, сообразно большей пышности своего костюма. Только этого я никак, с позволения сказать, не потерплю. Куда ж это годится чтобы две дамы сидели тут одни-одинешеньки, а мы под той же самой крышей веселились без них. Ваш покойный супруг, бедняга и до чего ж красивые картинки он, бывало, рисовал! уже давно пировал бы с нами, будь он на вашем месте. И слушать ничего не стану, вот ей-богу! Хоть на полчасика, а вы и мисс Энн должны к нам пожаловать. Джон и его приятели получили увольнительные до полуночи, и у нас там по чину все не ниже капрала, а капрал куда какой любезный и воспитанный немец Ну и еще кое-кто из наших, из деревенских. А ежели вы, сударыня, сумлеваетесь насчет компании, так мы можем тех, кто попроще, отправить на кухню.
После такого настойчивого призыва вдова Гарленд и Энн переглянулись, уведомляя друг друга о своем согласии.
Мы сейчас придем, через несколько минут, улыбаясь, сказала старшая дама, и обе встали, чтобы подняться наверх.
Ну нет, я буду дожидаться вас здесь, сказал мельник упрямо. А то вы еще передумаете.
Пока мамаша и дочка переодевались наверху и смеясь говорили друг другу: «Ну, теперь-то уж нам нельзя не пойти», хотя они только к этому и стремились весь вечер, в прихожей снова раздались шаги, и мельник крикнул снизу:
Прошу прощенья, миссис Гарленд, но тут мой сын Джон тоже явился за вами. Можно ему зайти подождать, пока вы оденетесь?
Ну конечно, я сейчас! прозвучал в пролете лестницы звонкий голос вдовы.
Спустившись вниз, она увидела, что где-то в глубине прихожей маячит фигура драгуна-трубача.
Это Джон, сказал мельник просто. Джон, ты небось отлично помнишь миссис Марту Гарленд?
Ну конечно, отлично помню, ответил драгун, немного приблизившись. Я бы непременно зашел проведать вас в прошлый приезд, да ведь у меня отпуск был всего на неделю. Как здоровье вашей маленькой дочурки, сударыня?
Миссис Гарленд ответила, что Энн чувствует себя превосходно.
Она подросла теперь. Сейчас спустится.
В коридоре послышался стук сапог, и драгун-трубач тотчас шагнул к двери, приотворил ее, просунул голову в щель и доложил:
Все в порядке Они сейчас придут! в ответ на что из темноты послышалось:
Ничего, мы подождем.
Это ваши приятели? спросила миссис Гарленд.
Да, это Бак и Джонс пришли за мной, ответил Джон. Можно им зайти к вам на минутку, миссис Гарленд?
Да, разумеется, сказала вдова, и две живописные фигуры трубача Бака и седельного мастера сержанта Джонса выступили вперед с самым учтиво-дружелюбным видом, после чего в прихожей почти тотчас снова послышались шаги, и выяснилось, что там каптенармус сержант Брет и старший ковач-коновал Джонсон пришли за господами Баком и Джонсом, которые пришли за трубачом Джоном.
Возникла опасность, что маленькая прихожая миссис Гарленд окажется забитой до отказа совсем незнакомыми людьми, но тут она с облегчением услышала, что Энн спускается по лестнице.
А вот и моя дочурка, сказала миссис Гарленд, и драгун-трубач с благоговейным страхом уставился на возникшее перед ним воздушное видение в муслиновом платье, да так и застыл онемев. Энн тотчас узнала в нем драгуна, которого видела однажды из своего окна, и приветливо ему кивнула. Его открытый честный взгляд сразу расположил ее к себе.
Непринужденность ее обхождения заставила Джона Лавде, который отнюдь не был дамским угодником, залиться краской, переступить с ноги на ногу, начать какую-то фразу без всякой надежды ее окончить и смутиться как школьника. Кое-как оправившись от замешательства, он учтиво предложил Энн руку, она приняла ее с присущей ей милой грацией, и он повел ее мимо своих товарищей по оружию, которые в строго вертикальном положении распластались вдоль стены, чтобы дать им дорогу. Когда эта пара вышла за дверь, за нею последовала миссис Гарленд под руку с мельником, а за ними и все прочие, шагая, как и подобало кавалеристам, так, словно их бедра были им не по росту. В таком порядке все один за другим переступили порог жилища мельника и направились дальше по коридору, в каменных плитах которого прилив и отлив посетителей, начавшийся еще во времена Тюдоров, проложил нечто вроде колеи.
Глава 4
О тех, кто присутствовал на скромном празднике мельника
Когда процессия вступила в гостиную, среди собравшихся произошла некоторая заминка в беседе, вызванная появлением новых гостей и (само собой разумеется) очаровательным обликом Энн. Затем почтенные отцы семейств, имеющие дочерей на выданье, разглядев, что перед ними едва сформировавшаяся девушка, перестали обращать на нее внимание и вернулись к прерванной беседе и к своим кружкам с пивом.
Мельник Лавде успел за эти дни сдружиться с половиной солдат из лагеря, что самым наглядным образом проявилось в посетившей его в этот вечер компании как в смысле ее пестроты, так и во многих других смыслах. Среди присутствующих прежде всего бросались в глаза сержанты и старшие сержанты полка, в котором служил Джон Лавде: все молодцы, как на подбор, они сидели, освещаемые пламенем свечей, и, как видно, отдыхали и душой и телом; кроме них было еще несколько унтер-офицеров и кое-кто из иностранного гусарского полка: один немец, два венгра и один швед. Лица их были овеяны печалью казалось, юноши тосковали по дому. Все они вполне пристойно изъяснялись по-английски. Самое старшее поколение было представлено Симоном Берденом, пенсионером, а почтенный возраст между пятым и шестым десятками закадычным другом и соседом Симона капралом Тьюлиджем, который был туг на ухо и сидел в шляпе, надетой поверх красного бумажного платка, обмотанного вокруг головы. Оба эти ветерана несли сторожевую службу на ближайшем маяке, недавно воздвигнутом по приказу командующего гарнизоном, дабы не прозевать высадку неприятеля и вовремя зажечь сигнальные костры. Старики жили в крохотной хибарке на холме, возле куч хвороста, но на этот вечер нашли добровольцев, согласившихся подежурить вместо них.
За ними, в соответствии с более низким общественным положением и меньшим жизненным опытом, следовало назвать их соседа Джеймса Комфорта, служившего когда-то добровольцем, солдата по своей охоте и кузнеца по роду занятий, а также представителей местного ополчения: Уильяма Тремлета и Энтони Крипплстроу. Оба эти воина были в обычной крестьянской одежде и, скромно притулившись в уголке, с почтением поглядывали на солдат регулярной армии. Остальная компания состояла из соседей-фермеров с женами, приглашенных мельником, как с облегчением отметила про себя Энн, дабы они с матерью не оказались единственными женщинами на пирушке.
Лавде-старший шепотом принес миссис Гарленд свои извинения по поводу того, что ей придется разделить общество простых крестьян.
Ведь они теперь, сударыня, овладевают военным искусством: готовятся встать на защиту родины и своего очага, да к тому же столько лет работали у меня, ну я и решил пригласить их: подумал, что вы не будете на меня за это в обиде.
Разумеется, нет, сосед Лавде, сказала вдова.
Вот тоже и старики Берден и Тьюлидж. Они немало и с честью послужили в пехоте, да и сейчас еще им иной раз куда как несладко приходится там, на маяке, в непогоду. Так что я сначала покормил их на кухне, а потом пригласил сюда, послушать пение. А они мне зато слово дали, что прибегут к нам, как только покажутся неприятельские суда с пушками; зажгут сигнал на маяке и прямо сюда. А то ведь мы сами-то можем и проглядеть. Так что, понимаете, они тоже пригодятся, хоть и чудаковаты малость.
Вы совершенно правы, сосед, согласилась вдова.
Энн была очень смущена при виде лиц военного звания, представленных в таком внушительном количестве, и поначалу вела беседу только со знакомыми женами фермеров да с двумя стариками солдатами жителями деревушки.
А почему ты вчерась не захотела перекинуться со мной словечком, девушка? спросил капрал Тьюлидж, старик помоложе, сидевший в шляпе. Энн в это время беседовала со стариком Симоном Берденом. Ты встрелась мне на тропке и даже не взглянула на меня, добавил он с укором.
Простите, я очень сожалею, сказала Энн, но слова ее пропали даром, так как она не решалась кричать во все горло в таком большом обществе, и капрал не услышал ни звука.
Небось шла и мечтала невесть о чем, продолжал громко разглагольствовать безжалостный капрал. Да, стариков теперь не замечают, все смотрят на молодых! А ведь я не забыл, как младший-то Лавде, Боб Лавде, подкарауливал, бывало, тебя повсюду.
Щеки Энн вспыхнули, и она положила конец этому чрезмерному углублению в прошлое, поспешно заявив, что неизменно с большим почтением относится к таким пожилым людям, как он. Капралу же показалось, что она осведомилась, почему он сидит в шляпе, и он пояснил, что был ранен в голову в битве при Валансьенне в июле девяносто третьего года.
Мы вели орудийный обстрел крепости, и осколок снаряда угодил мне в голову. Двое суток я был почитай что мертвец. Если б не эта рана да раздробленная рука, я бы, отслужив двадцать пять лет в армии, вернулся домой целехонек.
Говорят, у тебя в череп вставлена серебряная пластинка, верно, капрал? спросил Энтони Крипплстроу, придвигаясь поближе. Говорят, это прямо чудо искусства так ловко они починили тебе башку. Может, барышня хочет посмотреть, где она вставлена? Любопытная штука, мисс Энн, такое не каждый день увидишь.
Нет-нет, спасибо, торопливо сказала Энн, страшась, как все молодые девушки Оверкомба, увидеть капрала с непокрытой головой.
С тех пор как он вернулся из армии в девяносто четвертом году, его никто не видел без шляпы и носового платка, повязанного вокруг головы, и по деревне шли толки, что вид его без этого головного убора настолько страшен, что довел до судорог маленького мальчика, случайно увидевшего капрала, когда тот, сняв шляпу, ложился спать.
Ладно, коли уж барышня не хочет поглядеть на твою голову, может, захочет послушать твою руку? не унимался Крипплстроу, которому очень хотелось угодить Энн.
Чего? переспросил капрал.
Рука у вас тоже повреждена? выкрикнула Энн.
Раздавило в лепешку тогда же, когда и голову, равнодушно сообщил Тьюлидж.
Погреми рукой, капрал, дай ей послушать, сказал Крипплстроу.
Ага, сейчас, сказал капрал, не спеша поднимая поврежденную конечность и всем своим видом показывая, что, хотя демонстрация этого чуда уже утратила для него прелесть новизны, готов сделать одолжение. И принялся безжалостно вертеть правой рукой левую, вызывая в последней громкий треск костей и доставляя этим жутким звуком чрезвычайное удовольствие Крипплстроу.
Какой ужас! пробормотала Энп, мучительно желая, чтобы эта пытка прекратилась.
Господь с вами, да ему совсем не больно. Верно, капрал? сказал Крипплстроу.
Нисколечко, подтвердил капрал, продолжая с большим усердием крутить одной рукой другую.
Кости-то совсем мертвые, совсем мертвые я же ей говорю, капрал.
Совсем мертвые.
Все равно как мешок с кеглями, продолжал свои пояснения Крипплстроу. Они все хорошо прощупываются, барышня. Если пожелаете, он сейчас вмиг закатает для вас рукав.
О нет, нет, не нужно, пожалуйста, не нужно. Я и так верю, сказала девушка.
Ну так что? Хочет она еще смотреть и слушать или не хочет? спросил капрал, давая понять, что не желает терять время даром.
Энн заверила его, что не хочет ни под каким видом, и ловко выскользнула из своего угла.
Глава 5
Непрошеный гость появляется с песней
Драгуну-трубачу тем временем удалось пробраться поближе к Энн; он явно получал большое удовольствие от ее общества с первой же минуты ее появления. Энн держалась с ним непринужденно, спрашивала, полагает ли он, что Бонапарт в самом деле пожалует сюда этим летом, и задавала еще множество других вопросов, на которые храбрый драгун не мог дать ответа, но которые тем но менее ему было приятно выслушивать. Уильям Тремлет, начисто лишившийся сна, как только прошел слух, что первый консул может появиться в их краях, навострил уши, едва разговор коснулся этой темы, и спросил, видел ли уже кто-нибудь своими глазами страшные плоскодонные лодки, на которых собирается высадиться неприятель.
Мой брат Роберт видел их недалеко от берега, когда последний раз пересекал Па-де-Кале, сказал трубач и еще больше ошеломил собравшихся, добавив, что лодок этих, как предполагают, около полутора тысяч и каждая может принять на борт до сотни солдат. Так что высадку десанта в сто пятьдесят тысяч солдат можно ожидать в любой день, стоит только Бонапартишке привести в исполнение свой план.
Господи, помилуй нас и спаси! воскликнул Уильям Тремлет.
Если они и рискнут, то только ночью, уверенно заявил старик Тьюлидж, полагавший, как нечто само собой разумеющееся, что его ночные бдения на маяке позволяют ему лучше провидеть надвигающиеся события. Я так считаю, что для высадки десанта они, понятно, изберут вон то местечко, продолжал он, равнодушно кивнув в сторону берега, находящегося в пугающей близости от дома, где происходило сборище, причем представители местною ополчения Тремлет и Крипплстроу постарались сделать вид, что это соображение нисколько их не пугает.
И когда, по-вашему, должно это произойти? спросил воин-доброволец кузнец Комфорт.
День указать не могу, отвечал капрал, но, уж конечно, они воспользуются приливом и, вместо того чтобы выгребать против течения, попросту дадут ему нести лодки и попадут прямехонько в Бедмутскую бухту. Это будет очень красивая военная операция, если ее ловко провести!
Красивая! проворчал Крипплстроу, беспокойно ворочаясь внутри своей одежды. А что, если мы все будем в это время в постелях, капрал? Когда человек в одной сорочке, от него трудно ждать чудес храбрости, а в особенности от нас, от местных ополченцев, ведь мы пока освоили только один прием: «ружье на плечо».