Руководить городом в военный период и в мирное время, конечно, как говорится, две большие разницы, хотя Чемберлена более тяготило то, что маленькие Дороти и Френсис остаются без его должного внимания, а вовсе не хлопоты, связанные с войной. Работы он не боялся. Заниматься ему пришлось фактически тем же, чем на Андросе, только в совсем ином масштабе бороться с пьянством (а оно достигало в то время такого размаха, что даже Ллойд Джордж констатировал: «мы боремся с немцами, австрийцами и алкоголем, и насколько я вижу, самым главным смертельным врагом является алкоголь»[61]), к которому пристрастилось население и особенно солдатские жены, ввиду «пивных распродаж», а также устраивать судьбы брошенных детей, заниматься здравоохранением и т. д. Себе он первым же постановлением урезал вдвое жалованье, чтобы не отнимать у города столь необходимые ему средства.
И все же такие атрибуты довоенного периода, как торжественный прием лорд-мэра по случаю его вступления в должность, сохранялись и теперь. «Как мне сказали, последним мэром, который организовал такой прекрасный ужин, был отец. Ну и славно, видимо, я перенял это по наследству»[62], хвастался Невилл в письме сестре после приема. В это же время в печать готовился «Лайф», то есть официальная биография Джозефа Чемберлена. Невилл помогал ее составлять и собирал «истории и воспоминания, которые нам могут показаться тривиальными, как ты говоришь, писал он сестре, но это те самые мелочи, какие и делают человека настоящим. В биографиях этого обычно не бывает <> а я хотел сделать эти примечания для детей. В тех записях, что я отослал (автору Джеймсу Гарвину. М. Д.), я попытался описать его внешность, рост, цвет волос, манеру одеваться и другие личные особенности, которые я мог вспомнить. Я также отметил проникающий характер его взгляда и то, что немногие могли его выдержать. <> Я уверен, однажды эти вещи вызовут немалый интерес и будут оценены его потомками»[63]. Бирмингемская элита принимала своего нового главу хорошо, так как уже давно знала его как старательного, исполнительного управляющего. Вместе с тем Брам сталкивался со все новыми, ранее неизвестными городу проблемами.
В январе 1916 года Бирмингем подвергся первому за всю его историю (и, к сожалению, не последнему) авиационному налету. Горожане да и сам лорд-мэр были в ужасе от появления германской авиации, поскольку ни бомбоубежищ, ни оповещения, ни даже подходящих прожекторов в Браме на тот момент не было. Технический прогресс наделил войну новыми чудовищными средствами разрушения. На эти вызовы нужно было отвечать, и уже через три дня после случившегося Невилл Чемберлен представил министру внутренних дел свой план создания противовоздушной обороны, включавший зону воздушного наблюдения, предварительное оповещение, городскую сигнализацию (сирены) и затемнение огней.
Инициативы лорд-мэра Бирмингема и эффективное управление городом создавали младшему Чемберлену определенную славу, а шумиха в прессе подогревала интерес ко второму городу Империи. Как заметил Невилл в письме сестре: «один человек из почтового ведомства передал мне, что лондонцы обезумели от ревности и хотят меня прикончить! Ха! Ха!»[64] На волне этой популярности Бирмингем посетили члены королевской семьи.
А лорд-мэр тем временем продолжал свою работу. Он начал активно продвигать идею создания муниципального сберегательного банка, но этот проект наткнулся на «эгоизм частных банкиров и апатию казначейства» и успехом не увенчался, хотя молодая Лейбористская партия и обещала его всячески поддержать. Лейбористы обещания не сдержали. Чемберлен писал: «неприятный итог пятимесячной работы, но я о нем не жалею, хотя это и стало моей неудачей, так или иначе я приложил все усилия»[65] Правда, надежды Невилл все-таки не оставлял и теперь уже подключил личные связи. Через Остина он все-таки сломал сопротивление правительства и министерства финансов, и сберегательный банк был учрежден.
Но Кабинет Асквита летом 1916 года был в первую очередь озабочен внутренними противоречиями. Дэвид Ллойд Джордж рвался к власти, устраняя на своем пути любые преграды. Одной из главных преград был знаменитый генерал Китченер, давний знакомец Чемберлена и в то время военный министр, который указующим перстом призывал британцев воевать. Однако Китченер в июне утонул. Поминальную службу кроме Лондона провели еще только в Бирмингеме по инициативе Чемберлена. Так Империя прощалась со своим героем. Положение же правительства лишь усугубилось этой трагедией.
А вот положение лорд-мэра Бирмингема было прочно. И хотя Невилл Чемберлен уже выходил за рамки муниципальной политики, главным его стремлением, по собственным словам, осталось признать Брам «первым из провинциальных городов, и я чувствую, что могу сделать для этого больше, чем кто-либо из моих предшественников»[66]. И старался делать. На благотворительных вечерах он рассказывал патриотичные истории, к примеру, что «носит один сюртук 12 лет, и хотя тот уже рваный и лоснится», но лорд-мэр не хочет, «чтобы портной шил сюртук ему, когда может шить одежду нашим солдатам»[67]. В Лондоне отстаивал стипендии для студентов, договаривался с молочниками о допустимой цене на молоко, выбивал ссуды для Гражданской лиги отдыха, назначал пособия кормящим матерям, создавал ясли для детей военных и рабочих. Словом, вникал во всевозможные проблемы. И в ноябре 1916-го Невилла Чемберлена вновь избрали лорд-мэром без малейших колебаний.
Тем временем противостояние Ллойд Джорджа и Асквита в правительстве вступило в финальную фазу, и первый наконец-то одержал победу. Асквит подал в отставку, а Ллойд Джордж формировал новый Кабинет, куда вошел и Остин Чемберлен, сохранивший портфель министра по делам Индии. «Новое правительство внушает мне уверенность. <> Я впервые чувствую, что Кабинет действительно проявит внимание к постановке дела ведения войны, продумает решения и проведет в жизнь их на местах»[68], писал Невилл сестре, следя за формированием Кабинета Ллойд Джорджа. Национальная служба, о необходимости которой Чемберлен писал жене почти полтора года назад, теперь наконец-то должна быть учреждена, и премьер-министр хотел поскорее представить парламенту главу этой службы, но для начала следовало найти того, кто захочет возглавить такое совершенно новое ведомство.
Когда Невилл Чемберлен в первый раз был избран лорд-мэром Бирмингема, старший брат отнесся к этой его инициативе скептически и «был единственным, кто не поздравил меня с избранием на этот пост», писал младший Чемберлен сестре. «Хотя это может быть потому, что он занят своими собственными делами, а не потому, что не одобряет меня»[69]. Проблем у Остина действительно на тот момент хватало. Но позднее старший брат все же заметил административные успехи младшего. И именно Остин Чемберлен порекомендовал Ллойд Джорджу Невилла на пост главы Национальной службы.
Сам Невилл еще ни о чем не догадывался в начале декабря 1916 года, он готовился к Рождеству. «Дороти теперь достаточно подросла, чтобы оценить Рождество, и всякий раз пристает ко мне, чтобы узнать, сколько осталось недель до этого счастливого дня. В детстве я также его всегда ждал, но теперь могу только простонать при мысли о больницах[70]»[71], писал он сестре. Кроме того, он провожал на фронт своего кузена Нормана, с которым они были очень близки и дружили, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. Невилл практически считал его младшим братом.
Но привычный ход жизни был нарушен, когда лорд-мэр отправился в Лондон по делам, которые вскоре уладил, и ожидал бирмингемского поезда на вокзале Паддингтон. Там его и отыскал секретарь Остина и потребовал немедленно явиться к Ллойд Джорджу. Младший Чемберлен был заинтригован; при встрече с братом тот попросил его «не фыркать», а выслушать предложение до конца. На пост главы Национальной службы предлагались и другие кандидатуры: лорда Керзона[72] и лорда Милнера[73]. После краткого собеседования Ллойд Джорджа с Невиллом Чемберленом на размышление ему дали лишь десять минут, девять из которых он думал о том, что «это ужасная ответственность. Если бы это была только моя собственная карьера, которой что-то угрожало, я бы не раздумывал, но теперь результат войны может зависеть от того, что я буду делать»[74]. А на десятой минуте Невилл послал Остина к премьер-министру, чтобы тот ответил за него «да».
Однако более всего младший Чемберлен боялся не новой ответственности, не той огромнейшей работы, которая ему предстояла. Прежде всего он переживал за Бирмингем, ведь пост лорд-мэра приходилось оставить. «Я просто ужасно себя чувствую при мысли обо всех тех людях, которые полагались на меня. <> Несчастный управляющий банком прислал мне странно сформулированное, но жалостливое письмо, что фигурально выражаясь, готов отдать жизнь за Ваше Превосходительство»[75]. Но жизни отбирал не Невилл Чемберлен, а Первая мировая война, и чтобы отдать войне этих жизней как можно меньше, он ехал в Лондон. Он ехал работать.
Глава 2
«Мозг размером с булавочную головку»: национальная служба, задняя скамья парламента (19161923)
У него никогда не было справедливого шанса преодолеть все препятствия[76].
Кристофер Аддисон
«В пятницу я имел две встречи с премьер-министром, он требует схему (создания промышленной армии. М. Д.) ко вторнику или среде! <> Пресса единодушна в моем одобрении <> но я действительно чувствовал себя ужасно в ту пятницу! <> У меня нет даже клочка бумаги, который бы объяснял, где мои обязанности начинаются и где заканчиваются, есть ли в моем распоряжении Ирландия и Шотландия, и даже Англия, могу ли я распоряжаться волонтерами. <> Вероятно, мне положено жалованье, но какое я тоже не знаю»[77], писал Невилл Чемберлен сестре, получив назначение.
Ллойд Джорджу Чемберлен не понравился сразу, первый валлиец-премьер тут же отметил, что «мозг у него размером с булавочную головку»[78]. Тем не менее посмотреть, как этот «не худший лорд-мэр Бирмингема в не лучший год» будет разбираться в том хаосе, который был вызван не только созданием нового ведомства, но и всей реорганизацией правительства, ему было интересно. А лорд-мэру предстояло еще передать дела своему преемнику, найти жилье в Лондоне и перевезти туда свою семью. К тому же у Энни недавно случился выкидыш, и она еще была очень слаба.
Зато из Бирмингема Чемберлен перевез в Лондон не только семью, но и свою команду для работы в Национальной службе, что моментально вызвало недовольство Уайт-холла (как именуют британское правительство по названию улицы). Многие считали это главным промахом и главной его ошибкой. Ллойд Джордж позже подробно описывал в своих «Военных мемуарах»[79], как Чемберлен отвергал кандидатуры на пост своего заместителя Окленда Геддеса или Джеймса Стивенсона, предпочтя им Эрнеста Хили, своего давнего коллегу. Чемберлен же, выросший в семье политиков, прекрасно сознавал, что такое люди Уайт-холла и что вместо добросовестной работы они начнут развивать политические интриги. Интриги и всякого рода политические игры, эту неотъемлемую часть британской политики, Чемберлен ненавидел и презирал уже тогда. Именно этим объясняется то, что он не стал настаивать на своем месте в парламенте, какое имелось у всех министров, и на своей прямой отчетности перед палатой общин, но как раз именно это и стало его промахом. Чемберлен хотел работать, не отвлекаясь на такие мелочи, как согласование с палатой своих инициатив. Однако, увы, это было совершенно невозможно[80].
Британская военная система все еще базировалась на реалиях XIX столетия, но XX век нес в себе совершенно новые и угрозы, и способы ведения войны. Первым бороться с устаревшими представлениями начал все тот же генерал Китченер. В августе 1914 года британская армия насчитывала порядка 700 тысяч солдат, тогда как германская более четырех миллионов. Китченер вдвое увеличил количество военных, но оказалось мало и этого. Всеобщая воинская повинность была введена только к январю 1916 года, и то поначалу касалась холостых мужчин в возрасте от 18 до 41 года. Помимо прочего, солдаты требовались не только для непосредственно боевых действий. Необходима была и так называемая «промышленная армия», то есть рабочие для военных заводов, выпускающие боеприпасы и пр. Над созданием всего этого и предстояло работать младшему Чемберлену.
В январе 1917 года только что назначенный глава Национальной службы направил премьер-министру отчет, в котором настаивал на трудовой повинности для мужчин с 22 лет и на перераспределении призванных на фронт солдат. Но здесь в дело вмешалось военное министерство, которое категорически отказывалось делиться людьми. Национальную службу вообще обошли в решении этого вопроса, когда главы военного министерства и министерства боеприпасов договорились между собой и заключили двустороннее соглашение о распределении рабочих и военных.
Делиться контролем над работоспособным населением абсолютно не желало и министерство труда, в результате чего между ним и ведомством Чемберлена возник устойчивый конфликт. С одной стороны, все признавали необходимость существования Национальной службы, с другой не только не помогали, но и прямо противодействовали ее эффективной работе. Не говоря уже о том, что против трудовой повинности горячо выступали лейбористы и, разумеется, профсоюзы. Сам Ллойд Джордж также не торопился вводить «трудовую военную повинность». Он мыслил масштабными идеями, одной из которых была его «тотальная война», но что под этим подразумевалось, что должно было включать в себя и каким образом могло быть реализовано премьер-министра уже не волновало.
Чемберлен же мыслил предметно, практически обдумывал каждый шаг, выдвигал инициативы, раз за разом предлагая правительству новые схемы увеличения рабочей силы за счет трудовых обязательств. Он хотел иметь контроль над трудовыми биржами, полномочия инспектировать фабрики и заводы, чтобы удостовериться в правильном распределении рабочих, но во всем этом ему было отказано, в лучшем случае некоторые его идеи принимались частично. Все, что оставалось Чемберлену, это агитировать на митингах трудоспособное население идти работать на заводы, чем он небезуспешно и занимался. Но успехи эти были до крайности малы, а Империи требовались все большие и большие силы для победы.
Силы эти ввиду множества противодействий как внутри Кабинета министров (Кристофер Аддисон, министр боеприпасов, вообще грозил выходом в отставку, если идея трудовых обязательств будет поддержана), так и в других ведомствах Чемберлен предоставить не мог.
Остин также ничем не мог брату помочь, как помог когда-то в случае с учреждением сберегательного банка. Во-первых, вопрос был слишком масштабным. Во-вторых, отношения между братьями становились все более отстраненными; хотя оба они теперь жили в Лондоне, но виделись редко. В-третьих, и у самого Остина Чемберлена, который был министром по делам Индии, в то время существовало множество своих проблем. В апреле Невилл писал о нем сестре: «Он нечасто говорит о своей работе <> но вчера немного открылся. Проблемы индийских реформ теперь выходят на первый план. Факт в том, что русская революция, которая по мрачной иронии была встречена криками одобрения у наших людей, как будто это поможет выиграть войну, отразится на всех неустойчивых умах, и никто не сможет предвидеть ее результат. <> В Индии уже взволнованы разговорами о свободе стран, защите слабых от сильных и думают, что если русские смогли свергнуть царя, индийцы могли бы пробудиться и сбросить английский хомут. <> Кто его знает, как это все закончится». На тот момент закончилось это проектом реформ Монтегю-Челмсфорда, согласно которому Индии был бы гарантирован статус доминиона после ряда преобразований. Но Индию ждали в дальнейшем интересные годы, а Остина отставка. Из-за расследования провала Месопотамской кампании (войны британской стороны, в основном силами индусов, с Османской империей) он как министр вынужден был взять на себя всю ответственность за эту неудачную операцию и в июле оставил Кабинет.