В имени Синь Цицзи есть иероглиф (цзп, «болезнь»). Но болела у этого крепкого молодца, который с детства занимался фехтованием и был знатным силачом, только душа. Он страдал, оттого что государственные владения уменьшились, словно убывающая луна.
У подножия ЮйгутаяИ чиста и прозрачна река.Сколько путниками кто знает! Тут пролито слез за века?Там, на северо-востоке,На Чаньань затерялся след.Цепи тянутся гор высоких,И горам этим счета нет.Только горы что за преграда!Все, я верю, придет в свой срок.Одолел же эти громадыИ пробил себе путь потокОпускается у причалаВечер, в сердце рождая печаль,И кукушка прокуковала,Улетая в горную даль[51].Это знаменитое цы на мелодию «Пусамань», в котором слышатся нотки уныния, мы читали еще в средней школе.
А в цы на мелодию «Юнъюйлэ» поэт даже посмеивался над своей фамилией:
Пылкость солнца и чистота инея,Верность и преданность Вот, что записано в наших родословных книгах.Когда мои предки получили эту фамилию?Я расскажу вам, что значит фамилия «Синь»,И вы, возможно, рассмеетесь.Иероглиф «синь» происходит от слова «невзгоды»,Содержит значение «скорбь, страдания»,неразрывно связан с «тяготами» и «тяжелым трудом».Столько в нем горечи,Что люди, услышав это слово,Плюются, как от молотого перца или корицы.Конечно, в мире полноСладких почестей и богатства,Но наш род их не видывал.Только вслушайтесь: горести, тяготы, невзгоды, скорбь от одних этих слов сжимается сердце. В мире столько всего прекрасного, столько удач и подарков судьбы, почему же они не выпали на его долю? Он то маялся без дела, то переезжал с места на место, меняя должности одну за другой. В 1179 году его из Хубэя перевели в Хунань, когда сослуживцы провожали его, он сильно горевал и очень мягко пожаловался на свое разочарование в политике. Его сожаление вылилось в знаменитое произведение «Опять дожди» на мелодию «Моюйэр»:
Опять дождиИ бесконечный ветер!Каким же надоОбладать терпеньем!..Весна готоваРаствориться в лете Живет онаПоследние мгновенья.Ее прошу яНе спешить с уходом.Как жаль, что былоРаннее цветенье!Теперь вдвойне,Когда под небосводомСонм лепестковПроносится в смятенье.«Постой, весна,Не уходи! Куда ты?Я слышал травыРазрослись стеною.С пути собьешься И не жди возврата!..»Молчит весна,Не говорит со мною.Но мне видныВесенние приметыВ тенетах,Заплетенных под стрехою.Они пух ивыС самого рассветаК себе влекутНезримою рукою.Минувших летСвершения в Чанмыне Крушенье грезИ тщетность ожиданья,И красотаЧанмыньской героини,И зависть,Что не знает состраданья!.КрасавицаСтихи Сянжу купила Не пожалелаЗвонкого металла.И мне, как ей,Ничто теперь не мило И на меняОбрушилась опала.Вы, торжествуя,В танце не кружите! Забылись вы совсемВ своей гордынеНо где Фэй Янь?Где Юй Хуань, скажите? Истлел их прах,Давно их нет в помине!Боль одиночестваС тоской его бескрайней!..Я тишиныНа башне не нарушу.Что там увидишь? Ивы лишь в туманеДа луч заката,Леденящий душу![52]Говорят, когда император Сяо-цзун, правивший в 11621189 годах, прочитал это стихотворение, то был очень недоволен. Лян Цичао[53] так оценил его: «Невероятно волнующее, трогающее за душу произведение, ему пока что нет равных».
В палаты Чанмэнь (то же самое, что и Чанмынь. Примеч. пер.) император У-ди ссылал наложниц, ставших ему неугодными. Синь Цицзи обратился к этой истории, чтобы поведать и о преданности, и о слепой страсти, и о горе, страданиях, терзаниях, позволить читателю прочувствовать всю палитру чувств. Даже сегодня каждое написанное слово пробирает до глубины души, кажется, что это капли крови или слез. Древние поэты написали с гору печальных стихов о весне. Но кто сумел так уклончиво, так печально перейти от темы весны к политике, поведать о своем разочаровании в политике? И о печалях красавиц древние поэты тоже исписали немало бумаги, но кому пришло в голову поведать так о государственных делах, пожаловаться на несправедливость, выразить недовольство?
И все же сунский двор оставил его не у дел на целых двадцать лет. Все это время он был отлучен от политики, мог наблюдать за ней, но не имел права вмешиваться и что-либо высказывать. В своих произведениях Синь Цицзи подшучивал над собой: «Император милостив, он отправил меня садить лотосы». Впору вспомнить, как когда-то император Жэнь-цзун отзывался о Лю Юне: «Только и знает, что петь да балагурить, за ним идет дурная слава». Лю Юн действительно отправился петь свои песни в самые низы и стал непревзойденным мастером в жанре цы. Синь Цицзи был другим человеком, он много пил, вволю ел, в сердцах хлопал руками по перилам беседки, громко спорил о политике. Поняв, что не сможет отплатить отечеству, он уехал на северо-восток, построил усадьбу на озере Дайху и погрузился в одиночество. В цы на мелодию «Шуйдяогэтоу» он признается:
Дайху это самое любимое мое место,взгляда не хватит, чтобы охватить гладь этого озера,она подобна бирюзовой поверхности зеркала,чиста и прозрачна.Я живу без дела, хожу, опираясь на бамбуковый посох,ношу туфли из конопляного полотна,слоняюсь по берегу, за день обхожу его по тысяче раз.Чайка, раз уж ты стала мне другом,то прилетай почаще,не сомневайся.А где же белый журавль?Может, и он прилетит?Чайка то взбалтывает ряску,то ищет что-то в водорослях,сидя на зеленом мху у берега.Оказывается, она выглядывает рыбу,ждет момента, чтобы ее поймать.Смешно, она лишь глупо пялится на свою рыбуи не знает, с каким настроением поднимаю я этот бокал.Когда-то здесь был заросший пруд да пустынные горы,но этой ночью серебрится лунный свет, мягко дуетпрохладный ветерок.Сколько радости в этой жизни и сколько печалей?На востоке Хуанхэ зелени еще маловато,надо посадить здесь больше тополей и ив.Недаром его второе имя Цзясюань означает «плуг, которым вспахивают землю», он вернулся на родину и занялся обработкой земли. Этот мужчина в самом расцвете сил, политик с богатым опытом и благородными целями целыми днями расхаживал по склону горы и побережью, вел с народом праздные беседы о земледелии и шелководстве и разговаривал сам с собой, наблюдая за птицами и рыбами. Вот уж воистину «Боль одиночества С тоской его бескрайней!..» и «Ничто теперь не МИЛО»[54].
Талант Синь Цицзи настолько огромен, что стихи его кажутся вырезанными мечом и написанными кровью, только вот сам он никогда не мечтал стать поэтом. Го Можо[55] говорил о Чэнь И[56]: «Любой полководец от природы поэт». Синь Цицзи же был поэтом, хоть от природы являлся военным; был военным, хотя желал быть политиком. Его стихи это мука, смолотая в огромных жерновах политики. Он переходил от сражений к стихам, от стихов к политике, то уходил от мира, то вновь включался в общественную жизнь, страдал от того, что его то призывали на службу, то вновь ссылали. Будучи образованным человеком феодальной эпохи, он относился к политике не как Тао Юаньмин, который лишь чуть-чуть попробовал себя на этом поприще и сразу отказался, и не как Бо Цзюйи, который долгое время занимал свой пост, одновременно занимаясь и литературой, и политикой. Он не мог не думать, не переживать за народ, его сердце пылало жарче огня, он давно скопил в себе огромные силы, которые было невозможно ни сдержать, ни применить. Он не хотел унижаться перед кем-то на государственной службе, не боялся, что на него выльют ушат клеветнических помоев. Одновременно с изменением ситуации в стране он то активно трудился, то скучал без дела, то взлетал, то падал, то продвигался вперед, то отступал назад. Стоило ему добиться небольшого успеха, как его отстраняли от дел из-за наговоров, но в смутные времена его вновь призывали на службу. Он лично тренировал войска, стал автором знаменитого труда об управлении страной «Мэйцинь Шилунь» («Десять рассуждений о прекрасном сельдерее»[57]). Он был политиком, чье сердце постоянно болело за народ, таким как Цзя И, Чжугэ Лян, Фань Чжунъ-янь. Его словно кусок железа то нагревали докрасна и отправляли на наковальню, то бросали в воду поостыть. Некоторые причисляют его к направлению хаофан пай («свободного стиля»), называют последователем Су Дунпо, но у Су Дунпо этот стиль выразился в основном в цы «Река течет на восток» на мелодию «Няньнуцяо», то есть в пейзажной лирике. Су Дунпо жил в лучшие годы эпохи Северная Сун, его поэзию не отточили национальная вражда и мечты о возрождении государства, в его стихах не звучит звон клинков, не клубится пыль на поле брани. Настоящий поэт способен услышать зов эпохи лишь тогда, когда его сжимает, скручивает, вертит, закаляет, обжигает какой-то важный политический (общественный, национальный, военный) конфликт, только тогда он становится глашатаем истины. Стихи тоже могут взлететь, запылать, зазвучать, разбудить массы, только направляемые вихрем политики. Мастерство поэзии лежит за пределами самой поэзии, и эффект поэзии тоже. Мы признаем ценность искусства как такового, но также признаем взрывную силу искусства, в основе которого лежат идеи.
Некоторые относят стихотворения Синь Цицзи к направлению ваньюэ цыпай («изящных и нежных цы»), по чувственности и вниманию к деталям они не уступают произведениям Лю Юна и Ли Цинчжао. Например, его цы на мелодию «Чоунуэр»:
А недавно обрушилась скорбь на меня.Беспредельна, как небо, и всюду со мной.Кто утешить захочет,Кто сможет понять?Кто утешить захочет,Кто сможет понять?Мне осталось лишь петьО печали одной!И все то, что ушло от меня далеко,И все то,Что теперь пережить суждено, Все овеяла грусть,Все объято тоскойВсе овеяла грусть,Все объято тоскойМне ж с семьей в ЦзюцюаньЕхать надо давно[58].Или это цы:
Я в юности не ведал вкус печали,по лестницам взлетал отчаянно.По лестницам взлетал отчаяннои вирши про печаль писал с трудом.А ныне я, изведав вкус печали,ни слова скажу о том.Ни слова не скажу о том а лишь о прелести осенней дали[59].Чувственность и меланхолия Лю Юна и Ли Цинчжао проявляются в строках «Рука в руке, в слезах глаза»[60] и «ложится на платан дождя скудель»[61], а изящные обороты Синь Цицзи, хоть и несколько уступают им в плане эстетики, но содержат глубокую политическую и жизненную философию. Настоящему поэту хорошо удается говорить о высоких чувствах и истинах простым языком, его молчание громче раскатов грома.
Я часто думаю, что если делать скульптуру в честь Синь Цицзи, то она должна быть выполнена в камне и изображать его с тоской хлопающим по перилам. Всю жизнь он провел в страданиях и безысходности из-за своей ненужности. Правитель не сделал его чиновником, но этим создал для него условия, отточившие его искусство и мышление. Его сжигало солнце, он варился в кипятке, его сдавливали тысячи наковален. Переменчивость истории, народная вражда, столкновение зла и добра, переплетение любви и ненависти, кладезь знаний, сокровищница чувств, высоты искусства, гонг литературного слова все это бурлило, било ключом в его сердце и мыслях, словно раскаленная лава, вспухающая под слоем земли, скапливалось и вырывалось наружу. Раз уж он не мог выплеснуть эту энергию на поле битвы или направить на занятия политикой, ему приходилось изливать ее в литературе, превращая в поэзию. Он вовсе не мечтал стать поэтом, но военная и политическая карьера были для него закрыты, и история, покуражившись над ним, сама направила его на путь поэзии. В конце концов он достиг такого мастерства, когда любой вздох становится шедевром. Талант и мышление это основа характера человека. Маленькое деревце, прорастающее через трещину в камне, возможно, будет кривым, низким, не сгодится для мачты корабля, но из него выйдет отличная крепкая трость, оно имеет свою ценность. Но есть и условие: для этого надо быть деревом, а не травинкой. От командования солдатами на поле боя до восхищения прохладной осенью, от решимости избавить родину от несчастий до полного поражения и осознания того, что́ такое горе на самом деле, и вплоть до превращения в «пахотный плуг» и дружбы с чайками Синь Цицзи прошел непростой путь взросления подлинного патриота и поэта. Разве любой способен писать стихи? Разве любой может быть поэтом, причем таким, который оставляет свой след в истории? Успех генерала стоит многих жизней, историю одного полководца кровью пишут многочисленные воины. А как насчет поэта, который полон блистательных идей и обладает большой силой художественного воздействия? Его слава зависит от перемен эпохи. Словно при столкновении земных плит, исторические изменения то сдавливают его, перетирая в пыль, то отбрасывают в сторону отдохнуть и подумать. Именно триста неспокойных лет эпох Северная и Южная Сун подарили нам такого поэта Синь Цицзи.
«Саньвэнь», 2000 год, 7
Прекрасный дух эпохи смуты Ли Цинчжао
Ли Цинчжао помнят благодаря ее знаменитому произведению «Хожу-ищу, брожу-ищу» на мелодию «Шэншэнмань». Это воплощение холодной красоты, особенно строки: «так стало пусто, стало стыло, / тоска, тоска, мне ничего не мило, / то бросит в жар, то вновь дрожу, / а душу всё не отпущу»[62]. Это цы стало ее уникальной работой, яркой звездой вошло в историю литературы, оно не имеет себе равных, никто еще не осмеливался с ним тягаться. В связи с ним ее саму стали олицетворять с тоской. Но если на мгновение развеять туман истории и внимательнее изучить эту тоску, то Ли Цинчжао окажется единственной женщиной, которая за три тысячи лет существования китайской литературы осмелилась заявить о себе как о самостоятельном поэте и достичь высот. Чтобы рассказать о ней, мало одного слова «тоска».
Прежде чем написать это печальное стихотворение, Ли Цинчжао успела познать много, очень много счастья.
Портрет Ли Цинчжао
Ли Цинчжао родилась в 1084 году в семье чиновника. Ее отец, Ли Гэфэй, обладатель степени цзиньши и придворный чиновник, имел немалый авторитет, был ученым и литератором, а также учеником Су Дунпо. Ее мать принадлежала к влиятельной семье, хорошо разбиралась в литературе. Такое происхождение в те годы было настоящим подарком судьбы. Благодаря высокому статусу и участию семьи в политических делах будущая поэтесса обрела широкий кругозор и знала этикет. Атмосфера литературного творчества научила ее глубже чувствовать жизнь, ценить красоту. К сожалению, портреты Ли Цинчжао, сделанные при ее жизни, не сохранились, нам остается лишь представлять, как она выглядела. Однако можно предположить, что она была большой красавицей. Знакомство с китайской традиционной культурой Ли Цинчжао начала практически с самого рождения. Одновременно она занялась своим творчеством, оценивала чужие работы, исследовала теорию искусства. Она умела не только наслаждаться красотой, но и управлять ей и поднялась до больших высот, еще будучи незамужней девушкой.
Взгляните на эти три цы:
«Прекрасные лотосы полог расшит, улыбкой раскрылись цветы..» на мелодию «Хуаньсиша»:
Прекрасные лотосы полог расшит,улыбкой раскрылись цветы,Курильница, дым благовонный плывет,струится, касаясь щеки.В волнении нежном блестели глаза,а ныне их помнишь ли ты?Свидания первые в сердце храню,и чувства еще глубоки,Досадую, тайные думы моине в силах письмо передать,А в свете луны пляшут тени цветов,кивают попробуй опять«Весна тревожней стала и грустней» на мелодию «Хуаньсиша»:
Весна тревожней стала и грустней,И День поминовенья недалекКурильница из яшмы. А над ней,Редея, извивается дымок.Не в силах встать лежу во власти грез,И не нужны заколки для волос.Прошла пора цветенья нежных слив,Речные склоны поросли травой.Плывет пушок с ветвей плакучих ив,А ласточка все не летит домой.И сумерки. И дождик без конца.И мокрые качели у крыльца[64].«С качелей встала. Распрямила стан» на мелодию «Дянь-цзянчунь»:
С качелей встала. Распрямила стан.Устало руки отвела назад.Блестит роса повсюду на цветах,На тонком платье бусинки блестят.Вдруг услыхала шорох за спиной.Скорей себя в порядок привела,И незаметно к дому стороной, Зардевшись от смущения, пошла.Но прежде чем калитку распахнуть,Все ж оглянулась. Ветку на ходуС мэй сорвала. Помедлила чуть-чутьИ словно бы и не была в садуМне представляется нежная наивная девушка, с гладкими волосами, пухлыми щечками, прелестная как цветок, в ней пробуждаются чувства, закипает жажда любви, которую сложно остановить. Она лежит в своей светелке, наблюдая за деревом аквилярия за окном, встает, чтобы написать любовное письмо, и уходит во двор, поиграть с подружками в доуцао[66].
Любимая дочь чиновника могла вести комфортную жизнь и получать культурное образование несколько тысяч лет назад в феодальном обществе это было нормально. Удивительно другое: Ли Цинчжао не стала, подобно обычным девушкам, просто учиться письму, заниматься вышиванием и ждать замужества. Она прочитала все ценные книги отца, впитанные знания позволили ей стать прекрасной не только внешне, но и внутренне. Она выстраивала ритм стихотворения с такой же легкостью, с которой играла в доуцао и качалась на качелях. Комментируя события и оценивая выдающихся исторических деятелей, Ли Цинчжао воодушевлялась и обнаруживала невероятно пылкий ум.