Даже если с точки зрения анатомии все было очевидным, все-таки требовалось доказательство того, что кости действительно очень древние. Фульрот и Шафхаузен вернулись в карьер и побеседовали с рабочими, которые подтвердили, что останки лежали на глубине около 0,5 м (2 фута) в ненарушенном слое глины. В гибридной библейско-геологической трактовке Фульрота это указывало на времена до Великого потопа, то есть на чрезвычайно древний возраст скелета. Это придало первооткрывателям уверенности, и они опубликовали резонансное заявление о том, что до Homo sapiens существовал некий впоследствии исчезнувший человеческий вид. Кстати, еще одно совпадение: в том же 1859 г. научное сообщество испытало подобное потрясение от теорий естественного отбора Дарвина и Уоллеса. Но по-настоящему оглушительный успех находку из Фельдхофера настиг лишь два года спустя, когда замечательный биолог Джордж Баск перевел с немецкого оригинальную статью.
Сегодня о нем мало кто знает, но в XIX в. Баск был одним из ярких представителей научной элиты и интересовался столь разнообразными областями знания, что сейчас это кажется невозможным, а тогда такая универсальность была присуща многим ученым. Будучи членом Геологического общества, президентом Этнографического общества, а к 1858 г. секретарем секции зоологии Линнеевского общества (передового научного общества по изучению биологии), в 1861 г. Баск перевел и прокомментировал статью о находке из грота Фельдхофер. Он отметил, что принадлежность человеческих останков к периоду глубокой древности была убедительно доказана артефактами, обнаруженными в разных местах рядом с вымершими животными, и особое внимание обратил на сравнение обнаруженного черепа с шимпанзе. Кроме того, он указал на насущную потребность в продолжении поисков подобного материала.
На самом деле такие находки ранее уже встречались, однако не были правильно распознаны. Человечество тысячелетиями не вспоминало о своих давно утраченных родственниках, а затем, в первой половине XIX в., как автобусы на остановку один за другим явились сразу трое кузенов. Череп первого из них в 1829 г. попал в руки Филиппа-Шарля Шмерлинга одного из растущего числа любителей «окаменелостей», имевшего притом медицинское образование. В пещере Анжи (Бельгия) он обнаружил человеческие кости. Вместе с останками других животных и каменными орудиями они лежали под полутораметровым слоем сцементированных обломков породы[5].
Несмотря на свою необычную продолговатую форму, череп из Анжи[6] большого внимания не привлек, потому что принадлежал ребенку: как и мы, юные неандертальцы должны были «дорасти» до взрослого состояния. Череп взрослого индивида из грота Фельдхофер выглядел массивнее, к тому же вместе с ним обнаружились и другие части тела[7]. Ребенку из Анжи пришлось ожидать идентификации до начала XX в., однако, к счастью для Баска, на территории, контролируемой Великобританией, нашли другого неандертальца на этот раз взрослого.
В 1848 г. в Гибралтаре в руки офицера с поразительно соответствующей случаю фамилией Флинт[8] попал череп. Дело снова было в добыче известняка (на этот раз для укрепления британских фортификационных сооружений), однако благодаря служебному положению лейтенанта Эдмунда Флинта и его увлечению естественной историей находку не выбросили[9].
Гибралтарская скала вздымается ввысь, как гигантский зуб гиены. Ее флора и фауна привлекали внимание увлеченных любителей природы из числа сослуживцев Флинта, а он сам был секретарем их научного общества. В протоколе заседания от 3 марта 1848 г. зафиксировано его выступление с демонстрацией «человеческого черепа», найденного в карьере Форбса, выше места размещения артиллерийской батареи XVIII в. Без сомнений, офицеры передавали находку из рук в руки, вглядывались в огромные глазницы, но, помимо того что череп (в отличие от фельдхоферского) был практически цел, ничего выдающегося, судя по всему, в нем не увидели. Возможно, детали скрывались под слоем отложений, но неспособность «увидеть» его экзотическую форму следует отметить особо.
Череп из карьера Форбса оставался неприметным экспонатом в коллекции офицерского научного общества, пока в декабре 1863 г. его среди других предметов не увидел Томас Ходжкин[10], врач и любитель этнографии, посетивший Гибралтар. По всей видимости, он читал выполненный его другом Баском перевод сообщения о находке из грота Фельдхофер, поэтому и заприметил нечто особенное в черепе, который к этому времени, вероятно, находился на попечении капитана Джозефа Фредерика Броума, уважаемого гибралтарского антиквара и начальника военной тюрьмы. Увлекавшийся геологией и палеонтологией Броум в течение нескольких лет посылал Баску собственные находки, а потому череп из Форбса также отправился в Британию и в июле 1864 г. был доставлен по адресу.
Должно быть, Баск сразу заметил, что большой нос и выдающаяся вперед лицевая часть на удивление схожи с чертами, на которые намекал фельдхоферский череп, включавший лишь черепную крышку с частью края глазницы. Он также понял, что эти исчезнувшие люди, скорее всего, жили на территории «от Рейна до Геркулесовых столбов». Буквально через два месяца череп из Форбса был впервые продемонстрирован ученым, хотя кое-кто удостоился специального предварительного показа. Благодаря замечательной привычке викторианских джентльменов вести переписку нам известно, что череп из карьера Форбса с большой долей вероятности побывал в руках Чарльза Дарвина. Доставил его коллега Баска, палеонтолог Хью Фальконер, поскольку состояние здоровья не позволяло Дарвину самому совершить поездку на торжественную церемонию. Дарвин счел находку «удивительной», однако поскольку он всегда был немногословен, когда дело касалось происхождения человека, то никаких сведений о его реакции на неандертальцев не осталось.
Чтобы установить геологический контекст, в котором находился череп, Баск и Фальконер вернулись в Гибралтар в том же году. Увиденное позволило им уверенно заявить, что это второе из известных чрезвычайно древних «дочеловеческих» существ. Впрочем, предложенное ими название вида Homo calpicus[11] не стало общепринятым. Уильям Кинг, бывший директор музея Хэнкока в Ньюкасле и глава кафедры геологии и минералогии в университете Голуэй, занимался изучением слепков останков из грота Фельдхофер, и предложенное им название было опубликовано, пока найденный в Гибралтаре череп плыл в Великобританию. По действующему в науке правилу первенства мы до сих пор используем название Homo neanderthalensis.
Однако наиболее жаркие споры разразились вовсе не по поводу присвоения имени этим необычным ископаемым останкам. Сильный общественный резонанс, вышедший за рамки научного сообщества, был вызван закреплением за ними звания вымерших членов нашего рода, Homo. Эта идея, резко противоречившая представлениям западного мира XIX в., натолкнулась на яростное сопротивление[12]. С резкой критикой незамедлительно выступил Август Франц Йозеф Карл Майер, вышедший в отставку коллега Шафхаузена, специалист в области анатомии и креационист.
Майер утверждал, что это были останки больного и травмированного но в остальных отношениях обычного человека. Чуть позже, в 1872 г., знаменитый биолог Рудольф Вирхов осмотрел кости из грота Фельдхофер и согласился, что анатомические особенности можно объяснить тем, что останки принадлежат страдающему артритом, рахитичному русскому казаку со сломанной ногой и искривленным из-за долгой верховой езды скелетом. Якобы он укрылся в пещере и там умер. Сегодня это звучит до смешного неправдоподобно и, как ни странно, как раз подчеркивает схожесть костей с человеческими, но Вирхов пользовался всеобщим уважением в медицинских кругах как основоположник теории клеточной патологии и разработчик первых методик патологоанатомического вскрытия. Наверное, неудивительно, что он связывал анатомию фельдхоферских костей с болезнью и ранением, предположив даже, что тяжелые надбровья сформировались потому, что человек, испытывая хроническую боль, постоянно хмурился[13].
Между тем Баск тоже был медиком. За десятилетия службы хирургом в военно-морском флоте он сталкивался с различными травмами, заболеваниями и инфекциями и, несомненно, в той же мере подвергался искушению рассматривать неандертальцев сквозь призму патологий, однако от этого его уберегли знания в области зоологии и опыт в классификации видов[14]. Баск был уверен, что строение увиденных им костей невозможно объяснить ни болезнью, ни физической травмой, и с удовлетворением заметил: те, кто отказывается принимать фельдхоферскую находку, должны признать, что хилый казак вряд ли дошел бы до Гибралтара, чтобы там умереть. Эти дебаты продолжились и в XX в., но так или иначе неандертальцы не возникли из тьмы, подобно горящим стрелам неприятеля. В западных интеллектуальных сообществах все чаще высказывались сомнения в том, что мир в точности воспроизводит библейские предания.
Разнообразные естественно-научные открытия, сделанные со времен Средневековья, от неизвестных континентов до астрономических тел, которые раньше были невидимыми, привели к перестройке системы знаний и философии. И хотя окаменелости попадались людям на глаза на протяжении тысячелетий, лишь к XVIII в. биологи начали относиться к ним как к некогда жившим существам, которых можно изучать. Ученые обращали все больше внимания на земные глубины: например, уже в 1771 г. была изучена огромная пещера Гайленройт в Германии. Возникло представление о «затерянных мирах», населенных исчезнувшими животными. Богословские теории о цикличности стихийных бедствий ничуть не утратили своего влияния, однако к началу XVIII в. стало очевидно, что представления о допотопной Земле не соответствуют действительности. Выяснилось, что арктические животные например, северные олени когда-то обитали на многие тысячи километров южнее. Было верно и противоположное: кости гиппопотамов были обнаружены в не имеющем никакого отношения к тропикам Йоркшире. В эволюцию живых организмов верили еще не все. Некоторые естествоиспытатели в том числе приверженцы религиозных учений, как, например, Вирхов, даже видели в таких теориях угрозу нравственности, опасаясь, что это приведет к социальному дарвинизму.
Между тем по мере обнаружения новых ископаемых останков появлялось все больше аргументов в пользу существования другой разновидности человека. Всего через год после того, как неандертальцам официально присвоили предложенное Кингом название, было выдвинуто предположение, что нижняя челюсть без подбородка, найденная в Бельгии вместе с мамонтом, северным оленем и носорогом, принадлежит тому же виду. Однако прошло еще два десятилетия, прежде чем были найдены почти целые скелеты. В 1886 г. в той же Бельгии, в пещере Бек-о-Рош близ селения Спи, были обнаружены останки двух взрослых особей, и стало ясно, что известные ранее уплощенные, продолговатые черепа со скошенными подбородками и мощные конечности принадлежали примерно таким же существам. Это убедило ученых в том, что неандертальцы являются исчезнувшей популяцией с характерной анатомией. Но, разумеется, ископаемые останки это еще не вся история.
Время и камень
Перед первыми исследователями доисторического периода стояла фундаментальная проблема время. Не располагая методами точного определения возраста, они опирались на относительную хронологию: окаменелости или артефакты, найденные вместе с останками вымерших животных, очевидно, были старше современного мира. Британский геолог Чарльз Лайель понимал, что древнее прошлое Земли простирается далеко за пределы нескольких библейских тысячелетий, и в своем великом труде «Основные начала геологии» доказал: если времени достаточно, то мир может быть «сотворен» в ходе простых, наблюдаемых геологических процессов. Всю историю планеты можно расшифровать с помощью метода стратиграфии: поскольку с течением времени осадочные породы накладываются друг на друга, то более древний возраст имеют пласты, залегающие на большей глубине. Лайеля очень заинтересовал грот Фельдхофер, и в 1860 г., не дожидаясь перевода Баска, он отправился туда с целью изучения сохранившихся отложений. Фульрот показал ему череп и подарил слепок: образец совместного использования данных в Викторианскую эпоху. К тому времени сама пещера уже была на грани разрушения, и экспертное мнение Лайеля сыграло решающую роль для признания ее древнего возраста в научной среде.
Более того, стратиграфический принцип Лайеля лег в основу археологии как научной дисциплины. Он давал возможность структурировать процессы, происходившие в далеком прошлом, установить относительный геологический возраст рельефа и проиллюстрировать, как формировались отложения в границах археологических памятников. Выявленные во время раскопок вариации цвета или текстуры грунта, а также содержимое каждого слоя артефакты и кости животных указывают на то, как с течением времени изменялись условия. В течение многих десятилетий доводы в пользу того, что неандертальцы были до неприличия древними, как многие и подозревали, опирались исключительно на такие рассуждения. Потребовалось почти столетие, чтобы ученые наконец разработали методы прямого датирования находок. Начиная с 1950-х гг., когда был изобретен радиоуглеродный метод определения возраста[15], появилось бесчисленное множество других способов, применимых практически ко всему: к костям, сталагмитам и даже отдельным песчинкам.
Некоторые категории каменных артефактов даже могут быть датированы напрямую, хотя ни одна из ранних находок ископаемых останков неандертальцев не сопровождалась, как думали тогда, рукотворными предметами. Сейчас-то мы знаем, что и в Фельдхофере было много орудий, но первооткрыватели не так хорошо разбирались в древних технологиях, чтобы отличить естественным образом расколовшийся камень от обтесанного преднамеренно.
Как и в случае с окаменелостями, люди интересовались древними артефактами задолго до того, как были обнаружены первые неандертальцы. В обществах эпохи металла случайные находки каменных массивных ручных рубил или изящных стрел требовали объяснения. Люди искали как естественные, так и сверхъестественные причины их появления, называли их «громовыми» камнями, верили в их способность притянуть к себе удар молнии[16] или сочиняли сказки про крохотных эльфов, использовавших такое оружие. Историки же, с другой стороны, связывали эти вещи с известной им хронологией. Одно из первых задокументированных описаний доисторического каменного орудия относится к 1673 г., когда в Лондоне на Грейс-Инн-Лейн рядом с костями якобы «слона» был обнаружен предмет треугольной формы. Хотя в то время уже начинало формироваться представление о геологическом возрасте, было все же решено, что найденные кости принадлежат слону римлян, атакованному кельтским воином. Самой мысли о том, что с момента изготовления этого изделия и до основания Рима прошло время жизни тысяч поколений, ни у кого не могло и возникнуть. Тем не менее спустя примерно столетие общество уже было готово к тому, что глубоко погребенные кости относились к «воистину весьма отдаленным временам, даже более ранним, чем сам наш мир»[17]. Однако истинное значение каменных изделий для понимания ранней истории человечества еще предстояло открыть.
Первым, кто целенаправленно, хотя и по незнанию, извлек из земли неандертальские артефакты, был француз Франсуа де Жуанне. В период между 1812 и 1816 гг. он проводил раскопки в гротах Пеш-де-лʼАзе I и Комб-Греналь на юго-западе Франции и обнаружил обожженные кости животных и остатки производства кремневых орудий. Принципиально важным было его замечание о том, что они залегали в древней брекчии, но поскольку даже до обнаружения черепа в Анжи еще должно было пройти больше десяти лет, то он понятия не имел о неандертальцах и о вымерших гомининах вообще. Де Жуанне не придумал ничего лучше, чем соотнести свои находки с «очень древними галлами», что на удивление похоже на стопятидесятилетней давности интерпретацию орудия с Грейс-Инн-Лейн[18].