Только однажды его вернул в мир задорный женский смех. Мартин в недоумении отложил книгу и выглянул из-за дерева, у которого сидел. Васса и Митрий возвращались из чащи, и мать заливисто хохотала. Оказывается, она умела смеяться! И монах в полной мере разделял это веселье. Его и без того красное лицо покраснело ещё сильнее. А борода сменила окрас с рыжего на фиолетовый. Однако отшельник и так почти всегда был в хорошем настроении. Но мать!..
Когда пошли грибы и ягоды, взрослые всё-таки вытащили Мартина из-за книг. Однажды они наткнулись на необыкновенно грибное место. Стоял сухой и тёплый сентябрь бабье лето. Солнце из последних сил било свозь остатки листьев, испаряя лужи на шляпках грибов. Радуга расчёсывала паутины и мхи. Большой короб заполнился грибами мгновенно, но Митрия охватил такой азарт собирательства, что он, не помня себя, скинул рубаху, которую носил по воскресеньям вместо рясы, и принялся набивать её лесными дарами.
Солнце снова прокололо кроны, осветив спину монаха, и Мартин с удивлением обнаружил на ней четыре огромных чёрных клейма: «В.О.Р.Ъ». Мальчик уже открыл рот, чтобы спросить, но это время в подлеске яростно затрещало и захлюпало, птицы рванули в разные стороны, и к грибнице вышел огромный бурый медведь. Вокруг зверя роилось облако мошкары, а сам он источал невероятное зловоние. Мать сказала: «Ой!», и схватила сына под локоть. Ну, а отшельник просто повернулся к зверю и махнул: «Иди!». И князь леса, втянув ноздрями воздух, спокойно развернулся, и с тем же неимоверным хрустом принялся поламывать дорогу обратно в чащу.
Воистину, святоша был полон сюрпризов.
Отец Митрий, а почему ведмедя величают именно так, спросил парень совсем не то, что хотел спросить. Это же «тот, кто ест мёд». Как его имя на самом деле?
Есть легенда про Бера и Гада, отвечал монах. Вроде бы раньше это были два могучих демона суть одно и тоже, но в разных воплощениях. Называть их настоящими именами запрещалось иначе они могли украсть душу. Поэтому говорили иносказательно «любитель мёда» и «ползающий по земле». Получалось «ведмед» и «змей». А потом явился апостол Пётр, и за все злодеяния обратил демонов в камни. Медведи и змеи стали обычными лесными обитателями, только сохранили странные имена.
Это всё правда? Так было на самом деле? с ужасом спросил мальчик.
Конечно нет, улыбнулся Митрий. Всё это языческая чушь для глупых крестьян. Как и рассказы про ведьм и оборотней. Хотя Пётр по-гречески это и вправду «камень». А Иисус говорил: «Яко ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей»10.
* * *
Осень безысходно накрывала лес сыростью и холодом, и монаху пора было перебираться на зимовку в село. Перед Покровом Васса и Мартин принесли Герасиму последнюю котомку и приготовились к переселению в сенцы. Следующей ночью мальчик долго не мог заснуть и всё думал о тайнах, которые неожиданно пронизали их вроде бы унылую и монотонную жизнь. Устав вертеться, он выскочил во двор по малой нужде и увидел во тьме мерцание свечи. Мартин подобрался ближе и различил Герасима, кравшегося с котомкой в новый земляной погреб, вырытый всего полгода назад.
Эту кладовую хозяин лично запирал на огромный замок, и никого не пускал внутрь, игнорируя жалобы женщин на то, что им совершенно негде хранить варения и соления. Семья в последнее время практически перестала нуждаться, начав думать о расширении хозяйства и найме по весне батраков. Герасим отпёр дверь и спустился вниз. Больше не происходило ничего, и Мартин уже собирался вернуться в хлев, когда ночь вдруг закончилась и уши заложило от грохота. Глаза резанула вспышка, а на голову посыпались горящие щепки.
В несколько мгновений там, где находился погреб, возникла опалённая воронка, а остальной двор оказался завален пылающими досками, серебряными гривенниками и частями тела Герасима. Мартин обжёг ресницы и получил несколько царапин, а вот старого хозяина у него больше не было. Народ, собравшийся на грохот взрыва с соседних улиц, быстро загасил пламя, и крупного пожара удалось избежать. Но одной тайной стало меньше.
Теперь всё село было в курсе, что глупый монастырский крестьянин Герасим Агафонов, упокой Господь его душу, зачем-то хранил в своей кладовой пороховую бочку. И не просто хранил, а подходил к ней с открытым огнём, рискуя жизнью не только своей, но и всех домочадцев и (быть может) половины села, если бы ветер в ту ночь оказался сильнее. Ну, а Мартин, в довершение в этому, ещё и понимал что именно, и для кого они так долго таскали в лес.
Значит «воръ», размышлял парень, потирая ссадину на подбородке.
Так закончилось самое счастливое лето в жизни Мартина. А в начале следующего года он сжёг свою мать.
Глава третья. Дуболго
Генваря 8 дня, 1724 года, село Большое Пичаево, Преображенское тож
В мордовской крестьянской семье были два старших брата и младшая сестрёнка по имени Дуболго Пичай. Их родители умерли, а братья вскоре женились, и привели в дом своих благоверных. Но золовки заподозрили, что девушка будущая ведьма, и невзлюбили её. Однажды жёны дождались, когда братья уехали на охоту, и позвали Дуболго с собой в баню (разумеется мыться). И там вместо воды окатили голую колдунью расплавленным воском из чана. Та упала словно подкошенная воск покрыл её тонким слоем, залил уши и горло.
Беда стряслась, ой беда, такими словами встретили коварные женщины своих мужей. Ваша сестрица внезапно лишилась чувств, и умерла.
Братья глядят лежит Дуболго на лавке словно живая, только глаза закрыты (что самый верный признак погибели). Зарыдали они, и отнесли упокойницу на высокий холм с видом на реку. Возвели там над гробом крышу, оставили два лукошка пшеницы с двумя чашками воды, да вернулись домой.
По случаю через этот холм ехал юный мордовский князь. Его конь учуял пшеницу, и потянул наездника в сторону. Князь заинтересовался, приоткрыл гроб. Смотрит: лежит в нём мертвая ведьмочка неописуемой красоты. А князя в дороге сопровождала его кормилица.
Что-то с этим телом не так, говорит старушка. Давай возьмём его с собой и покажем нашим знахарям.
Пока скакали в терем князя, кормилице пришла в голову одна мысль. Как прибыли, приказала она слугам отнести мёртвую красавицу в баню (разумеется мыться). Натопила там посильнее, раздела девицу и начала хлестать веником. А у той на тёплом полке руки и ноги размякли. Потом смотрит старушка у покойницы из ушей и изо рта воск закапал. А как он вытек, Дуболго задышала и вскоре очнулась, словно ото сна.
Хотела девушка вернуться домой и посчитаться с невестками-предательницами. Да князь не пустил.
Судьба свела нас не для мести, сказал вождь. А для любви. Выходи за меня. А то, что ты ведьма так это ещё и лучше. Здоровей и сметливее будут наши дети11.
* * *
Беда одна не приходит. Вскоре село узнало, что девка Васса, живущая на дворе покойного Герасима Агафонова, снова беременна. Для нравов патриархальной общины это был перебор ведьма, да еще и гулящая. Среди воров, зимовавших в селе, находились люди свободных нравов, державшие по жене в каждой деревне Приценья. Некоторые селяне при живой супруге занимались кровосмешением со своими снохами, особенно, если сыновей забирали в рекруты. И подобные шалости не казались великим грехом, если не рассказывать о них попу Савве. Но Васса собиралась родить уже второго ублюдка, причём от разных отцов. И залетела на этот раз от монаха. Скандал был почти уездного масштаба.
Тем временем из уезда (из самого Тонбова) в Преображенское прибыл дознаватель. Но не по душу Вассы, а разбираться со взрывом погреба. Важный гость сразу вызвал на пытку Мирона Герасимова, нового главу семьи и среднего сына виновника происшествия. С допроса Мирон вернулся весь чёрный и больной, посмотрел на живот захребетницы и рявкнул:
Пошла вон!
Рассчитывать на помощь отца Митрия не приходилось. Как только по селу разлетелся слух (все же понимали, к кому ходила Ульяна всё лето), отшельник убрался каяться в Солотчу. Можно было не сомневаться, что донос попа Саввы на прелюбодейство уже лежит на столе архимандрита.
«Вот и пособирали целебные травы», зло думал Мартин о матери, которая упорно предпочитала необычных мужчин. Видимо, выбирая только тех, кто мог ей дать лишь новые горести и боль.
С великим трудом, и после долгих уговоров, домашним бабам удалось добиться для Вассы и её сына разрешения убраться не на улицу, а обратно в хлев. Стоял декабрь, сквозь дыры меж бревнами забивался снег. Мороз превращал кожу в слюду. И даже привычным к холоду ведьме и её выродку спать в сарае было тяжело. Печь отсутствовала, а костёр разводить (разумеется) было нельзя. Одеяла и тулупы не помогали. Сердобольные бабы вечером передавали им горшки, набитые горячими углями. Их хватало до полуночи. Дальше приходилось вставать каждый час и отчаянно прыгать, разогревая конечности. Иначе утром можно было не проснуться.
Спите с коровами, советовали бабы. От них тоже тепло.
Корова глупая, в темноте развернется и зашибёт. возражал Мартин. Хорошо, если насмерть. А нет, так до конца дней будешь на одной ноге прыгать, или останешься дураком с приплюснутой башкой. Лучше замерзнуть насмерть, чем такая жизнь.
От несправедливости нового хозяина двора в крови мальчика бушевал пожар. Он и не давал Мартину расклеиться и разболеться. А вот из Вассы сидящий в животе ребёнок вытягивал последние соки. Её лицо сначала побледнело, потом позеленело. Глаза впали, а чахотка мучила женщину даже во сне. Она падала без чувств по нескольку раз в день, и Мартин уже был готов на совместный побег (если мать вообще способна на дальний путь) в их прежнюю деревню, но не успел это предложить.
В самую студёную крещенскую ночь он проснулся и не услыхал рядом тяжёлого дыхания матери. Растормошить её он не смог. Тело, в том числе живот с плодом, одеревенели. Наплевав на возможные кары, парень вломился в хозяйский дом и разбудил бабу Авдотью вдову Герасима. Та брезгливо ощупала лицо и руки Вассы и спокойно сказала сразу за всех: «Отмучились!».
И это стало только началом кошмара. Поп Савва отказался отпевать ведьму и хоронить её на сельском кладбище. То есть прилюдно он не мог назвать усопшую ведьмой иначе бы его самого лишили сана как еретика. Но священник сочинил байку о том, что Васса, погрязнув в грехе, якобы наложила на себя руки, и тем самым пошла против Господа.
Мирон Герасимов, опасавшийся обвинения в двойном убийстве из-за изгнания беременной женщины зимой в хлев, поповскую версию поддержал. А кто таков Мартин, чтобы его слушали?
Вот, Мирон вручил мальчику лопату, и кивнул на дровни. Тело отвезёшь в лес. Домашние помогать тебе не станут: бабам я запретил, а парни и сами не хотят. Ссориться с попом нам не с руки.
В лес Мартин не пошёл. Не помня себя, он дотащил негнущийся труп до кладбищенской ограды и принялся рыть там снег. Под снегом оказался мёрзлый грунт, который не брала деревянная лопата. Мальчик сходил за дровами и наломал с кустов сухих веток. Он с огромным трудом развёл огонь и попытался прогреть почву. Та покрылась шипящими лужами, но осталась твердокаменной. Без железных инструментов зимняя земля Вассу к себе не пускала.
Короткий январский день быстро перетекал в сумерки. Над погостом порошил мелкий снег. Потрескивал угасающий костёр. Мартин стоял без сил, и не знал, как быть. Просто выбросить тело матери в сугроб он не мог. Она же была ведьмой и её неупокоенная душа станет вечным проклятием этого погоста, да и всего села. Парень ещё раз уставился на огненные языки, и решился.
Он снова сходил за дровами и вскоре у кладбища полыхала крода, которую смогли бы увидеть даже в соседней Липовке а до неё было верст десять по полям. Одежда покойной занялась мгновенно, и Васса просто растаяла в пламени. Наверное, для ведьмы это даже лучшая участь, чем обычное погребение. Прости, Господи.
Мартин стоял пред ревущей стихией, и в этом огне догорало его детство. Вместе с остатками веры в людей.
* * *
Как ни странно, выяснилось, что никаких запретов на изготовление пороха в крестьянских дворах не существует. Другой разговор, что это было столь муторно, что подобным давно никто не занимался оставив производство на откуп пороховым фабрикам. А найти тех, у кого Герасим скупал опасный товар (и кому его сбывал), не удалось. Дело заглохло. Да и засиживаться в Преображенском дознаватель не планировал.
Между тем, никто не понимал, что делать с сиротой дальше. Для отхода на промысел или рекрутской повинности он был ещё слишком мал. Служкой в монастырь его (быть может) и взяли, но он не желал этого сам боялся встречи с отцом Митрием. Можно отдать насильно, но кому охота с этим связываться? А остаться в прежней семье юноша не мог. Бывшие подворники чувствовали в нём такую лютую ненависть, что боялись находиться поблизости.
Точно прирежет, были уверены они.
До конца весны сирота маялся по бывшим землякам, выполняя самую грязную работу. Однажды он ночевал в разных дворах восемь суток подряд каждый раз в новом сарае. Дальше ему была прямая дорога в лес к лихим людям. Но на Пасху сирота внезапно явился в церковь, и встал в очередь к причастию. Люди поворчали, и успокоились. Поп Савва двигал рукой уверенными и отточенными за много лет движениям. Сначала ложка в рот, потом чаша к верующему для поцелуя. Но когда перед ним возникло лицо Мартина, рука дернулась, и несколько капель кагора звякнули о половицы.
Ты как посмел? священник был готов устроить скандал, несмотря на светлый день.
У меня вот, юноша достал из-под рубахи нательный крест, поцеловал его, перекрестился, поклонился и сложил руки на груди.
Это сделал блудный отец Митрий? глаза Саввы сузились, и стало понятно, что в список прегрешений монаха добавился ещё один пункт.
Какая разница? Вы отказываете мне в святом причастии, батюшка? голос Мартина дрожал, за спиной роптали, но парень не отступал.
Да!.. Хотя погоди.
Савва был мерзавцем, но не дураком, и понимал, что в селе, наполненном разбойным сбродом, ещё один агрессивный нехристь ему ни к чему.
Ну куда вы все торопитесь? отрок отбивался, хотя тычки в спину быстро перерастали в пинки.
Причащается раб Божий Мартин, решился поп. Честнаго и святаго тела и крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов и в жизнь вечную12
* * *
Странный поступок Мартина перевернул его судьбу. Храброго паренька заметил староста Афанасий Погодаев. Заметил, и из благородных побуждений решил пристроить сироту в какое-нибудь мало-мальски приличное место в селе.
Сначала юношу определили помощником писаря в съезжую избу13. Грамотных крестьян было мало, а документов гора. Но оказалось, что Мартин совершенно не приспособлен к подобной работе. Читать он умел, а писал грязно и коряво как курица лапой. Читать его каракули было невозможно. Подьячий выгнал Мартина на третий день.
Потом возник вариант с кузнецом Назаром Микифоровым тоже очень и очень сомнительный, учитывая тщедушность и болезный вид паренька. Кузнецу был нужен помощник «подай-принеси». И желательно только за еду и за кров. Назар растил четырёх дочерей. И не просто растил, а всеми силами копил им приданое, мечтая о богатых женихах из других сёл, или из слободских.
Отдать девку замуж на сторону в Преображенском считалось очень дорогой затеей. Если внутри вотчины крестьяне сами платили прежней семье жены целых три рубля (по тем временам за такие деньги можно было приобрести дойную корову), то стороннему жениху следовало выкупить суженую у братии из крепостных. И такой мужчина рассчитывал вернуть хотя бы некоторые затраты за счёт богатого приданого.