Здорова, Серёга!
Андрюха, привет!
Привет, Вовка!
Здорова, здорова!
Привет, привет!
Упав на мягкую, нежную травку Андрюша отчаянно дрожал покрытым пупырышками, жирно-рыхлым тельцем. Весь сжавшись, прижав ручонки к груди и подставив обжигающему солнцу лоснящуюся мокрую спину мальчик еле-еле терпел вынужденное "отлучение" от сладостного купания, стремясь как можно скорее согреться, чтобы можно было снова вернуться в воду.
Здравствуй, Андрюша, донёсся до ушей, откуда то сверху писклявый девчачий голос.
Пппри-вет, Ннна-ташка, еле вытолкнул сквозь посиневшие до фиолетовости губы Андрюша, постукивая зубами. Покосившись на присевшую рядом, одетую в полностью закрытый купальник девятилетнюю девочку, спросил:
Когда приехали?
Вчера. Как только занятия у меня в музыкалке закончились, так и сюда. Бабушка сказала, если тебя увижу, чтоб ты своей маме передал, пусть за молоком приходит.
Андрюша чуть содрогнулся от рвотного позыва: ну, вот, опять мама будет насильно пичкать его(хорошо хоть время от времени), этим жирным козьим молоком, которое она считает жутко полезным и крайне необходимым для здорового питания своего сыночка. Одинокая бабушка Наташки Еремеевой, держащая, у себя в хозяйстве, одинокую же козу, у которой время от времени появлялось потомство, приходилась какой-то дальней родственницей отцу. Отец с этой семьёй практически не общался, не хотел знаться, все родственные отношения поддерживались Надеждой Николаевной, несмотря на то, что Еремеевский "бабский колхоз" относился к ней несколько высокомерно. Потому что, почти "коренным" москвичам, да ещё и советской "полуинтеллигенции", было, как-то, "заподло" тесно общаться с работяжной лимитой. Огромный дом-дачу, с приличным участком в двадцать соток, бабушка Еремеевых, пописывающая "бронебойно-партийные" стишки, получила вместе с мужем недолго просуществовавшим рядом с ней. Муж "гениальной" поэтессы, Яков Абрамович Бурков, работал непонять кем, в одном из многочисленных НИИ. Брак их продлился около пяти лет, после чего, на радостях от того, что ему удалось вырваться из "семейной тюрьмы", Яков Абрамович с одним чемоданом, плюнув на всё имущество и московскую прописку, "ускакал выпучив глаза" в Новосибирск, в академгородок, лишь бы быть подальше от "пламенной музы". Да и вообще, ни возле бабушки, ни позже около мамы, а позднее, около старшей сестры матери Наташки Еремеевой, мужики не задерживались. С мужем старшей сестры Наташкиной матери даже до свадьбы не дошло, через полгода сбежал. С отцом самой Наташки, мать её, повела себя поумнее, сразу же женив его на себе, благодаря чему он продержался больше года, сбежав, уже когда Наташке было месяца три-четыре от роду, куда-то на один из приисков Магадана. Но и там, "рука закона" дотянулась до него и, "отшлёпав по морде" исполнительным листом, обеспечила тем самым, всю семью, "жирным северным куском", в довесок к хилому семейному бюджету женской династии.
Ты сам, тоже заходи в гости, когда скучно будет, поиграем во что-нибудь, призывно пропищала Наташка недоумевающе пожимающему плечами, (во что, он, пацан, будет играть с девчонкой?), Андрюше. Встала и, как взрослая, выламываясь коротконогим детским тельцем, пошла к воде.
Андрюха! Андрюха! Иди сюда, мы жабу поймали, проорал что есть силы Вовка, самый закадычный дружок Андрюши. Сразу же согревшийся, от вспыхнувшего где-то внутри, горячего интереса, Андрюша подскочил и побежал навстречу, выловившим добычу, мальчишкам.
Чего будем с ней делать? деловито "поставил вопрос на совещание" Вовка, крепко держащий за заднюю лапу, некрупную, чуть больше обычной лягухи, жабу, надуем её?
Не-не! категорично запротестовали Сережка с Сашкой, вскрытие! Пусть Андрюха-доктор, вскрытие сделает, а то, в тот раз, нам этот придурок Ренат не дал закончить.
Великовозрастный дебил-переросток, непонятно какой национальности, просидевший к каждом классе по два года и, так и, не получивший восьмилетнего образования, нигде не работая, слонявшийся по посёлку и окрестностям, "ожидающий" когда его: или заберут в армию, или посадят, влез неделю назад в увлечённую игру мальчишек, хотя его "об этом никто не просил". Подойдя поинтересоваться, чего это там затеяла "сопливая мелюзга", увидав устроенный, внутри заинтересованно сопящего и галдящего круга пацанов, "анатомический театр", весь от лба до пояса покрытый красно-гнойными прыщами, "чучмек": сначала, отскочив от удивлённо притихших мальчиков, блеванул под ближайший куст; потом, заорав как бешеный, вращая выпученными, как у поломанной куклы, зенками; заталкивая назад в плавки, высовывающийся из них, эрегированный до деревянности, член; разогнал всех немногочисленных купальщиков, торопливо похватавших свою одежду и разбежавшихся кто куда. Как судачили позже, об этом, в посёлке, у тот же день, часа два или три спустя, Ренат напал и попытался изнасиловать свою четырнадцатилетнюю соседку. В субботу, после обеда, когда на всех дачах полным полно народа. Прибежавшие на выручку, отчаянно визжащей девчонке, соседские мужики, оторвав "волчару" от полурастерзанной "овцы", как следует поколотив его, поскорее утащили в отделение милиции, пока не появились, куда-то отлучившиеся родители потерпевшей и не прибили бы "гнойного чучмека" насмерть.
А нож есть? деловито поинтересовался у друзей Андрюша.
Есть! Есть! Взяли мы с собой, одновременно крикнули близнецы.
Сашка! Он у тебя или у меня? спросил Серёжка своего, мало похожего на него, брата-близнеца.
У меня! с готовностью откликнулся тот и бросился к набросанным в одну кучу вещам. Порывшись в них, торжествующе показал недавний подарок отца своим сыновьям, вот он!
Так! Хорошо. Пацаны, скомандовал Андрюша, обращаясь к близнецам, сделайте колышки, чтобы нам ей лапы, ну как прошлый раз.
Согласно закивавший Сашка, быстро раскрыл маленький перочинный нож и выстрогал из отломленной его братом, с готовностью протянутой ему ветки, четыре острых палочки.
Прикалывайте, давайте скорее, нетерпеливо поторопил Вовка удерживая вместе с Андрюшей, растянутую за лапы, выскальзывающую из неумелых детских ручонок, жабу.
А что вы тут делаете? раздался сверху Наташкин писк, ух ты, как интересно, девчонка присела на корточки, втиснувшись между Вовкой и деловито объясняющим, внутренне устройство вскрытого земноводного, Андрюшей.
Это похоже сердце, ну этот кишки, понятное дело, это лёгкие, а это что-то непонятное, говорил Андрюша ковыряясь, в дёргающейся время от времени, "лягухе", мелко очень.
Может, печень или почки? предположили, что-то и где-то слышавшие близнецы.
Может быть, согласился Андрюша, не знаю, мелкое очень всё, непонятно, привстав и снова сев над раскуроченным животным, предложил, давайте, пацаны, её закопаем, а то нехорошо просто так оставлять.
Да, да, точно! согласно загалдели друзья. Выкопав ямку и устроив "торжественные похороны" погибшему во благо науки земноводному, мальчишки снова бросились в воду.
Андрей, похлопала по плечу Андрюшу, помывшего руки и нож, убирающего "медицинский инструмент" в Сашкины штанишки, Наташка, а ты откуда это знаешь? Где научился? И почему пацаны зовут тебя Андрюха-доктор?
"Отрубить ему хвост! По самые уши!"(Приговор коту Бегемоту)
Мам, мам, а что, здесь зимой снега вообще не бывает? ошеломлённо таращился шестилетний Андрюша в окно лихорадочно постукивающего колёсами скорого поезда.
Ну почему же, сынок, бывает, ответил, вместо мечтательно уставившейся в окно жены, оторвавшийся от кроссворда Юрий Венедиктович, бывает столько навалит! Ого-го-го, из дома не выйдешь. И метели бывают такие, страх, не зги не видно. Но обычно вот так, всмотревшись в мелькающую за окном сырую холодную степь, ветер и дождь.
Угу, подтвердила, не слыша и не видя никого, думающая о чём то глубоко своём, Надежда Николаевна.
По какой-то странной прихоти заводского начальства родители Андрюши получили вожделенный ежегодный отпуск не летом, а зимой. Расстроившись, попсиховав и попроклинав тех, кто не дал им возможности летом, на целый месяц всей душой предаться своей разлюбимой даче, Юрий Венедиктович и Надежда Николаевна решили съездить на родину, на которой не были с тех пор, как уехали "покорять" Москву. Радости Андрюши не было предела: во-первых, вместо скучного безделья в городской квартире, в которой и сами то родители не знали чем заняться, путешествие, и не куда-нибудь, а в "сказочную страну", где овощи и фрукты растут сами собой, а не так как здесь, в подмосковье, "бьёшься-бьёшься, сил не знаю сколько тратишь, а урожай так себе", где дождь всегда вовремя, солнце теплее, трава зеленее, небо голубее и т.д. и т.п.; в-третьих, никогда не виденные бабушки и родственники, настоящие, которые якобы, души не чают в папе, маме и Андрюше, то есть во всей семье Радченко. А не те, "седьмая вода на киселе", которые "вечно припрутся, потому что им в Москве что-то надо, нахрена б они нам сдались". И которых, мама ещё не решалась, а отец уже научился отваживать. Открыв дверь таким очередным приезжим, изумлённо и непонимающе выпучив глаза на заискивающе приседающих, ищущих ночлег на одну, две ночи, дальним родственникам Юрий Венедиктович приспособился лихо отрекаться от всех и вся:
Кто, кто? Нет, нет! Простите не знаю таких. Нет, нет, что вы, услышав название родного посёлка, никогда там не был. Да и вообще, из Маасквы никуда, как родился здесь так и Да, адрес правильно, и фамилия моя правильно, но всё равно, где-то и чего-то вы путаете. Нет, нет, простите и прощайте. Всего вам хорошего, решительно захлопывая дверь перед совершенно растерянными незваными гостями. И продолжая оправдываться сам перед собой, глухо бормоча под нос и не замечая одобрительно кивающую жену:
Надоели уже, сил нет, всем им в Москву чего-то надо и надо. А у нас что?, гостиница им что-ли? Ублажай их тут, нахрена они нам сдались, ничего страшного, пару ночей и на Казанском как-нибудь перетолкутся, заметив наконец согласно угукающую, довольную жену, помнишь, Надюха, как мы? Две недели там, то на одном, то на другом, то на третьем. Билеты купим и живём. Днём на заводе, а ночью на вокзале.
Хорошо хоть нас тогда в красный уголок при общаге, в конце концов пустили пожить, с готовностью подхватывала каждый раз Надежда Николаевна, а то уже примелькались ментам, ещё б немного и, заарестовали бы и, выслали бы силком.
Ага, живо продолжал, повторяя каждый раз одно и то же, Юрий Венедиктович, три месяца там, на стульях спали, мёрзли прям страх, зуб на зуб не попадал, пока наконец-то, ту каморку в четыре квадратных метра не разрешили занять.
Андрюша проёрзав по полке до прохода и глянув туда-сюда вдоль практически опустевшего плацкартного вагона, вернувшись тем же способом назад, просунулся головой под мамину руку. Отвлёкшаяся от наблюдений сумеречной степи, Надежда Николаевна помогла сыночку вскарабкаться ей на колени.
Ой! Что это?! вскрикнул Андрюша тыкая пальчиком в окно и испуганно прижимаясь к мягкому маминому телу.
За окнами скорого поезда, в стремительно сгущающихся сырых сумерках, вместе с гонимыми попутным северным ветром клочками серо-ватного тумана, то обгоняя вагон, то отставая от него, неслись какие-то страшные чудовища. Похожие то на катящихся кубарем лохматых волков, то на быстро-быстро бегущих на своих тонких лапках громадных пауков, вырвавшиеся, из какой-то страшной сказки, создания до безумия потрясали разум своей неуместностью здесь в реальном мире.
Ничего, ничего это, Андрюша, сама испугавшись увиденного, мама отвернулась от окна, прижав к своей любвеобильной груди голову сыночка, начала успокаивающе поглаживать и чмокать вихрастый затылок, это просто трава такая, перекати-поле называется, её ветром по полю гоняет, она и катается туда-сюда.
Отвлекшийся от решения кроссворда Юрий Венедиктович, напряжённо внимательно вглядевшись в быстро темнеющее окно, недружелюбно забормотал:
Да уж, как вспомню, ладно ещё когда эти кусты сухие, да поодиночке и днём. Тогда понятно что просто трава. А когда, как вот сейчас, темно, они сырые, и от ветра, не поймёшь: то ли катятся, то ли, на самом деле, бегут, как живые, взрослый то, запросто обосраться от страха может, а чего уж там пацан. Нормально всё, сынок, ободряюще кивнул недоверчиво косящемуся Андрюше, не боись, ты же здесь, с нами, а это там. А раз оно не здесь, а там, то можно считать, что его, как бы и нет! Хорошо?
Хорошо, да, хорошо, пап, согласно закивал мальчик, с облегчением ощущая как успокаивается отчаянно колотящееся сердечко.
Они, кусты эти, обычно поодиночке по полю катаются, продолжил воспоминания отец, но бывает, нагонит, набьёт их ветром куда-нибудь в затишок, в ложбинку какую или овражек, а потом порывом сильным поднимет, выкатит оттуда и понеслись они, как стая, действительно, помню, после, армии уже, дело было, не пошёл я со всеми с дальней фермы, специально задержался, комбикорма полмешка притырил, чтоб домой. Иду, а погода, вот как сейчас, ага. И время, то же самое, прям перед новым годом. Иду, уже огни поселковые замелькали, крутнулся я, мешок перехватывая, оглянулся ненароком, а ветер в спину, сильный такой. Глядь, а они "скачут" прям на меня, по дороге! Я мешок бросил и тикать. Никогда в жизни так быстро не бегал. Только когда до крайнего дома, где Филимониха бабка жила, добежал, очухался. Понял, что к чему, и, из-за чего, мне это померещилось. Но всё равно, домой зашёл, топор взял на всякий случай, чтоб на душе спокойнее, и назад. Дошёл до того места, а мешка нет! Кто-то утащил, пока я туда-сюда, а кто, хрен его знает, вроде б и не должны, ночь уже считай была. Помнишь, Надюха?
Не помню я этого ничего, сухо-враждебно отозвалась жена, ты тогда не со мной, а с этой жил.
Поезд остановился на железнодорожной станции районного города всего на две минуты. Одиноко выпрыгнувшие из вагона Юрий Венедиктович, Надежда Николаевна и Андрюша, сразу же, побрели в здание вокзала, устраиваться на ночлег, так как автобус "домой" был только утром.
Ох, ну слава богу, облегчённо вздохнула мама, узнав, что есть свободные места в гостинице, хорошо как, возражая на ворчание отца, что холодно и сыро, зато все вместе, в одной комнате, и не в зале ожидания, на сквозняках этих.
Родители встали утром тяжёлые, уставшие от бессонной ночи. Они оба, по видимому, так и не уснули за всю ночь, потому что, и, сам плохо спавший, Андрюша мало-мальски угревшийся в маминых объятиях, постоянно просыпаясь от, холодными змейками, проникавшего под одеяло сквозняка, сквозь сон слышал их тихое бормотание, разговор о, чём то, странном и непонятном.
Умытый утром в пропахшем лекарствами, из-за находящегося рядом медпункта, гостиничном туалете, напившийся в привокзальном буфете еле тёплого, абсолютно безвкусного чая и накормленный недожарено-подгорелой яичницей, Андрюша слегка задыхаясь от нетерпения всматривался в серо-унылую степь. Ну, когда же?! Когда уже появится эта "сказочная страна", этот "вожделенный дом", где всё, абсолютно всё, прекрасно? Отчаянно завывающий, прыгающий как козёл по разбитой, полу асфальтированной дороге, "Пазик", наконец-то приткнулся к конечной остановке И началось.
Большая часть из стоящих на остановке, одетых в ватные телогрейки и укутанных в тёплые платки женщин встречала их. Увидав машущую им в окно маму, встречающие загалдели как стадо гусей и ринулись к автобусу. Первым заскочил в него ражий мужичина, мимоходом хлопнув рукопожатием Юрия Венедиктовича и чмокнув, приобняв, Надежду Николаевну, схватил и на руках вынес из пустого автобуса Андрюшу: