Дарина Долен
Цветы
Посвящается моему мужу. Я люблю тебя
Мне кажется, что мы в самом начале, хотя я любил тебя миллион лет.
(I feel like this is the beginning/Though I've loved you for a million years) Стиви Уандер, You Are the Sunshine of My Life.
Глава 1
Всю жизнь я слышал, что пути господни неисповедимы. Мне казалось, что это лишь пафосные речи. В нашем веке социальных сетей каждый хоть немного пророк, философ и вдохновитель.
Сейчас 2022 год, и я еду на скором поезде в глухомань из-за непонятной истории и неизвестных мне людей.
Размеренный стук железнодорожных колес вводит в медитацию, хочу я того или нет. Мелькающие пейзажи ни с чем не спутаешь: есть в них свой изюм. Мне доводилось бывать за границей и посещать разные места. Многие ландшафты напоминали друг друга, но русским видам я аналогов не сыскал. В них есть что-то аскетичное, простое и мрачное, а с другой стороны открытое и по-детски светлое: вот дверь, вот порог, входи. Тебя никто не ждет, но никто и не осудит за нежданный визит. Возможно, поэтому я и остался в России: попытать счастье и стать независимым журналистом, добывающим новости для людей, которые жаждут правдивых, леденящих душу историй.
Что скрывать: я и сам таков. Мне хочется что-то искать, верить, что жизнь не квадратная коробка, не четыре стены, в которые можно упереться, смириться и остаться там, так и не глотнув воздуха, не услышав ни одной новости, скандала, интриги.
Нет ничего лучше истории: правдивой, пугающей, придуманной, неважно какой. Лишь истории позволяют нам узнавать новое о других людях. И пусть это чаще всего сплетня, пропущенная сквозь мясорубку различных мнений и дополнительной информации, нестрашно. Главное сохранить суть. Я видел в тиктоке, как ученые доказали, что почти все вокруг ложь. Даже стена, на которую ты смотришь годами, может оказаться миражом в твоей маленькой черепной коробке. И если в мире так мало правды, стоит ли вообще от чего-то отказываться? Тем более от историй.
Еще в далеком детстве я решил, что лучше сплетен нет ничего на свете. Их всемогущество неоспоримо, их скорость быстрее пули, они спасают и губят. Их пишут в журналах, обсуждают, они рождают шедевры литературы, музыки, театра. Они наполняют жизнь каждого человека на земле. Не спорь, я знаю, что и ты знаешь кое-что. И я вскоре, когда мой поезд прибудет на место, надеюсь, узнать что-то большее.
Каждая женщина во дворе слышала кое-что о своей соседке, ее муже и отпрысках, о чем стоит по секрету шепнуть в надежное ухо. Я ставил эксперименты на этих жадных до слов дамах: одной невзначай говорил одно, второй второе, третьей третье.
Однажды две женщины подрались, когда спорили о соседке Марине и ее муже Сереже. Каждой из них я, с глазами плачущего ребенка, рассказал разные версии одной истории: одной пока мы стояли в очереди в «Пятерочке», в тот момент мне очень нужен был чупа-чупс, второй в аптеке на углу нашего дома, тогда мне понадобился аспирин для мамы.
Они были так уверены в том, что я им наплел, что нападали друг на друга, как обезумевшие курицы. И знаешь, что самое важное? Они забыли про источник информации! Эти женщины свято верили в свою правоту, и мелкий доносчик исчезал на фоне фразы «я знаю».
Сомневался ли я в выборе профессии? Нет. Никогда.
Сейчас мне двадцать семь, я веду паблик «Летняя сплетня», где размещаю истории, кропотливо собранные со всех уголков страны. Благодаря мне ты во время скучного обеда узнаешь леденящие кровь подробности о найденном в Финском заливе теле, о семье, которая сошла с ума в Новороссийске или о том самом чемодане. Мои видео собирают множество просмотров в интернете, ведь я кладу в рот обывателю пилюлю от скуки. И ты всегда вернешься ко мне, потому что, пусть на время, но ты ощущаешь, что кто-то живет хуже тебя. На секунду твоя нелепая жизнь становится не такой уж и сраной. Конечно, это крючок, с него сложно сорваться. От таких, как я, не уходят. Ты сам возвращаешься ко мне, к моим историям.
Все эти сплетни заставляют твою кровь кипеть. Тебе хочется обсудить их. Ты знаешь, о чем поговорить с коллегами, кроме поганой и опостылевшей работы. Может быть, даже начальник слышал эту страшную историю. А если нет? Нужно рассказать. Это возможность блеснуть, стать ближе к высокопоставленному заду. Прижаться щекой к элитной булке, почувствовать успех, пусть и на секунду. Как же это сладко.
Видишь, информация, какой бы она ни была, наделяет тебя силой и властью. Один умный человек назвал информацию ремеслом. Я бы добавил, что информация это дар.
И сейчас, возможно, впервые за всю мою жизнь, я нащупал бомбу. Как только этот слух лизнул кончик моего уха, за час были куплены билеты и собран походный чемодан. Я не стал тратить время на обед и выяснение подробностей. Я даже поссать не сходил. Все это померкло. Если хоть доля из того, что я слышал, правда, то я самый счастливый на свете торговец слухами. Я снова стал мальчишкой, что мчит навстречу приключениям. Я Бильбо Бэггинс, и у меня есть свое кольцо! Ах да, меня зовут Славик, приятно познакомиться.
Птичку, что принесла эту золотую весть на хвосте, зовут Инга. О, она мой драгоценный информатор!
Мы вместе учились до девятого класса. Она так же, как и я, обожала грязные словечки, собирала их по всей школе. Не брезговал подслушивать учителей и даже бывать в мужском туалете.
Мы сдружились сразу. Инга собирала для меня слухи, а я уже складывал их в истории. Мы записывали все в тетрадь, тщательно обговаривали подробности на случай, если станут расспрашивать, придумывали пути отхода, если не поверят. Мы дудели в одну дудку. Вся школа была подписана на наш канал, хоть он и был устным. Все ждали новостей от Славика и Инги.
Моя дражайшая подельница родом со станции «101 километр» по направлению Санкт-Петербург Оредеж. Это было место ссылки для неудачников и зэков, туда в конце восьмидесятых годов закинули ее родичей. Они стали плодиться, размножаться, и теперь почти в каждом углу Ленинградской области живет родственник Инги, прекрасно знающий о ее слабости к сплетням.
Когда мы выросли, Инга стала приплачивать родственникам за информацию. Конечно, они с радостью сливали нам все, что происходило в глубинке, в малонаселенных пунктах, поселках городского типа. Мы знали больше, чем любой мент в округе.
Ее мама собрала деньги с брата, отца и других членов многочисленной цыганской семьи и отправила Ингу учиться в Питер. Она жила в общаге и в девятом классе решила, что с нее хватит образования, она умеет читать и писать, а главное слушать.
Один из братьев устроил ее барменом, обучив двум притопам, трем прихлопам, остальное девчонка выучила сама. Инга работала ночью, избегая блеска софитов, чтобы посетители не обращали внимания на ее возраст. Конечно, все прекрасно видели, что ей рано разливать алкоголь, но молчали, улыбались и принимали отличные коктейли из ее рук. А еще они кое-что знали, кое-какую сплетню. Теперь они точно не с пустыми руками вернутся в свою унылую обыденность.
Инга любила свою работу, можно сказать, она нашла себя. Но прилетела грустная весть из дома, и она так же, как я, не умывшись и толком не проснувшись, уехала из города через час, как узнала.
Ее любимая мама заболела, и все вокруг, даже обожаемая работа, померкло. От Инги долго не было вестей, где-то два месяца я был на голодном пайке. Моя сестра по сплетням приносила мне вкусненькое с каждой смены. Бывало так, что за одну ночь я получал пять, а то и больше наводок. Инга возвращалась домой и ложилась спать, а перед этим я выжимал и записывал все до последней капли из ее сонного мозга.
Да, мы жили вместе. И все мои подписчики выросли на рассказах из-за барной стойки, хотя и не знают об этом. Иногда я приходил к ней на работу специально в середине ночи, чтобы народ уже разгорячился. Инга делала мне самый вкусный Лонг-Айленд на свете. А может, и не самый, не знаю. Мне наплевать.
Я садился за барную стойку и слушал, иногда записывал. Люди приходили и уходили, истории текли рекой, а я был огромной хищной рыбой, не знающей сытости.
Мы выросли за этой громадиной. Она с одной стороны, а я с другой. А наши сплетни превращались в правдивые слова, летающие по всему интернету. За каждой барной стойкой была своя правда. Однажды мы даже переспали за ней, когда лайки к статье перевалили за сотку. После этого мы как раз съехались. Все шло своим чередом, но помешала болезнь ее матери.
Этой ночью она позвонила мне и рассказала, что похоронила ее. Я попробовал посочувствовать, но она быстро перевела тему. Она приберегла сладкое для меня, но действовать нужно было быстро.
На этот раз она узнала об этом не от родственников, а из группы для барменов в интернете. Они говорили о странной истории, прогремевшей в пригороде, и один из них был в ней замешан. Подробности не уточнялись, но Инга сказала, что это дело заинтересовало ее максимально, но сама она не может в данный момент развить эту сплетню, поэтому просит меня заняться ей лично.
И вот я здесь, мчусь на поезде в Лугу, что под Питером, любуюсь пейзажем за окном и думаю о барной стойке. Сам городок меня не интересовал. Место, куда лежал мой путь, называлось Заклинье маленькая деревня в трех километрах от Луги. Если бы не эта история, я бы никогда и не узнал, что такое богом забытое место есть на карте. Хоть и первое упоминание о нем появилось аж в 1500 году.
Посмотрев фотографии, я убедился, что это мрачное, заброшенное поселение, не более чем на три тысячи жителей. Единственным его достоинством была природа.
Поезд сбрасывал скорость, голос из громкоговорителя рассказал мне, что будет дальше:
Следующая станция город-герой Луга. Пожалуйста, при выходе заранее проверяйте свой багаж. Счастливого пути! вот и все, прощай уютный вагон. А ведь мы были с тобой вместе добрых два часа.
Я последовал совету и тщательно проверил вещи. Планшет, телефон, паспорт, деньги, небольшая фляга коньяка пятилетней выдержки, ручка и блокнот. Зачем мне блокнот? Просто привычка еще с тех времен, когда мы с Ингой перекидывались записками, оставляли тайные послания. Да и вообще эпистолярный жанр мне мил по сей день.
Я надел походный рюкзак, окинул взглядом место, на котором сидел. На относительно белой поверхности квадратного откидного столика осталась лишь кружка с недопитым чаем, куда я добавил немного коньяка. Я забрал вещи и двинулся к выходу, поезд уже подъезжал к обещанной остановке.
Немногочисленные пассажиры медленно стягивались к выходу, никто не торопился. Некоторые так и остались сидеть на своих местах. В вагоне пахло курицей гриль, беляшами и прочей едой. Похоже, что это негласная традиция чем-то перекусить в пути. В этом простом действии проявляется радость детства: жевать что-то вкусное, пока стучат колеса.
Поезд совсем замедлил ход и влез на вокзал. Тук-тук, тук-тук, победоносный гудок, и вагон остановился. Отрылись двери, и все пассажиры потопали прочь по своим делам, в свои жизни.
Вокзал в Луге непримечательный: стены выкрашены в бежевый цвет, в общественном туалете запах мочи и той самой хлорки. Там же старые деревянные стулья и скамейки вели бой не на жизнь, а на смерть. Кто выигрывает, сказать сложно, скорее, в этой битве не будет проигравших.
Пара киосков: один с пирогами, беляшами, чаем и кофе «Нескафе» из пакетика, второй продавал газеты «Комсомольская правда» и «АИФ» с кроссвордами и разными байками из жизни звезд. На обложке одного издания красовались Киркоров и Басков. Про них я тоже писал, подогревал слухи о романе и был очень доволен: все-таки люди легко верят во все, что ты можешь обозвать «фактом». Я улыбнулся и направился к выходу в город.
Маленький ребенок, проходивший мимо вместе с замученной молодой женщиной, устроил сцену из-за какой-то важной для него проблемы. Может, мама что-то ему не купила, может, он хотел писать или просто устал. Но истерика была жуткая: у парнишки скривилось лицо, и он изо всех сил колотил мать свободной рукой. Мне стало грустно за эту красивую женщину и радостно за себя: никаких детей у меня нет. И даже собаки.
Всегда можно найти проблему, если ты что-то не хочешь делать. Но признаваться в этом стыдно даже себе, и ты выискиваешь целый список причин:
Я легко сделал бы это, но
И поехали: проблема в дороге, погоде, деньгах, здоровье бабушки или кошки. Проблема, проблема, проблема! Ты можешь даже сломать ногу сдуру, лишь бы не делать то, что на самом деле не хочешь, например, из-за страха или неуверенности в себе.
Я это заметил еще в детстве. Но любовь к слухам и желание заполучить в коллекцию самые ценные слова пересиливали все страхи. Каждый раз, когда искал отмазку, когда боялся и хотел отступить назад, я делал титаническое усилие над собой:
Все, что меня пугает, я обязан осуществить. Не бойся сказки, бойся лжи.
Так я говорил себе и делал шаг вперед. Иногда мне казалось, что глаза мои закрыты и я иду в пустоту, не ведая, есть ли впереди обрыв. Я не знал, вернусь ли целым. И все же это того стоило. Единственное, что осталось и заставляло смотреть на себя с уважением и трепетом это последствия. Любое действие имеет последствия, абсолютно любое.
В Луге сырой и теплый воздух. Она южнее Питера, и если проехать еще дальше, то доберешься до Нижнего Новгорода. Но в этот раз моя остановочка здесь.
На машине я не поехал намеренно, опасаясь пробок и аварийных ситуаций на дороге. К тому же, что скрывать, водитель из меня дрянной я стопроцентный пассажир. Бывало такое, что я засматривался на дерущихся в центре бомжей и с открытым ртом въезжал в зад иномарки. Или как-то раз долго разглядывал, как мне показалось, самый уродский в Питере рекламный проспект. Полез за телефоном, чтобы сфотографировать и написать разгромную статью про некомпетентных сотрудников. И случайно нажал на газ. Очередной штраф, разборки, упущенное время и потерянное достоинство.
Дэпээсники меня знали и даже прозвище дали «Горе-баранка». Иногда называли просто бараном. Поэтому мою машину водила Инга, на ней никакое погоняло не висело. Она прекрасный водитель, шикарная любовница и отличный, преданный друг.
С этими мыслями я очнулся недалеко от вокзала, на большом открытом рынке, где каждый торговал, чем хотел. Кто закатками, кто ножами, кто свежей рыбой. Картошка, детские велосипеды, шмотки прошлого века, самовары все можно было найти здесь за относительные копейки.
Рядом с рынком проезжая часть, где приткнулись таксующие мужички, к ним я и пошел. Окинув всех взглядом, я остановился на пожилом мужчине с седыми волосами, сигаретой «Прима» и в кепарике, именно в таких головных уборах ходят в пригородах. Одет просто: брюки, видавшие виды, свитер мохнатых годов и сверху кожанка. Он улыбался и что-то рассказывал соседу, щелкающему семечки. Тот его внимательно слушал.
Как только я подошел, мужчина переключил внимание на городского мудачка и возможность заработать.
Здравствуйте, уважаемый! Куда вас подбросить? Все дороги знаю, куда скажете, отвезу. Я Петрович, сам местный, и все мои предки отсюда. Так что не стесняйся, говори куда нужно, он улыбался, смотрел на меня ясным взглядом, голубые глаза еще не растеряли былую внимательность.
Мне нужно в местную деревню, Заклинье называется. Она в трех килом
Знаю я, сколько километров, мужичок прервал меня, махнув рукой, словно отгонял жирную муху. Не учи ученого, садись давай. Пятьсот рублей, он немного поменял тон, будто расстроился или напрягся.
Конечно же, цену он загнул, по-хорошему тут двести, и то с натяжкой. Но мне захотелось поехать с ним, деньги стали неважны. Я как будто попал в другой мир, в котором пока ничего не понимаю, а местные смотрят на меня и посмеиваются из-за моего любопытства и глупости. Думаю, они сразу повесили на меня ярлык «городской», а значит, я неженка и у меня есть деньги. Они правы, и я согласен сыграть в эту игру.