Петрович сел за любимую, потертую годами баранку. В машине мурлыкало радио «Ваня». На сиденьях лежали массажные накидки. Они состояли из круглых деревянных шариков, собранных в одно полотно, и помогали людям, которые много сидят и мало двигаются. Благодаря такой нехитрой конструкции кровь не застаивается. Старый, но рабочий метод.
Несколько маленьких православных икон, бумажки, папиросы, кроссворд из того самого киоска, кусок пирога, завернутый в салфетку, в этом доме на колесах было все, что нужно в дороге и дорого сердцу хозяина.
Я хотел сесть на заднее сиденье, как делаю всегда в такси. На переднем я езжу только с Ингой, и только потому, что могу прикасаться к ее руке или приставать к ней, пока горит красный свет.
Что ты как баба, ей-богу? Садись вперед, водила стал убирать объедки и журналы с соседнего кресла. Огрызок яблока он попросту выкинул в окно.
Да ладно, Петрович, мне тут удобнее, места больше, как можно дружелюбнее ответил я. К моему большому облегчению и даже удивлению мужичок тут же отступил, не продолжая дискуссию на эту тему. Только развел руками и скривил лицо, мол, дело ваше.
Как хотишь, малой, как хотишь, он произносил слова с присвистом, звучало забавно. Садись куда хошь, мне разницы нет, он подождал, пока я закину рюкзак и устроюсь. Как только я закрыл дверь, он нажал на газ, и мы отправились в сторону Заклинья.
Ехали мы не спеша. За окном мелькали серые и белые пятиэтажки, аптеки, торговцы на каждом углу. Собирался дождь.
Конец августа в этом году выдался более холодным, чем обычно. Меня пробирала дрожь, я зябко укутывался поглубже в свитер, прятал руки в нежную, теплую ткань. Мне захотелось чаю с абрикосовым печеньем. На миг я забыл о своей миссии, заскучал по дому, а еще больше по Инге. Она заваривала потрясающий чай на травах и фруктах.
Так зачем пожаловал, милок? Петрович сверлил меня глазами через зеркало заднего вида, его острый взгляд был направлен прямо на меня. Мне кажется, врать таким людям бесполезно. Может быть, они не подадут виду, но сразу учуют ложь. Эту особенность я замечал у деревенских жителей.
Да так, я журналист из Питера. Слышал, что в деревне ходят необычные слухи о парне из местного бара. Захотел узнать об этом побольше. И
Вот оно что, Петрович снова перебил меня. Знаю я эту историю. Странная ситуевина. Не верится, конечно, но много фактов. Хоть в ментовке ничего не сказали толком, но в народе разное говорят. И само Заклинье многие стороной обходят.
Мужичок расслабился, видимо, понял, что я врать не собираюсь. Он не скрывал радостную улыбку. Конечно, он знал здесь все, а я глупый городской паренек вступил на его родные земли. Это тешило самолюбие.
А что такого в этом Заклинье? я сделал максимально идиотский вид, вытаращил глаза. Я умел прикидываться глупым ребенком, чтобы умные взрослые на волне тщеславия выложили все подчистую, с добавкой и примечаниями.
Шо там, шо там. Местечко то, прямо скажем, темное. Сколько помню себя, бабки мои обходили его стороной, а сплетней пруд пруди. Говаривали, что жила там богатая семья и владели они всеми крестьянами. Десять дворов было, и все ихние. Слыхал, что при этих господах в деревне мыза была, там они все и гнездились.
Чтобы не перебивать Петровича, я быстро загуглил слово «мыза» и узнал, что это отдельно стоящая усадьба с хозяйством. Поместье другим словом.
Бабки говорили, шо семья необычная была. Много они про травы лечебные знали. Если кто-то в округе заболевал: скотина али человек, все к ним на поклон шли. Любили их, хоть и боялись. Говорят, что не старели они, все красивые и молодые были.
В 1870-х годах крестьяне выкупили свои земляные наделы и стали собственниками. И семья поредела, господ становилось все меньше и меньше. Кто-то уезжал, кто-то умирал. Потихоньку люди приучились жить без них и их зелий. И в какой-то момент из семьи не осталось никого. Но небольшой дом стоит на месте той мызы до сих пор, и простые люди как жили там, так и сейчас живут. Мы с Луги стараемся туда без повода не суваться. Вот, что я знаю, сынок.
Я ехал молча, внимательно слушая Петровича и делая пометки в блокноте.
Ах да, фамилия у них еще такая, ненашенская. Заковыристая. Как же? На «В», точно на «В».
У меня кровь застыла в жилах. Инга говорила о фамилии той девушки. Вильбоа. Я еще подумал, что для глухой деревни фамилия, прямо скажем, чужеродная.
Из башки вылетело, старый котелок, бубнил себе под нос Петрович. Мне показалось, что он прекрасно помнит фамилию, но хочет вытянуть побольше информации и узнать: к кому я еду. Я зажался, мне не хотелось вестись на его манипуляцию. И я ничего лучше не придумал, чем сказать:
Ничего, в следующий раз вспомните, наверняка еще увидимся. Петрович замолчал, внимательно посмотрел на меня и мою фальшивую улыбку и ответил лишь:
Конечно, свидимся, сынок. Деревня-то маленькая, земля круглая, он поддал газу.
***
В Заклинье все было вперемешку. Пятиэтажки, деревянные домики, завалившиеся заборы, остатки сараев и других построек, ущербные детские площадки, если это можно было так назвать: шины, наполовину закопанные в землю, самодельные качели из палок, заржавевшие железяки. Но природа и сама земля дышали благородством, гордо стоял красивейший лес, возвышаясь над всем людским безобразием.
Петрович высадил меня посередине деревни. Нужный дом я не назвал, решил, что сверюсь с картой или спрошу у местных. Вручив мужичку мятую купюру, я попрощался.
Удачи тебе, сынок! Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, и наши края по телевизеру покажут.
Спасибо, Петрович, до свиданья, я не знал, что сказать, и не хотел ничего обещать.
Мужичок уже тронулся с места, но остановился, опустил окно до конца, сдал назад, чтобы поравняться со мной. Я все еще стоял на месте. Петрович посмотрел мне в глаза и сказал:
Дом ихний в самом конце. Иди в ту сторону и все узнаешь.
Чей дом? я решил не выключать дурака.
Хе-хе, Петрович, помотав головой, широко улыбнулся, обнажив золотой зуб. Ах да, вот тебе мой телефончик, выбираться-то тебе надо будет отсюда. А то сотрешь свои городские боты и издохнешь в канаве, как собака плешивая.
Он протянул клочок бумаги прямоугольник, неровно вырезанный ножницами, подобие визитки, но на ней не было ни имени, ни предоставляемых услуг. Только номер телефона, написанный жирной, синей шариковой ручкой.
Я не хотел брать бумажку, но пришлось. Петрович махнул рукой и уехал, оставив меня глотать пыль от колес его роскошного авто. У него были самые чистые белые «жигули», что я видел.
Я посмотрел в сторону, указанную таксистом. Ничего не оставалось, как пройтись по деревне и осмотреться. Я стал настороженным, даже напряженным. Вокруг не было людей, тишина звенела. Все застыло. Казалось, воздух тугой и ленивый подчинил само время, и оно замедлило шаг. Или вовсе решило присесть на пенек и отдохнуть.
Какое-то время я стоял, озираясь по сторонам, голова от чистого воздуха начинала кружиться. Привыкнув к городской суете, родному запаху бензина, пыли, чужим духам и мусору, оставленному нежиться под солнцем, здесь я ощутил нечто совсем иное, почувствовал разницу.
Мне стало некомфортно: глаза не упирались в многоэтажки, небо было чистым и голубым, его не разрезали на кусочки тонкие нити проводов. Никто не задевал меня плечом в толпе. Я был один.
Тучи, угрожающие дождем, разлетелись, я и не заметил этого, пока болтал с Петровичем. Я жадно вдыхал давно забытые ароматы травы и цветов, прислушивался к шепоту деревьев. Русское солнце вышло и нещадно слепило глаза. Кажется, я слышал даже журчание ручья неподалеку.
Я шел по дороге и все больше привыкал к местности. Заходить во дворы не стал, сразу направился к цели, оставив обшарпанные пятиэтажки позади.
Моему взору открылся деревенский пейзаж. Русское поле, лес, заброшенные огороды, небольшие кучки мусора, стога сена, поджаривающиеся на солнышке, остатки частокола, который когда-то разделял владения на «мое» и «ваше». Одинокий ботинок с оторванной подошвой нежился в траве, ему составляла компанию пустая бутылка из-под водки «Зеленая марка». Пара котов гордо пробегала мимо меня. На мое «кыс-кыс», брезгливо потрясли хвостами и дали деру.
Тишина и теплое солнце усыпляли. Когда я в последний раз высыпался? Нет, правда, когда? Наверное, в глубоком детстве, но я и тогда был тревожным ребенком, с обостренным чувством одиночества, которое приходило ниоткуда, особенно в темноте. Я часто бродил по комнате, пока взрослые спали.
Помню, что самым замечательным навыком стало для меня чтение, как только я его освоил, сразу почувствовал себя легче. В одну из бессонных ночей я увидел на столе отцовскую газету, она была огромная, шершавая и пахла по-особенному: табаком и дешевой бумагой. В ней я нашел откровение: столько слов обо всем, что происходит в стране, в мире. Отдельная страница рассказывала истории людей.
Темы были разные. Например, о заводе: как там все устроено. Статью дополняла фотография толстого улыбчивого работника в каске. Или о рыбалке: какая рыба водится в наших регионах. О ремонте, кулинарии, любви Половину прочитанного я не понимал. Каждое утро у меня был список новых слов, и я спрашивал у взрослых, что значит «стамеска» или просил объяснить, как устроено венчание и зачем людям оно вообще может понадобиться.
Мне отвечали неохотно, считали надоедой, приставалой. Я это понимал, но желание узнать все обо всем было сильнее меня. Становилось неважно: кто и что обо мне думает. Существовали только я и новые знания.
Казалось, с каждым словом я становился сильнее. Иногда я читал так много, что раздувался как пузырь. От информации кружилась голова. Зачем мне пустоголовые сверстники и унылая реальность между ущербной школой и холодным домом? Я становился всемогущ в своей голове, в исписанных тетрадках я создавал миры, в которых было тепло. Ненужная, опостылевшая, чужая реальность оставалась где-то за окном.
С того момента мое одиночество поредело. Тьма рассеивалась, когда я читал, казалось, весь мир говорит со мной. С газетой я чувствовал себя в безопасности. Иногда я придумывал, что это письмо от близкого друга или внезапно появившегося на горизонте дальнего родственника, который спешит поделиться со мной своими странствиями. Некоторые, особенные заметки и статьи я вырезал и хранил отдельно.
Погода в Питере редко бывала приятной, да и играть на улице мне было особо не с кем. Я от природы был слишком худым, неженкой и никогда не любил пачкать руки грязью или бегать за мячом. Мальчишки обожали драться, а мне это казалось глупым. Про девчонок и говорить нечего. Они так громко смеялись, что выглядели по-идиотски, хотелось поскорее пройти мимо них и окунуться в свой мир. Мне нравилось, что никто меня не видит, а я знаю все и обо всех. Я стал создавать свои истории, и скоро в моей жизни появилась Инга.
Она всегда была сорви голова. Темные, кудрявые волосы, острый взгляд, яркие вещи. Она никого не боялась, лезла в драку, если чувствовала угрозу. Она никогда не находилась в одиночестве или в тени. И все же я видел, что ей знакомо это гнетущее чувство. Однажды она протянула руки в темноту и достала оттуда пятидесятикилограммового, бледного мальчишку. Меня.
Пока я шел по дороге и вертел головой по сторонам, в пейзаже сменились декорации, появились новые элементы. Я увидел на земле железные крестики и маленькие оградки. Сначала я даже не понял, что это. Воспоминания, разыгравшиеся в голове от свежего воздуха, унесли меня во времена моего детства.
Я вернулся в настоящее время. Поле не поменялось, только трава стала короткой и желтой. Где-то виднелись проплешины, похожие на черные пятна. Казалось, что кто-то капнул чернилами на неудачный этюд Вангога, вероятно, это дети поджигали траву. И кресты, кресты, кресты повсюду. Они почти все покосились, некоторые даже лежали на земле. Это было кладбище, старое кладбище.
Пока я, как дурак, пялился на эту картину, мой глаз заметил невысокий, двухэтажный каменный дом, с темно-красной черепицей на крыше. Он прятался за высокими деревьями. Если бы не ветер, возможно, я бы и не увидел его. Дом будто подмигнул мне, кокетливо выглянув из-за листвы, и тут же исчез. Дороги не было, но следы от шин и примятая трава указывали лишь один путь, который вел напрямик через кладбище. Я двинулся вперед. История началась.
Глава 2
Возьми мою руку, возьми и всю мою жизнь. Потому что я не могу не любить тебя.
(Take my hand/Take my whole life too/For I can't help falling in love with you) Элвис Пресли, Can't Help Falling in Love With You.
Дорога уводила меня в лес, прямого пути к строению не было. Тропа петляла, и я не видел ее конца. По обеим сторонам, слева и справа, меня подпирали деревья, но мне было нестрашно. Я чувствовал себя в гостях, несколько раз видел белок, которые играючи скакали по веткам и стволам. Их жилище было светлым и чистым, я не заметил мусора или бутылок, что видел ранее в деревне. Воздух здесь казался еще свежее, еще слаще.
Я слышал птиц. Они не переставали петь, когда я проходил мимо. Мне чудилось, что они возвещают о моем присутствии, о новом посетителе, прибывшем в их страну. Я не осознавал, что ступал тихо, дышал медленно и глубоко, смотрел во все глаза, чтобы запомнить все оттенки зеленого цвета. В тени он был изумрудным и холодным, а на солнце превращался в светлый и радостный салатовый. Когда лучи проникали в чащу, казалось, что этот освещенный кусочек вот-вот растворится и, как в сказке, останется светом. А я все смотрел и смотрел, мне хотелось все запомнить.
Никогда толком не знаешь, что таится впереди. Ожидания чаще всего никак не связаны с реальностью, с возрастом это приходится принять. Заглядевшись на лес, я забыл куда иду. Пейзаж меня поражал.
Я продолжал путь, почти полностью выпав из реального мира. Моим глазам открылась невероятная картина точно иллюстрация к сказочному рассказу. Я заметил красивейшую кованую ограду среди цветов и яблонь. Я никогда раньше не видел такого количества цветущих кустарников диковинных сортов.
В воздухе витал божественный аромат, летали пчелы, шмели и бабочки, птицы пели громче обычного. Зачарованный этим видом, я подходил все ближе. Ограда была старой и выглядела, точно работа художника: цветочный узор, тонкие линии, изысканные завитки, изящные переплетения. Она была сделана не для защиты, только во имя красоты. Потрясающее творение рук человека!
Я уже вплотную подошел и, кажется, забыл, как моргать. За оградой стоял каменный дом цвета благородной охры, с белеными окнами. Крыша оказалась темно-зеленой. Видимо, солнце сыграло с моим зрением шутку: могу поклясться, что издалека видел красную черепицу. Строение выглядело небольшим, уютным и чистым, мне захотелось наконец-то увидеть хозяина. Но как? Просто войти? Это невежливо. А кричать и нарушать эту святую тишину я попросту боялся.
Пока я топтался, в доме что-то упало, и зазвучала музыка. Она струилась из приоткрытого окна. Я решил, что это знак, и пора обозначить свое присутствие.
Здравствуйте! Меня зовут Вячеслав, я журналист из Санкт-Петербурга, назваться Славиком в таком месте я не решился. Ответа не последовало, только еще раз что-то брякнуло в доме.
Прошло минут пять. Я уже думал войти, как на пороге появился высокий молодой человек со светлыми волосами. Ростом почти с дверной проем, на широких плечах была белая льняная рубаха, на ногах свободные штаны из такой же ткани светло-серого цвета. Парень стоял босиком, вытирая руки полотенцем. Отличное телосложение: пропорциональное, стройное, мускулистое тело, точно его сотворила сама природа. Таких красавцев в городском зале не встретишь.