У Рудольфа была еще заветная стопка писем и открыток, перевязанных ленточкой. Письма от Нелли, открытка от мамы Тимофей, оставшийся в третьем взводе, всю весну подтрунивал над приятелем: мол, вместо дела сидишь над листом бумаги, а личного времени остается всего ничего. Лучше подворотничок подшей. Писать домой Тимофею было лень, и поэтому писем он не получал. И завидовал. Рудольф ухмылялся и продолжал писать. Впрочем, подворотнички он пришивал быстро. И аккуратно.
Напротив Рудольфа с Кононом, у окна, через большой проход, расположился молчаливый солдат складный, но полноватый, с большими щеками и заметными усами, которые у Рудольфа с Кононом только пробивались. Спокойный и размеренный, но явно с твердым стержнем внутри. А рядом с ним сосед тоже очень спокойный, улыбчивый, высокий и мощный, с открытым лицом без усов, с широко посаженными глазами и большим твердым подбородком.
Звали их Егор и Иван, и были они на год старше Рудольфа с Кононом предыдущего призыва. Рукастые оба, это Рудольф заметил сразу. Чувствовалась у обоих хорошая подготовка, умение работать с техникой и любовь к ней. А Иван, кстати, был одним из «гатчинских» мотористом. Он сразу же располагал к себе.
В дальнем углу, у окна, на освободившихся местах устроились два шумных и одновременно заносчивых парня, Григорий и Мартын. Оба тоже были из «гатчинских», дело свое знали, но с молодыми солдатами вели себя холодно, почти не замечая при разговоре или покрикивая на них во время работы. Общались только со своими. Рудольф про себя хмыкнул: чай не баре, выдюжим. Вон, Иван тоже из Гатчины, а носа не задирает. И вообще, главное это аэропланы. А они рядом. Сегодня дотронулся
После отбоя Конон прошептал:
Оно такое гладкое и легкое Знаешь, Рудольф, я как будто другим стал, как до крыла дотронулся. А как соберем
Да. Рудольф лежал, задумчиво закинув руки за голову. И мы увидим, как он полетит Аэроплан
Как не со мной все Конон мечтательно вздохнул, а потом повернулся на бок, причмокнул и засопел.
Работа на аэродроме кипела. Пахло свежераспиленным деревом, глухо стучали топоры и молотки авиаотряд строил огромный сарай для самолетов, а также несколько сараев поменьше для горючего, оборудования и всяческих подсобных материалов. Руководил работами поручик Фирсов, а главным исполнителем был Григорий Петров один из заносчивых «гатчинских». Он зло орал, гоняя подчиненных ему подмастерьев, но работа у команды шла споро.
Аэродром располагался к северу от города, выше по течению Читинки и примерно на версту дальше летнего лагеря Читинского сбора. Там было большое и довольно ровное поле, с запада к нему подходила река, которая текла от сопок на юг, к Чите, и впадала там в Ингоду. Длинный сарай строили вдоль нее, потому что ветра в Чите дули от сопок. То есть с северо-запада. Аэроплан же должен взлетать и садиться против ветра, как сказал им поручик Фирсов.
Все три фургона с аэропланами уже стояли тут. Тут же была установлена большая палатка, где на козлах торжественно разместились три авиационных мотора. Моторы назывались «Гном». Впрочем, на гномов они были не очень похожи: пять или семь цилиндров, расположенных по кругу, а потом всего несколько деталей вал, масляный насос По сравнению со знакомым Рудольфу автомобильным двигателем Руссо-Балта, мотор выглядел легким и каким-то несолидным, хоть и намного мощнее. Впрочем, так и должно быть: это же авиационный двигатель, и создан он, чтобы летать, думал Рудольф с каким-то трепетным чувством.
Но к двигателям их с Кононом покуда не подпускали, в палатке под руководством Фирсова работали только несколько гатчинских мотористов. Из знакомых там был улыбчивый Иван Красюк. Верховодили младший унтер-офицер Игнатий Городний и смуглый и узкоглазый ефрейтор, Фрол Болбеков. И, конечно, не отходил от моторов насупленный и надменный Мартын Госповский сосед Петрова по казарме. Остальные нижние чины пока что были на подхвате. И все равно, каждый вечер Рудольф, Виталик и Конон, лежа в солдатской палатке на переносных койках, с восторгом перебирали события дня и смаковали приближавшееся невозможное и одновременно ожидаемое скоро начнутся полеты! Прямо здесь, и они сами будут тут же. На аэродроме!
Становилось теплее, все зазеленело, но теперь иногда шли дожди, а по утрам трава была покрыта росой. Самолеты потому не собирали целиком, ожидая постройки большого сарая. Собирали только отдельные части, которые могли уместиться в большой палатке. Рудольф, впервые оказавшись внутри фургона со сложенными частями аэроплана, с интересом принюхался. Пахло деревом, материей, немного касторкой Запах был сложным и приятным. Было в этом фургоне что-то от сундука с сокровищами. Да, собственно, это и был сундук с сокровищем самым недавним и, пожалуй, самым красивым по духу изобретением человечества
Наконец, сборка аэропланов началась. Все три были уже летавшие и слегка потрепанные два «Фармана», с бортовыми номерами 8 и 10 на нижней поверхности крыльев и на хвостовом оперении, и «Блерио» с номером 1. «Долго работали в Гатчине», ворчали сборщики, стараясь максимально очистить обшивку и рамы от потеков масла и прилипших к ним частичек мусора и аккуратно натягивая материю на каркас. Остальные нижние чины, когда удавалось, старались постоять рядом с аэропланом, дотронуться, рассмотреть. Их не гоняли, но дел в отряде полно, а потому глазеющих на аэропланы в сарае обычно было немного.
«Фарманы» большие, с двумя крыльями с каждой стороны, расположенными одно над другим. Крылья крепились к деревянным стойкам и были растянуты стальными тросиками. Такие самолеты назывались бипланами. Крылья были обтянуты материей с двух сторон сверху и снизу. По краям верхней пары крыльев свисали небольшие крылышки элероны. Впереди на длинных балках располагался руль высоты, или, как его назвал Иван, руль глубины. Сзади была рама, не обтянутая материей, на ней крепилось вертикальное оперение, и еще два небольших горизонтальных крыла, одно под другим. Двигатель располагался на заднем обрезе нижнего крыла, между ним и сидением летчика находились медные баки с топливом. А кабины у аэроплана не было совсем. Просто сиденье, перед которым установлена деревянная подставка для ног, и по бокам от сиденья ручки управления.
«Блерио» имел только два крыла, такой самолет назывался монопланом. Был он поменьше, выделялся большой прямоугольной рамой позади пропеллера и высокой сдвоенной штангой перед кабиной пилота. От штанги к крыльям отходили стальные тросы. Крылья и горизонтальное хвостовое оперение были обтянуты материей только сверху, а потому снизу хорошо различались деревянные части каркаса. Хвост «Блерио» казался непропорционально маленьким, не верилось, что он позволяет надежно управлять машиной.
И ты видел, как они летали? Конон прищурился на Ивана, когда они вечером закончили работу.
На закате очень красиво, особенно когда аппарат освещает солнце, задумчиво сказал «гатчинский». Он помолчал, потом улыбнулся и закончил: Скоро сами все увидите.
У всех аэропланов под крыльями были шасси, похожие на велосипедные колеса, но у «Фармана» они были защищены длинными дугами, спереди загибающимися вверх, и колес было четыре, по паре на каждую сторону. А у «Блерио» колес было два, стойки, на которых они крепились, были выше.
Иван, неужели колеса выдерживают? Такие хрупкие на вид, а ну как приложишь к земле неловко. Конон, похоже, примеривался к аэроплану, уж больно хитро блестели у него глаза.
Тележка-то? Она крепкая. Растяжки видишь? Иван показал на стальные тросики. Рабочие нагрузки выдерживает. Ну конечно, если со всей дури приложишь, то не выдержит Аэроплану твердая рука нужна.
В хвостовой части аппараты опирались на небольшой металлический стержень, который назывался костылем. Рудольфу это поначалу казалось странным, но потом они с Кононом сообразили: при поворотах на земле так, скорее всего, надежнее. Ведь хвост аэроплана вынесен далеко назад, а значит, и усилие там большое
Как-то раз, после обеда и отдыха, в дождливый день, поручик Фирсов собрал вокруг себя весь состав авиационного отряда. Снаружи лило, по крыше сарая барабанили капли. Но внутри было сухо и уютно, аэропланы в неярком свете выглядели немного таинственно. Внимательно посмотрев на притихших нижних чинов, офицер положил руку на крыло «Фармана» и негромко начал:
Сегодня мы с вами начнем изучать сведения, обязательные для рядового авиационного отряда. По этой дисциплине каждый из вас обязан будет сдать экзамен. Включая «гатчинцев». Осенью мы будем заниматься в классе и у вас будут конспекты. Практические занятия на аэродроме у вас, конечно, тоже будут. Ну а сегодня поговорим про основы. Для начала пусть кто-нибудь попробует ответить мне на вопрос. Только не галдите. Кто хочет ответить, поднимает руку, после моего разрешения называет звание и фамилию, а потом отвечает. «Гатчинские», вы пока молчите. Итак, вопрос: почему летает аэростат? Глаза поручика словно заискрились, когда он слегка улыбнулся в усы и обвел взглядом подчиненных. Наконец, робко поднял руку Егор. Фирсов кивнул отвечай, мол.
Рядовой Крякин. Он легче воздуха
Правильно, Фирсов кивнул. Вес аэростата тянет его вниз. А теплый воздух внутри баллона весит меньше, чем воздух снаружи. И появляется подъемная сила. Вот смотрите.
Фирсов взял два одинаковых гаечных ключа.
Это воздух внутри аэростата. Он приподнял левую руку. Потом кивнул на правую: А вот это воздух снаружи. Пока у них одна температура, они весят одинаково. Что происходит, когда мы нагреваем воздух внутри баллона?
По группе слушателей прошел ропот, теперь поднялось уже несколько рук. Поднял руку и Конон. Фирсов показал на него.
Рядовой Федоров. Нагретый воздух расширяется и выходит из шара. Его там становится меньше, а давление на стенку больше. И получается, что шар с воздухом становится легче.
Правильно, Фирсов кивнул. А потом стал показывать на гаечных ключах. Воздуха внутри баллона становится меньше, он становится легче.
Ключ в левой руке поручика пополз вверх.
Воздух вокруг аэростата начинает выталкивать баллон вверх, как щепку из воды, Ключ в правой руке пошел вниз, потом правая рука оказалась под левой и стала толкать ее вверх. Или как ледышку. Это всем понятно?
Слушатели зашумели и закивали.
Прекрасно. А теперь скажите мне, почему летает воздушный змей?
Рядовой Егоров. От ветра Ветер его поднимает.
А почему поднимает? Фирсов прищурился. Что там такого происходит, что он взлетает вверх?
Теперь ни одна рука не поднялась. Рудольф пытался собрать вместе свои скудные знания, но найти нужного ответа не мог. Про то, что воздушный змей и аэроплан тяжелее воздуха, он, конечно же, читал. Но как они летают?.. Нет, тут знаний слесаря, кузнеца и шоффера не хватало.
Понятно, Фирсов усмехнулся, обведя глазами подчиненных. «Гатчинские»?
Рядовой Госповский, сказал Мартын, подняв руку и увидев кивок поручика. Поверхность воздушного змея создает подъемную силу, когда на нее набегает воздух. И тянет его вверх
Ты понял про подъемную силу? Рудольф лежал, закинув руки за голову, и с удовольствием вдыхал смолистый запах от принесенных из леска к востоку от аэродрома веток. Про набегающий поток я понимаю, но почему он толкает крыло вверх? Как?..
Не очень, вздохнул Конон. И потом процитировал по памяти: Путь вдоль нижней части крыла меньше, чем вдоль верхней. Поэтому воздух над крылом движется быстрее, чем под ним, чтобы соединиться воедино позади крыла.
Это я понимаю. Рудольф помолчал. А сила откуда?
Закон Не помню кого, Конон ухмыльнулся. Чем быстрее движется воздух, тем меньше у него давление. Как ураганом крыши срывает, ты видел? Потому что в доме ветра нет и давление выше.
Не видел. Рудольф помолчал. Ты хочешь сказать, что давление снизу крыла больше, чем давление сверху? Потому что воздух там плотнее?
Да, точно. Конон даже приподнялся на локте. Давление снизу выше, и сила, которая давит на крыло снизу, больше, чем сила, которая давит на крыло сверху. И чем вес. И тогда оно поднимается. И с ним аэроплан.
Хорошо он с ключами показал. Рудольф потянулся и зевнул. Как тот, что снизу, давит на тот, что сверху
Заветный день приближался. На аэродроме построили еще один небольшой сарай для врача, чтобы присутствовал во время полетов. Около сарая с аэропланами и маленького сарая, где хранились бензин и касторовое масло, появились большие бочки с водой, багры и швабры. Моторы были отрегулированы и установлены на аэропланы. Атмосфера в отряде была словно электричеством насыщена: глаза у всех блестели, чувствовался небывалый подъем.
Как назло, Рудольфа уже два дня отправляли чинить грузовик «Заурер». То ли от влаги из-за дождей, то ли по какой-то другой причине, но у него все время сбоило зажигание. Свечи забрасывало бензином, и в конце концов мотор глох. Свечи приходилось выкручивать и чистить, а потом все начиналось сначала: полчаса работает нормально, потом начинает чихать, трястись и глохнет снова.
Понимая, что он может пропустить начало полетов, возясь с автомобильным мотором, Рудольф в конце концов решил заменить вообще все провода в двигателе. Фирсов хмыкнул, оценивающе посмотрел на подчиненного, но решение одобрил. И вот теперь, методично и сосредоточенно, но максимально оперативно, молодой человек возился с машиной. Просил кого-нибудь в помощь не дали: полеты на носу. В конце концов, справился сам. Теперь грозный «Заурер» заводился «с полтычка», как прокомментировал Конон. И не глох. А Рудольф мог присутствовать на аэродроме.
После обеда и отдыха они гоняли моторы. Важно было отрегулировать каждый цилиндр так, чтобы двигатель работал ровно. Фирсов ходил от аэроплана к аэроплану, внимательно глядя на работу мотористов. Теперь у «гатчинских» было по два помощника, из самых смышленых. И все они, как заботливые пчелы, сейчас вились вокруг крылатых аппаратов. Немного поодаль от самолетов, выкаченных из сарая на траву летного поля, стояли ящики с инструментами и бидоны с бензином и касторкой. Двигатели выводили на максимум, клубы синего дыма от больших оборотов легким ветерком уносило на юг. Все было готово, и Фирсов наконец произнес, весело и немного торжественно:
Сегодня летаем.
Солнце периодически пряталось за легкие кучевые облака, которые медленно тянулись на юго-восток. В какой-то момент на аэродром наползла большая туча, но дожем не пролилась. А ближе к вечеру небо очистилось совсем, ветер почти утих. До заката было еще три часа, когда на летное поле вышли еще два летчика капитан Прищепов и поручик Поплавко, а вместе с ними ротный врач Мишин. Пилоты посовещались и пошли в офицерскую палатку. Переодеваться к полетам.
Вышли из палатки они, как средневековые рыцари. Кожаные куртки и штаны, заправленные в теплые сапоги, кожаные рукавицы, на головах высокие пробковые шлемы с большими очками. И разошлись по аэропланам: Прищепов на «восьмерку», Фирсов на «десятку», Поплавко на «Блерио». Около каждого аэроплана выстроилась команда выпускающих во главе с нижним чином хозяином аппарата. Мотористы стояли в сторонке, оживленно переговариваясь. Их работа окончена, теперь дело за летчиками.
Внимательный осмотр пилоты обходили аэропланы, приглядываясь ко всем деталям, пробуя растяжки, все трое были очень серьезны. Наконец, Прищепов залез на пилотское место, повозился на нем, усаживаясь удобнее, и механик подошел к винту. Крутанул раз, другой, подсасывая в цилиндры бензин, и двигатель, еще не до конца остывший, запустился. Прищепов, газуя, подбирал нужный режим. Наконец, удовлетворенный, дал максимальные обороты, и его «Фарман» медленно покатился вперед. В этот момент запустился мотор у «десятки», но глаза Рудольфа были прикованы к «восьмерке».