В общем, соблазнила. Рудольф и не сопротивлялся особенно, потому что похоть немедленно взяла свое. Это не было похоже на их романтические отношения с Ирмой. Здесь рядом было женское тело красивое, страстное, в полном соку, которое жадно требовало и брало свое. Она учила его каким-то премудростям, откровенно наслаждалась, и Рудольф теперь возвращался в свою кровать только под утро, а уже после обеда начинал представлять себе следующий вечер. В доме все делали вид, что ничего не происходит: спорить с Марией было себе дороже, а молодые хозяева ее любили.
И вот теперь Рудольф, пригревшись под одеялом и шинелью, вспоминал обводы ее фигуры, стоны, ласки и объятия. Впрочем, долго так лежать было невозможно: вихрь желания начинал закручиваться в сознании жаркой бурей, и тело ныло. Приходилось вставать, натягивать ледяные сапоги и идти в умывальню, где около еще одной печи стояла бочка с такой же ледяной водой. Плеснешь в лицо, подышишь станет полегче. Так они и бегали мимо дневального по очереди, а за стенами казармы завывал ветер.
Холодно, очень холодно было и на плацу. Поскольку Монголия находилась рядом и нападение монголов или китайцев могло случиться в любой момент, молодых солдат 2-го Сибирского стрелкового корпуса ускоренно тренировали владеть винтовкой. И упражнения по приготовлению к стрельбе, и фехтование все происходило на плацу, под ярким читинским солнцем, на ветру да на морозе. Или на стрельбище Пальцы мерзли, ноги в сапогах леденели, шинель не грела, башлык индевел. Вот когда зубрежка Уставов становилась желанной, а кружка горячего чаю в столовой пределом мечтаний
а еще, конечно, в первые месяцы ему очень хотелось есть. Кормили в целом сносно, но голод мучил, особенно когда начался православный Великий Пост, и по приказу командира роты их три недели из семи кормили постной пищей. И все остальное время по средам и пятницам. Рудольф только губы поджимал: он не был особенно религиозен, скорее напротив. Как папа. Тем более что православный Пост не имел к нему вообще никакого отношения. Но приказ есть приказ, жаловаться было некому.
Рудольф иногда вспоминал детский сон, яркий и навсегда потрясший его. Во сне он оказался совершенно один в огромном соборе наверное, в Домском в Риге, а впрочем, это был Собор его сна. Там, подняв голову вверх посреди огромного пространства, с чувством какого-то освобождения мальчик закричал: «А бога нет!». И тут же на него обрушился красивейший аккорд органной музыки. Мощной, очень чистой, проникающей внутрь всего его существа, совершенно невозможной и прекрасной, потрясающей до слез, шедшей отовсюду сверху, от стен, просто из воздуха. Как ответ. Но Рудольф был не из таковских, он был упрям. И еще дважды отчаянно и громко кричал мальчик вверх, что бога нет, и еще дважды его накрывала и переполняла эта фантастическая музыка
Глубоко верующим он так и не стал напротив. Латышская школа при соборе Святого Якоба в Пскове отбила желание учиться, несмотря на попытки перещеголять в учебе старшего брата Ваню, то есть Яна-Вольдемара. Вероятно, Рудольфу просто не повезло с преподавателями. Так или иначе к лютеранской вере молодой человек относился с иронией, как и к православной. Но в армии это никого не интересовало. Великий Пост? Командир роты приказал постное меню. И значит, меню будет постное. А когда после отбоя начинает бурчать в животе Спасал кусок хлеба из кармана шинели, припрятанный в обед или ужин. Хлеб они с соседом, Тимофеем Трофимовым, частенько делили пополам, тихонько жуя после отбоя и мечтая о нормальной еде. Хлеб в Чите был вкусный.
И еще одна вещь въелась в сознание Рудольфа. Как бы ни была велика дистанция между ним и Калашниковым там, в Санкт-Петербурге, это были отношения хозяина и наемного работника. Молодой человек, будь на то желание, мог взять расчет и уйти если не вспоминать, конечно, что он очень дорожил своей работой. Просто такая возможность у него была. Здесь же никуда уйти было нельзя. И старший унтер-офицер их взвода был почти что богом, а любой офицер небожителем. Даже говорить с ним без разрешения не полагалось. Потому что сам Рудольф покуда был никем. Молодым солдатом.
в апреле, когда они уже вовсю готовились к Присяге, в углу плаца разложили что-то огромное. Это был змейковый аэростат для корректировки артиллерийского огня, как важно сказал учитель молодых солдат их третьего взвода, ефрейтор Николаев. Для него будут добывать водород и через газгольдер надувать в эллинге. Ну, в том высоком сарае. А это вот шар для свободных полетов.
Вокруг аэростата копошились нижние чины, подвозили на тачках к эллингу алюминиевую стружку и какие-то емкости, громко и резко отдавал команды какой-то поручик. Рудольф, двигаясь с винтовкой и машинально исполняя команды в строю, поглядывал, как около эллинга раскладывали ткань шара, и она занимала все больше места.
Потом сильно запахло мылом, что-то загудело, и шар стал надуваться. Впрочем, досмотреть до конца на этот раз не получилось: их отвели в казарму повторять наизусть текст Присяги. После обеда в части появились другие офицеры, а также гражданская публика дамы. В корзину забрался высокий поручик с женой Рудольф видел его в первые. Ишь, не боится супругу катать, подумал молодой солдат, а между тем раздалась команда «Дай свободу!», и шар стал подниматься. Видели они это уже мельком: Николаев расслабиться не давал.
Но главное творилось в противоположном углу плаца Рудольф не верил своим глазам. Там несколько неразговорчивых солдат в синих куртках стали собирать два аэроплана! И собрали. Значит, не врал Николаев про авиаотряд, что вот-вот его сформируют Один аэроплан большой, с крыльями в два этажа, с еще одной поверхностью, вынесенной вперед, с ярко блестевшими на солнце медными баками и большим пропеллером. На хвосте у него большая цифра восемь. А второй поменьше, с крыльями в один ряд.
Аэропланы простояли на плацу два дня, а потом их разобрали
Молодой солдат Калнин! голос офицера резко вернул Рудольфа к действительности.
Я! Показалось, что ответ прозвучал глухо. Он вытянулся еще сильнее и перехватил винтовку за ремень.
Для принятия Воинской Присяги ко мне!
Есть! Прошедшие две недели они репетировали этот момент с Николаевым, причем по многу раз. Правда, тогда Евангелие на столе имитировала картонка. Он четким шагом подошел к столу и отрапортовал: Молодой солдат Калнин для принятия Воинской Присяги прибыл!
Рудольф поправил винтовку, взял в правую руку картонку с текстом и начал произносить текст. Они выучили Присягу наизусть, и текст перед глазами находился просто на всякий случай, чтобы не сбиться. Слова доносились, словно со стороны, будто не он сам это произносил, а кто-то посторонний:
не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности исполнять
Текст был длинный, важно было не сбиться. Наконец, он закончился:
В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение сей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь.
Рудольф положил текст Присяги на стол, повернулся к священнику, поцеловал лютеранское Евангелие и простой крест без украшений. Выдохнул: все, отмучился и не сбился.
Рядовой Калнин, в голосе офицера прозвучали торжественные нотки. Поздравляю с принятием Воинской Присяги!
Служу Его Императорскому Величеству! успокоенный Рудольф ответил лихо и звонко.
Встать в строй!
Есть! и Рудольф четким шагом пошел ко второму солдату-лютеранину, придерживая винтовку.
После Присяги события понеслись вскачь. Сначала им выдали оружие. Теперь их винтовки стояли в общей пирамиде взвода. Молодых солдат официально предупредили: в ближайшее время могут развести по другим подразделениям. Рота воздухоплавательная, в ней есть взводы, которые обслуживают подъемы аэростатов. А будет еще один взвод, точнее отряд. Авиационный. От этой новости у Рудольфа перехватило дыхание. Он снова увидит аэроплан рядом, сможет потрогать его, увидит полеты Ради этого стоило терпеть читинские морозы!
Молодых солдат стали по одному вызывать к высокому и хмурому худому поручику с большими гвардейскими усами, в большую брезентовую палатку на краю плаца. Тому самому, что катал жену на воздушном шаре. Первым, что увидел Рудольф, войдя в палатку, был двигатель. Небольшой по сравнению с автомобильным, с торчащими во все стороны по кругу цилиндрами, пахнущий касторовым маслом. Наполовину разобранный. Около него, одетые в синие технические куртки, копошились несколько старослужащих. Рудольф их уже видел: в казарме они жили в отдельном помещении, в пятом взводе, все время ходили вместе и о чем-то тихонько переговаривались, держась особняком.
Поручик внимательно листал бумаги Рудольфа, а потом стал задавать вопросы. Чему учился, где, кем потом работал. Вопреки ожиданиям, умение управлять автомобилем отметил только вскользь, зато подробно расспрашивал про Корытово: что за моторы обслуживал у лодок, какие обязанности были на электростанции и на пароходе. Чем конкретно занимался, что делал. Рудольф, слегка удивленный, отвечал тем не менее подробно и обстоятельно. В дальнем углу палатки, в тени, он уже заметил какую-то деревянную конструкцию со стальными растяжками. Это был наполовину собранный аэроплан!
После отбоя они тихонько перешептывались с Тимофеем.
Рудя, а ты видел, как аэроплан летает?
Видел. В Петербурге.
И я видел, в Иркутске, летом. Там Седов гастролировал. Красиво
Как думаешь, возьмут?
Ты шоффер, тебя точно возьмут.
Ну, ты тоже не хлебопашец, Рудольф усмехнулся и помолчал. Да, Тима, представляешь Оказаться рядом, дотронуться рукой
Просто не верится, Рудя
И вот ясным майским утром их торжественно построили на плацу. Теплый ветерок, который нес от вокзала запахи железной дороги, а от дальних сопок за рекой аромат распускающейся зелени, дразнил и словно звал куда-то. У знамени стоял командир роты, подполковник солидный, с бородой. Рядом с ним расположились другие офицеры. А сбоку еще трое: незнакомый штабс-капитан, невысокий, худенький, с суровым лицом и лихо закрученными усами, тот самый хмурый высокий поручик и еще один поручик, потолще и ростом пониже. Выглядели они нарядно и празднично, солнце подсвечивало их из-за спины, и казалось, что три офицера словно охвачены ярким ореолом. Да и вообще все это утро, казалось, тянулось вверх, к голубому безоблачному небу.
Командир роты, очень представительный в пенсне, при ордене на груди и шашке на боку, торжественно сообщил о создании авиаотряда, и адъютант стал зачитывать список нижних чинов, которые выходили из общего строя и становились около офицеров в колонну по два. Сначала вызвали ту тихую группу Рудольф уже знал, что они приехали из Офицерской Воздушной школы, из Гатчины. Четырнадцать человек, мотористы и столяры-сборщики аэропланов Вот же повезло! Потом стали вызывать других солдат, и наконец Наконец вызвали его. Рудольфа. Единственного из третьего взвода Эх, Тима
Рудольф с бьющимся сердцем стоял теперь напротив казарм, напротив строя роты. Дальние сопки, которые сейчас оказались справа, словно выросли и стали ближе. А солнце, которое теперь светило сзади и слева, отбрасывало на плац тень от их строя, ровную и четкую. Им говорили что-то еще, что-то важное, но слова не касались сознания, потому что все существо было до краев заполнено радостью: он увидит аэропланы, он дотронется до аэропланов, он будет их обслуживать Словно мощный теплый поток распирал грудь и поднимал его вверх как водород поднимает аэростат.
Когда торжественная часть закончилась, их подвели к той самой палатке. Штабс-капитан, заложив руки за спину, прошелся вдоль строя новоиспеченного авиаотряда, потом на каблуках повернулся к нижним чинам и сказал, спокойно и негромко:
Времени у нас с вами нет, нужно готовиться к полетам. Послезавтра выступаем в летние лагеря, на аэродром. Будем строить сараи, потом будем собирать аэропланы. И летать. Сейчас всем получить техническую форму, она в палатке. На матчасти работать только в ней. Увижу кого в обычной форме выгоню. Дальше под командой поручика Фирсова готовьте оборудование к перевозке на аэродром. Кто до сих пор служил не в пятом взводе, переедете в казарму авиаотряда вечером. Когда места освободятся. А пока за работу. Прошу Вас, господин поручик.
Хмурый высокий поручик улыбнулся, отчего его лицо словно озарилось светом, а глаза блеснули.
Младший унтер-офицер Городний!
Я! отозвался старослужащий усатый унтер-офицер из числа работавших на технике.
Берите в помощь ефрейтора Обухова и выдайте форму по списку, у кого нет. Фомин и Красюк, начинайте паковать оборудование со старой командой. Городний, как выдадите форму, постройте личный состав перед палаткой. Распределим на работы
Весь этот день до обеда, а потом до вечера они собирали в большие деревянные ящики инструменты, помогали упаковать два мотора, на подхвате поднимали и помогали переносить и укладывать части аэроплана в огромный фургон с маркировкой завода ДУКС. Рудольф работал в паре с улыбчивым молодым солдатом, который сразу же пришелся ему по душе своей аккуратностью и легким нравом. Когда они в первый раз взялись за деревянную раму сложного профиля, с тщательно исполненными поперечными деталями, аккуратно пригнанными и пахнущими каким-то удивительно приятным ароматом, он испытал чувство, похожее на удар тока. Это настоящее крыло аэроплана. Настоящее, и оно уже летало!
Еще полгода назад он считал себя вполне состоявшимся человеком: с хорошим доходом, с прекрасной работой много ли вы, господа мои, знаете шофферов в Санкт-Петербурге? В Пскове чувствовал себя практически хозяином, имея возможность сорить деньгами и помогать родителям. Твердо стоящий на ногах, работящий, уверенный в себе, любимец женщин Но здесь Здесь было что-то совершенно иное, не связанное с армейской службой, что-то потрясающее и прекрасное. Он словно опять стал неопытным юношей, восторженно глядящим на мир! И каждое движение сейчас было чем-то совершенно невозможным и одновременно удивительным!
Чего замешкались? насмешливый голос офицера оторвал Рудольфа от созерцания крыла. Нравится?
Красивое Рудольф поднял глаза на поручика Фирсова и словно вернулся с небес на землю. Вытянулся, не выпуская крыла из рук: Виноват, господин поручик!
Фирсов усмехнулся, глядя на Рудольфа с напарником, и махнул рукой: несите, мол. Он вообще часто подсказывал, показывал, паковал сам, и видно было, что работа с аэропланом доставляет ему истинное удовольствие. Рудольф тихонько дивился: этот поручик очень сильно отличался от других офицеров роты, был какой-то теплый. Привыкнув за эти месяцы к огромной дистанции между офицером, который мог все, и нижним чином, который ничего не мог, с Фирсовым Рудольф не чувствовал этого барьера. Внутренне. Впрочем, он знай себе помалкивал да работал.
Наконец, вечером они вернулись в казарму, и там был переезд. Теперь весь авиаотряд, тридцать три человека под командой младшего унтер-офицера Игнатия Городнего, находился в одном помещении. Впрочем, только до послезавтра. Рудольф и Конон, как звали улыбчивого нового знакомца, заняли соседние нары. По другую сторону от Рудольфа разместился худенький белобрысый парень с веснушками, Виталик. Пожитков у каждого было немного, все умещалось на полке над нарами.