Я рассеяно помотал головой.
Тогда до завтра. А вам задание на сегодня выйти вечером в город и найти шефу девушку, она прищурено взглянула на Артура. И вам тоже.
Эй, полегче, у меня есть девушка, возмутился Артур.
Я имею ввиду настоящую. Пока.
Дверь мягко закрылась за ней, хотя после меня обычно с грохотом влетала в косяк от сквозняка. Без Клары стало пустовато. Я зацепился взглядом за неразобранную сумку, поставил ее себе на коленки и принялся копаться внутри. Артур молчал, изредка покручивая в пальцах кнопочный телефон.
Карл? Ты серьезно?
У имен есть тайна, серьезно сказал он. Магия имени, помнишь?
Я не помнил.
И вообще, откуда она знает, как меня зовут?
Она знает все она мой секретарь.
Артур согласно кивнул и потянулся к моей сумке.
Давай помогу.
На свет выбралось то, что обычно в новое жилье сразу не перевозят: настенный постер, коробка со всякой всячиной, две медали за шахматы и плавание на цветных ленточках. Артур избавил от оберточной бумаги неоновую вывеску чуть больше альбомного листа с надписью «Open» его же собственный подарок на шестнадцатилетние. Он приложил ее к стене рядом с криво приклеенным постером с Самантой Фокс.
Боюсь, местная проводка такое не потянет, скептически заметил он.
Вешай давай.
Вывеску он прихватил двумя гвоздиками, погладил Саманту по голой ноге и довольно оглядел собственную работу.
Откуда у тебя вообще это? Я про такое увлечение восьмидесятыми? Понимаю, что это в тренде, но у тебя еще задолго до того началось. Наверное, наши родители и то плохо это время помнят, он снова взглянул на Саманту. Вот ей, наверное, уже шестьдесят или вроде того.
Неважно. Это просто символ. Кстати, плакат настоящий, не репринт, гордо добавил я.
Допустим. А что в этом веселого? Весь этот неон, постеры, старые фильмы. Ты, кстати, все еще слушаешь ту странную музыку?
Я не ответил.
Все равно не понимаю, он извлек из сумки мой коллекционный «Спектрум». Вот это компьютер, клавиатура или что такое вообще?
Не важно. Ты не поймешь.
Я протер «Спектрум» краем футболки и гордо водрузил на середину стола. Подключать его было не к чему.
Это атмосфера, Артур. Которой уже не будет. А странная музыка, между прочим Alphaville, «Afternoons In Utopia» альбом восемьдесят шестого года. Намного лучше того, что обычно слушаешь ты.
Артур закатил глаза.
Ну-ну. Верните мне мой восемьдесят седьмой.
Я пожал плечами. Включил вывеску в заляпанную краской розетку. Неоновые трубочки вспыхнули зелено-розовым огнем.
Ладно, выглядит круто, согласился Артур.
Мы стояли рядом и любовались вывеской. Артур еще и косился на постер.
Чтобы женщина восьмидесятых считалась красивой, она должна была быть похожа на Дэвида Боуи, глубокомысленно заметил он.
Твои любимые нулевые годы чем лучше? спросил я.
Это другое!
Увеличение Артура культурой двадцатилетней давности выросло из моего трепетного отношения к восьмидесятым. Сначала как протест, потом как способ доказать, что он ничуть не хуже, а теперь уже как чистый фанатизм. Пока я искал старые магнитные кассеты по барахолкам, Артур бродил рядом в наушниках, из которых выбивались гимны Казантипа или искал очередной аккумулятор на свой новенький, но устаревший на два десятилетия телефон. Меня манил неон, его «кислота». Я тащил в дом чудом найденные кассетники, он ламповые мониторы. Его чудачества терпели, мои не замечали. Он жил в две тысячи седьмом, я в восемьдесят седьмом, а между нами и реальностью болтались целые бесполезные десятилетия.
Тут есть пиццерия, в которой можно пить, сказал я. Рядом вон с тем странным домом из твоей эпохи.
Ты во всем будешь слушаться свою секретаршу? язвительно заметил Артур.
И ты тоже. Так мы идем или нет?
Артур посмотрел в окно. Местный бомонд вел бестолковые беседы на заляпанных подошвами лавках. Между ними и урной слонялся неопределенного возраста субъект в расстегнутой засаленной рубашке и воровато поглядывал на сигареты. На остановке под окном ругались два маршрутчика, постепенно переходя на крепкий мат и угрозы извлечь из-под сиденья монтировку.
«И с бандюгами жарить спирт»? Вживаешься в роль, писатель?
Я пожал плечами.
Опасно. У меня в заднем кармане все-таки полторы тысячи рублей.
Я никому не скажу, что у тебя с собой такие деньги, усмехнулся я. Идем.
***
Нам принесли ледяное безвкусное пиво и пиццу, от которой шел умопомрачительный запах. Я сразу понял, что голоден как зверь. Артур брезгливо протер стол перед собой салфеткой, поискал глазами урну и не нашел ничего лучше, чем сунуть салфетку в карман.
В маленькой пиццерии было на удивление чисто. Даже скатерти на столиках имели опрятный вид.
Четыре сезона и четыре времени года по сути одно и тоже, но пиццы разные, сказал Артур.
Поэтому мы взяли обе, напомнил я и приподнял бокал.
Артур тихонько стукнулся со мной бокалом, осушил его сразу на половину и теперь опасливо осматривался по сторонам.
А посетителей было не густо. Двое девушек беседовали за столиком у окна. Одна молчала, сложив перед собой руки, другая эмоционально размахивала в воздухе незажженной сигаретой. У нее были черные как уголь прямые волосы и миловидное лицо. Хмурый мужчина в строительной робе размешивал ложкой холодный борщ. Две официантки задумчиво склонились над коробками, видимо вспоминая, где чей заказ, а курьер терпеливо ждал рядом, заслонив проход зеленым рюкзаком и ковырялся в телефоне. Практически идиллия.
Артур снова поднял бокал.
Немного завидую тебе. Все-таки лето таким и должно быть планы, пицца, пиво, девочки в поле зрения и сон до обеда. И учеба, которая где-то там за горами. Мне как человеку, которому завтра к восьми на работу все это чуждо.
Я усмехнулся.
Никак не могу поверить, что ты уже вот такой. Настоящая работа, диплом скоро. Как будто ты старше лет на десять.
Он развел руками.
Это только видимость. А потребность в деньгах суровая часть взрослой жизни, он поставил на стол полупустой бокал и кивнул мне, словно намекая на продолжение прерванной темы. Ты, кстати, это серьезно? Про то, что решил стать писателем? Просто это как-то, Артур покрутил пальцами в воздухе, видимо показывая аморфность.
Я серьезно.
Он покачал головой, но поглядывал все равно скептически.
Ну, круто. Наверное. Я в этом ничего не понимаю. Гонорары, издательства, читатели. А отец в курсе?
Пока нет.
Ну, я так и думал.
Он обернулся на девушек, которые вдруг смеялись громче обычного.
Если могу тебе чем-то помочь, ты только скажи. И это не потому, что ты уговорил мою маму отправить меня в техникум после девятого класса.
А почему же? я деланно разве руками.
Потому что мы друзья, понял? Но твои восьмидесятые все равно отстой. Особенно музыка. И это я еще про игры молчу.
Я улыбнулся. Вспомнил, как он, ругаясь на неудобную клавиатуру увлеченно штурмовал «Atic Atac» в эмуляторе, наивно думая, что я сплю и не вижу.
Хочешь я поговорю с ним? Ну, как он вернется, конечно. Вернется и все узнает.
Я представил этот разговор и помотал головой.
Смотри, я могу. Ладно, мы тут с конкретной целью, Артур кивнул в сторону девушек. Миловидная перехватила мой взгляд и нахмурилась. Я лениво вернулся к бокалу.
Нет, я еще нет готов.
Тогда одним бокалом не отделаться. Тебе, я имею в виду. Я, во-первых, готов, а во-вторых мне на работу утром, как ты помнишь.
Готов ты, как бы не так. Услышать куда нам следует пойти ты готов?
А хотя бы и так. Пополним словарный запас. Тебе вообще полезно ты писатель. Слушай, он нагнулся над столом, а ведь это тема. Я подхожу и спрашиваю, знакомы ли они с моим другом писателем, который впервые в городе и очень хочет написать про его жителей. Там слово за слово и вот уже беседа, он повертел руками и подмигнул мне. Потом запишешь их телефоны себе в блокнот, у завтра перезвоним и назначим встречу в заведении получше. Как ты?
Я улыбнулся.
Ну, давай, подходи.
Артур обернулся. Девушки излучали неприязнь.
Да что-то неохота просто, сказал он равнодушно. Но я бы смог, ты меня знаешь.
Знаю, а то, как же.
Допивали мы молча. Девушки прошли мимо, демонстративно задев стул Артура.
С нами поедешь посмотреть на тот дом? спросил я.
Артур поморщился.
Ну это же глупо. Какие-нибудь развалины, мусор, наркоманы. Только потеряем время. Лучше напиши про мой лифт. Я тебе даже красочно все распишу, если сам не можешь.
Так едешь или нет?
Артур одним большим глотком допил бокал и шумно поставил его на столик.
Категорически нет!
***
Но посмотреть на дом, в котором пропадают жители, Артур, конечно, поехал.
Дом был стар, и несмотря на то, что расселили его совсем недавно, повсюду чувствовалось запустение. Дом стоял почти на краю оврага. Между ним и кронами старых деревьев на самом обрыве ютились ржавые гаражи. Когда-то уютный дворик зарос бурьяном, из которого тут и там торчали то остов сломанных качелей, то фонарь.
Окна старого пятиэтажного дома были выбиты, двери подъезда едва держались на петлях. Из проемов тянуло сыростью, плесенью и запахом старых вещей. В высокой траве лишь смутно угадывались очертания того двора из рассказа Клары: вот тут, наверное, был проезд, а здесь лавочка с любопытными соседками. Лавочка сохранилась. Она стояла в тени пустого дома, слегка накренилась, но все также терпеливо ждала жильцов.
Его построили в начале тридцатых. Сначала как ведомственное жилье для работников культуры, но уже после войны тут жили все подряд. Хотя «Домом поэтов» его звали еще долго. Правда ни одного поэта здесь никогда не жило. В основном руководители клубов, театров и кружков.
Клара сидела на краешке сохранившейся ограды и мелкими глотками пила кофе из колпачка термоса. Рассказывать про дом ей это нисколько не мешало. Я вслушивался, пытаясь представить этот дом почти соню лет назад, с чистым двориком, свежей побелкой на крепких стенах и палисадником. Артур чесал колени, ругался на свои шорты и отбивался от назойливых мух.
Казалось, что тут совсем окраина, но мы были в самом центре города. Удивительно, как один дом, превратившийся в руины, создает запустение вокруг себя. Заросли травой дорожки, сломались фонари, побеги молодых деревьев обступили старый дом. А в какой-то сотне-другой метров отсюда кипит жизнью центр.
Где там квартира уже? Артур хлопнул себя ладонью по лодыжке. Давайте покончим с этим.
Клара неспешно допила кофе и закрутила колпачок.
Идемте.
Подъездов тут было два. Один наглухо заколочен досками, хотя окна рядом выломаны вместе с рамами и забраться не составляло никакого труда. Другой аккуратно прикрыт, а перекошенная дверь придавлена кирпичом. Артур отодвинул обломок носком сандалии и извлек из пакета новенький ломик.
Потом спасибо скажете, ответил он на мой удивленный взгляд.
Она жила тут, Клара показала на пустые окна над нами. В некоторых еще сохранились стекла. Третий этаж самый верх. А где-то неподалеку стояла машина скорой помощи, которую не пропускало ночное такси. Собственно, сейчас мы идем последней дорогой Иды Евгеньевны Марченко.
И эти слова, сказанные с легкой усмешкой, прочно засели у меня в голове. Я взглянул на пустую лавочку. Да, именно тут ей кивнули в знак приветствия, но она не заметила или не захотела, сделала шаг к подъезду, и каждый из этих шагов был последним. Последним перед неизвестностью. Но тогда дверь не скрипела так сильно, и лестница пахла теплом и пылью, а не подвальной сыростью.
За дверью не требовался фонарь. Выломанные двери в квартиры по обе стороны от лестницы впускали свет, зеленый от лезших в окна побегов. Холодом тянуло от открытой двери в подвал, но лестница наверх была чистой никакого мусора, которого в избытке было здесь у нас под ногами.
Можно дальше я один? сказал я и прислушался. Никакого подозрительного шума наверху, только слабый вой ветра.
А нас тогда зачем тащил? возмутился Артур, но Клара слегка стукнула его свернутым блокнотом по груди и преградила дорогу рукой.
Иди. Мы позже подойдем.
До чего высокие ступени делали раньше. И пролеты были шире, а перила украшали изогнутые и красивые по-своему, хоть и без изысков железные балясины. Я поднимался неспешно. С каждым шагом прислушивался к вою ветра наверху. Через пару ступеней пролет. На меня смотрело круглое окно, разделенное крестовиной на четыре пыльных витражных стеклышка. Солнце светило сквозь сохранившийся желтый осколок, бросало цветные блики на сухую белую стену.
На втором этаже на удивление меньше разгрома. Даже двери на своих местах, только распахнутые настежь. Одни деревянные, другие обитые дешевым дерматином. Из каждого косяка торчат лоскутья утеплителя от осенних сквозняков. Я аккуратно заглянул в распахнутую дверь. Две пустые комнаты, залитые светом. Застывший среди зала с рваным линолеумом шкаф. На стенах квадраты не успевших выцвести обоев тут висели картины или фотографии. Одна пустая разбитая рамка лежала в углу. Я аккуратно прикрыл дверь за собой.
Откуда-то снизу доносились звуки шагов, треск битого стекла под подошвами. И никаких разговоров. Клара и Артур терпеливо ждали.
И снова шаг за шагом. Вот, она поднялась сюда. Остановилась в проходе отдышаться, держась за резные перила. А наверху квартира. И тут было темно. Прикрытые двери лишали лестничную площадку солнца. Еще выше на чердак вела ржавая лестница, но обитая жестью дверь была заперта на увесистый замок.
Я достал из кармана телефон, сделал пару снимков площадки, словно потом они могли ответить на какие-то вопросы. Потянул дверь за железную ручку, но она оказалась закрыта. Поначалу я решил, что кто-то нарочно запер квартиру Иды Евгеньевны, но потом понял, что из нее просто никто не выселялся. Возможно, мрачные рассказы про это место остановили охотников на старые вещи, и дверь никто не стал ломать.
Вот так это и произошло в тот день. Она открыла дверь, вошла в знакомую квартиру, чтобы исчезнуть в ней навсегда. Я провел рукой по шершавой деревянной облицовке, снова подергал ручку.
Артур и Клара поднялись вслед за мной, тихо ступая по пустой лестнице. Желтый свет выхватывал их лица из темноты. Артур молча кивнул на дверь, перехватил ломик и зашагал быстрее.
Подожди. Это все-таки чужая квартира.
Этот дом пустует уже два года. Нет тут больше чужих квартир. Пусти-ка.
Я неуверенно отошел.
Клара стояла позади меня, пряча за спиной руки. Рыжие волосы прямыми локонами обрамляли ее лицо, и в темноте она казалась еще совсем юной девочкой. Может дело короткой белой куртке, футболке под ней с жизнерадостным авокадо. Мой секретарь совсем еще ребенок. А тогда в подъезде казалось, что она как минимум на год старше меня. Впрочем, в школу она уже точно уже не ходила. Я прищурился. Клара развела руками.
Что?
Сколько тебе лет?
Она вдруг засмеялась, покачала головой и убрала волосы от лица.
Работать имею право.
Ты выглядишь очень юной.
Она кивнула, все еще улыбаясь прикусила нижнюю губу.
Это потому, что я еще юная, шеф. Скажи мне тоже самое лет через двадцать, и я тебя обниму.
Артур повернулся к нам и торжественно показал ломик.
Закончили любезничать? Я тут приоткрыл кое-что. Завесу тайны так сказать.
Дверь бесшумно открылась, пустив нас внутрь маленькой уютной квартиры. Здесь тоже не было ничего, кроме голых стен и старомодного серванта в углу, который поленились вывозить. Из широких окон лился все тот же яркий желтый свет и в нем искрились мелкие пылинки.
Подождите, я сделаю пару снимков, сказал я.
По квартире гулял ветер, врывающийся в раскрытую форточку. Я ошибся насчет вещей. В маленькой комнате стояла кровать, застеленная старым пледом, а на кухне возле отключенной газовой плиты стол. На его краю одиноко отбрасывала тень чашка. В наглухо закрытых окнах между рамами комьями застыла пыль на когда-то белоснежной вате. Полоски бумаги, которой проклеивали на зиму рамы, рассохлись, свернулись желтыми серпантинами. Я выглянул в окно. Там ветер лениво колыхал кроны молодых ив.