О чем ты опять задумалась? шли мы, обнявшись, по бульвару.
Да так, ничего. Сегодня в универе был кросс, я вспомнила тот самый первый наш поцелуй.
А какая связь? То, что я долго за тобою бегал?
Да нет, рассмеялась Фортуна. Как будто этот поцелуй перерезал финишную ленточку моих девичьих переживаний. Ту самую ленточку, за которой пропали мысли: правильно я поступаю или неправильно. Я так хотела бы повторить эти впечатления именно в том состоянии. Помнишь, когда мы целовались на набережной?
Да, я как нетерпеливый поклонник ждал тебя возле университета с утра, боясь пропустить.
Когда я решила смотать удочки?
Да, и отключила все доступные средства связи. А я, больной ожиданием и надеждой, караулил тебя. Ты выплыла синим платьем из-за угла. Ты летела на крыльях лета, а мне было в тот момент холодно, я не мог думать о чем-то другом, как о тепле. Я имею в виду зиму во внутреннем мире. Когда веет холодом одиночества со всех щелей, засыпая снегом воспоминаний. Озябшая душа пытается отогреться чаем, но не помогает даже коньяк. А тело утрачивает ту чувствительность, которой оно некогда обладало, и все по причине отсутствия рядом другого. Особенно дома Одиночество начинается с порога. С того самого момента, когда ясно начинаешь осознавать, что тебя больше никто не видит и нет смысла выделываться, можно быть самим собой, бродить по дому с засаленной головой, есть прямо из кастрюльки, крошить печенье, висеть на телефоне и путаться в сетях. Будучи затянутым в чью-то чужую жизнь, я незаметно отказывался от своей.
Потом мы обнялись, и все. Вместо занятий в универе ты предложил мне чай у тебя дома. Это твое: «Может, чаю?» Хоть я и была юной, все-таки знала, что значит чай с красивым одиноким мужчиной на его территории.
Что тебе чай, ты знала, что через пару дней я предложу шампанское.
Ну, это случилось не через пару дней, через месяц.
Ты ждала чего-нибудь покрепче?
Ну да, отношений, например. Ты тогда был первым, кого я действительно захотела.
А кто был вторым?
А вторым Фортуна сделала мхатовскую паузу и посмотрела на меня: Был ты сейчас.
Почему я?
Отрицательные герои притягивают, прятала свое лицо от возобновившегося снегопада Фортуна.
А я отрицательный?
На тот момент да. Положительный приходил каждый день с подснежниками. Потом наступил период ландышей. Было смешно наблюдать через окно, как сверкали его пятки, после того как он оставлял цветы на пороге дома. Оплачиваем.
Не всегда любят тех, кто приносит цветы.
Да, но от тех, кого любят, букеты особенно желанны.
Я понимаю, на что ты намекаешь.
Я не намекаю, я желаю.
У тебя есть время?
Нет, забыл, посмотрел Оскар на руку, где обычно носил часы.
Хорошо, может, тогда зайдем в Русский музей? Давно там не была.
Боюсь, на выходе меня опять задержат.
Почему? удивилась Фортуна.
Скажут, что я пытался вынести шедевр.
Это вместо цветов? улыбнулась она, не ожидав такого комплимента.
Цветы тоже будут, не волнуйся.
Мы шли по городу, любуясь свадебным тортом зимы, задирая головы на взбитые сливки крыш, сквозь снег, который продолжал эмигрировать свыше, спускаясь на торжество, кинуть льда в наши души и выпить, сквозь человечество, которое надело пальто, сквозь хрупкий, озябший хрустальный мир. Мы шли молча, будто боялись задеть его нечаянным словом и разбить игрушку нашего воображения, разбить чью-то надежду на весну. Через несколько минут уткнулись в Русский музей, ворвались в хаотичное пространство туристов и экскурсоводов. Отогреваясь знакомыми образами и перебирая один зал за другим, неожиданно уперлись в тупик, в «Черный квадрат».
Мы уже полчаса торчим у этого полотна, я даже тебя не могу столько ждать.
Я думала, ты на меня смотришь, улыбнулась Фортуна.
Так недолго и сторчаться, почувствовал я тяжесть в ногах.
На мне или на этом квадрате?
Я бы предпочел на тебе.
Обоснуй, не отрывала глаза от квадрата Фортуна.
Если отталкиваться от концепции полотна, то в этот черный квадрат должно провалиться все искусство. А если оттолкнуться от тебя, то все равно рано или поздно прибьет обратно. Хоть бы скамейку напротив поставили, все еще продолжал я ныть.
На самом деле мы стоим здесь не более пяти минут. Просто время здесь идет по-другому.
Даже время здесь идет в квадрате, приобнял я Фортуну.
Кстати, есть еще и красный квадрат, который называется «Женщина в двух измерениях».
Красный я уже не переживу, хотя этот цвет у меня тоже всегда ассоциировался с женщиной, стоит только в нее войти в настоящую, поцеловал я Фортуну, как все остальное за пределами тебе покажется пустым, белым, тоскливым.
Слушай, может, тебе здесь группы водить? посмотрела на меня строго Фортуна.
И все время задаваться вопросом: почему только красный и черный? Будь в художнике коммерческая жилка, поставил бы на поток.
Многих унесло таким потоком в канализацию. А Малевич здесь на самом видном месте, потянула мою руку к выходу Фортуна.
* * *
«Новая осень развела нас, как маленьких, на скуку и на уныние, пусть даже акварелями. Как же скучно в кафе, если бы не еда» роились в голове Антонио унылые мысли. Он посмотрел в окно, там трое избивали человека. Жирная кровь капала на асфальт, на ворот белой рубашки, на желтые листья. Потом побежала струйкой из носа, спариваясь некрасиво с грязью. Били жестко, ногами. Антонио жутко хотелось есть. Его абсолютно не трогало чье-то горе, он был занят своим. Он чувствовал себя в роли той самой жертвы, так как эта нелепая связь между его дочерью и Оскаром, в которой он винил не Фортуну, не Оскара, а только себя, никак не могла уместиться в его голове. Ковыряясь вилкой в салате, он искал себе оправдание и не находил. «Нехватка отцовского внимания» как сказала ему Лара. «Может быть, может быть, вертел он в руках кусок хлеба, словно эту самую ситуацию, не зная, с какой стороны приложиться. А что делать с Оскаром, какая теперь может быть дружба? Может быть, эти четверо тоже были когда-то друзьями, а может, и останутся, и будут вспоминать завтра историю за бутылкой водки как веселую развлекуху».
Вам нужен соус? принес бифштекс официант.
Что вы сказали? отвлекся Антонио на его белый наряд, на воротнике которого тоже предательски краснела капля соуса.
Соус? Вам нужен соус? Вновь сильный удар ногой, человек упал неправильно, головой на бетонный поребрик.
Нет, спасибо, у меня есть, показал он жестом в окно.
Вот уроды! Приятного аппетита, сейчас позвоню в полицию, двинулся официант к другому столику, чтобы собрать грязные тарелки.
Антонио схлестнул нож с вилкой, будто собирался с этим набором вступиться за все человечество сразу Но вместо этого отрезал кусок мяса, проступила кровь Засунул его ладошкой вилки в рот. Начал жевать. Не хватало соли. Он взял солонку и стал вытряхивать из нее душу. Человек за стеклом пытался найти точку опоры, чтобы встать, один его глаз распух, оторванная губа как будто бы что-то говорила, поливая красным. Чувствовался запах крови на языке. Бифштекс был хорош. Где-то внутри Антонио побежали ручьями желудочные соки. Время от времени он отламывал белый багет и пропитывал им сок бифштекса, заливший дно тарелки. Тот таял на языке. Человек лежал в бульоне осени, одежда его намокла. Он приподнялся и пополз на четвереньках в сторону кафе, к границе стекла. Антонио даже показалось, что тот его видит. Новый удар в область живота повалил беднягу на бок. А руки все резали и толкали мясо в рот, заливая томатным соком. Сытость накрывала Антонио облаком, последний кусок был особенно вкусным.
Один из типов встал над жертвой и что-то выкрикивал, не переставая молотить ногой, короткими ударами вспарывая ей грудь. Другой разбежался и прыгнул сверху прямо на лицо. Что-то брызнуло не то грязь с ботинок, не то распухший глаз.
Антонио отодвинул тарелку, вытянул из салфетницы белый, аккуратно сложенный конвертик целлюлозы и вытер губы. На бумаге выступил жир. Смял письмо, бросил в тарелку и снова вернулся к стеклу. Тело лежало на спине, обдаваемое легким дождем, и уже согласилось с насилием и не сопротивлялось. Ему вывернули карманы, будто хотели забрать и душу, и оставили. Антонио попросил счет. Троица растворилась в глубине парка. Он сидел за расколотым дождем стеклом, как за Стеной Плача, как за границей, прикидывая: «Что же я должен?» Его телу было тепло и уютно Когда подъехала полицейская машина, жертва уже оклемалась и исчезла.
* * *
Город будто выстирал и вывесил свое ажурное заношенное белье на всеобщее обозрение. На улицу выпал снег белыми людьми, домами, машинами. Озябшие птицы, как и я, совсем не радовались первому снегу, они недоверчиво клевали белую глазурь, пытаясь найти там рациональное зерно того, почему они не перелетные (не выездные, безвизовые). Тюкая носами в замершее молоко безысходности, не находя объяснений этому факту Я вспугнул стаю воробьев, которая сидела на дорожке, та вспорхнула, а голубь так и остался сидеть, пришлось его обойти, чтобы не наступить.
Зима преступление против человечества. Она никому здесь не давалась просто: ни птицам, ни животным, ни людям. Хотя последние могли спрятаться от нее в машину, в кафе, в пальто, в себя, на худой конец, где не всегда было намного теплее. Снег на улице это еще куда ни шло, хуже всего, когда он внутри, не смести его, не растопить, лежит себе, белый, холодный, толстый. Мне просто необходимо было объясниться с Антонио. Его семья тянула меня своей непонятной силой, я скучал по ним по всем, как по самым близким родственникам. Не было в этом городе никого ближе. Все еще переживая наш разрыв, я сел в машину и завел двигатель.
* * *
О чем вы там хоть говорите? намазал я на хлеб горчицу.
О чем могут говорить шесть мужиков на краю земли? оживился Антонио.
Понятно. О чем бы она ни зашла, речь заходит и упирается в женщину, закусил я жгучую смесь, словно десерт.
Если быть точнее, в тему ее места в социальном мире.
Ты бы еще сказал в народном хозяйстве. Женщина же не мебель, чтобы искать ей подходящее место. Женщина для мужчины и есть та самая река, куда он все время норовит нырнуть, чтобы искупаться во влажном омуте глаз, вытереться насухо шелком волос, сесть к костру ее сердца, ощутив волнующий аромат кожи, выпить одним глотком ее губы, съесть с аппетитом все ее время, потом залечь в душу и уснуть. Спать до тех пор, пока его не начнет будить какой-нибудь мужик со словами: «Вставай, ты проспал свое счастье, теперь это моя река».
А если я ее уже не люблю? посмотрел на меня печально мой друг.
Это же твоя женщина, ты просто обязан ее любить, она этого заслуживает.
А если нет?
Тогда ее полюбит кто-нибудь другой. В каждом из нас рвется с поводка кобель или сука, стоит только найти своего человека. Так что люби такой, какая она есть, ни в коем случае не пытайся изменить женщину, этим ты подтолкнешь ее к измене.
А я что, по-твоему, для нее не свой?
Тебе виднее.
Виднее только то, что она глупее стала.
Если женщина вытворяет одну глупость за другой, это значит, что она уже давно хочет серьезных отношений, доел я свое «пирожное» и вытер салфеткой губы.
Так мы же женаты давным-давно.
Это ничего не меняет, если ты сам не меняешься. Некоторые умудряются прожить всю жизнь без отношений.
Что же мне ждать, пока она помудреет?
Чтобы тебе легче было переживать все ее шалости и закидоны, помни, что только благодаря женщине ты можешь быть, только благодаря ей ты можешь быть мужчиной. И вообще, тебе не со мной надо вести откровенные разговоры, а со своей женой.
Как ты себе это представляешь? «Ну давай поговорим о личном, раз ты настаиваешь. Ты с кем-нибудь спишь?» или, скажем: «Дорогая, когда ты в последний раз с кем-то спала?»
А ты? наблюдал я, как Антонио жадно прижал к красивым сочным губам стекло с вином. Те стали в два раза больше. Антонио сделал глубокий глоток, в этот момент я понял, что если Антонио ответит, то все его россказни будут также преувеличены. Но он промолчал, заткнув рот куском жареного мяса.
Как тебе удается так хорошо чувствовать женщин? прожевал он его.
Секрет прост: я всегда любил только одну. Я не хочу тратить жизнь на других. Другие лишь попытка сделать ее длиннее. Я не хочу тратить жизнь на пытки делать себя красивее, чем есть на самом деле. То же самое можно сказать о дружбе, любви и вообще отношениях. Частенько мы затягиваем там, где надо порвать. Жизнь нужно тратить как деньги красиво и вкусно. Пообедала, оставь на чай и иди дальше.
* * *
Теребя пальцами руль, я стоял перед светофором, ждал зеленого. «Так и весна может пролететь», подумал я про себя. Со мной в ожидании замер целый табун железных коней и еще несколько пешеходов на переходе, мне показалось, даже чуточку больше: улица, город, вселенная. Всем нам не хватало зеленого, кому в кошельках, некоторым на деревьях.
Я стоял на красном, наблюдая, как ее стройная нога чеканила шаг и тянулась к взглядам мужчин, будто они и были единственным смыслом ее существования. А я сидел за лобовым стеклом, и только дворники двигались медленно туда-сюда, пытаясь смыть с экрана этот мираж, стряхивая с него мою весеннюю похоть. Я прибавил им ходу, чтобы убрать ее, чтобы не отвлекала. Девушка давно уже исчезла, я все еще в задумчивости смотрел ей вслед, моя фантазия вышла из машины и пошла ее провожать, так, без всякой корысти. Сзади начали сигналить, будто напоминая мне, что «у тебя же уже есть классная девчонка, чувак, чего тебе еще не хватает?». «Да, я помню, как вы могли такое подумать, я ее ни на кого не променяю», переключил я скорость и нажал на педаль газа. Перекресток вырвало машинами. Моя тоже оказалась в этой массе. «Куда ты? Зачем? Счастье было так близко, а я так далеко», кричала, догоняя меня, фантазия.
Быстро закончив с общественным, устроив кое-какие дела в офисе компании, я вышел из казенного пространства, в котором она находилась, чтобы снова вернуться в свое личное. Набрал Фортуну:
Ну и как тебя приняли родители?
Сухо, пробралась сквозь коленки студентов Фортуна за пределы аудитории, чтобы поговорить по телефону.
Может, я за тобой заеду после учебы? сидел я в нерешительности в машине, размышляя, в какую сторону ей податься.
Не надо, я все равно еще должна забежать к мастеру.
К мастеру, передразнил я. Что-то ты к нему зачастила.
Мне нравится, что ты ревнуешь.
А мне нет, взвизгнула резина, когда я рванул с места.
Я думала, ты не способен.
Не волнуйся, я способный, мчался я по проспекту.
Не ревнуй.
Я хотел бы. Но мне больше нравится знать, что ты в одиночестве, что никто не водит вокруг тебя своих похотливым жалом, чувствовал я себя слаломистом на Олимпиаде, которому необходимо было получить золото, чтобы усмирить свою прыть.
Я хотела бы у него еще многому научиться, настаивала Фортуна, глядя на мир сквозь свой видоискатель.
Чему, например?
Ну, как он говорит, что настоящему фотографу нужно обязательно примерить на себя образ модели.
Ты что, ему позировать будешь?
Должна же я побывать в шкуре модели.
И тебя не обошла эта мечта всех женщин, стать моделью хотя бы на миг, не успевал я на зеленый.
А ты думал, я особенная?
Нет, когда влюбляешься, особо не думаешь, бросил я трубку и снова встал на красном.
* * *
Медовый месяц он светил нам в окно, когда мы, уставшие от гор, уже валялись на равнине постели.
Как ты хочешь, чтобы тебя любили?
Медленно, очень медленно. Не надо торопиться с выводами. Особенно если это признание в любви. Для меня каждый акт это признание в любви, ворошила она мои волосы.
Ты всегда стремишься к идеалу.
Да, только мне все время кажется, что мы с тобой движемся к одной цели, но на разных скоростях. Ты не мог бы делать все еще медленнее?