Мое проветривание сейчас спит в коляске, открыла духовку Лара и достала румяный пирожок на пробу.
Да, смелая ты, уже третий.
Мальчика давно хотела. Думаю, они более преданные, разломила Лара пирог, который выдохнул паром и клубникой.
Опыт подсказывает, что нет.
Ты про своего юношу? Может, он просто не созрел еще для большой любви? Видно было, что пироги готовы, и Лара выключила духовку.
Да. Иногда, чтобы узнать человека лучше, достаточно его разлюбить. Тут еще Марко объявился под руку. Будто знал, что никогда не бывает так одиноко, как в воскресенье. Воскресенье это такой день, когда обязательно воскреснет кто-нибудь из бывших. Либо в памяти, либо в телефоне.
Почему бы тебе не переехать к нему, ты же его любишь?
Любовник это не тот человек, которого женщина готова любить всем сердцем.
Почему?
Потому что мешает тот, что сидит в печенках, уставилась София в экран, на котором женщина тоже общалась по телефону. София прибавила звук, и ей стало слышно, о чем та говорила с мужчиной:
Почему ты мне не звонила?
Зачем мне звонить прошлому, у которого нет будущего?
Представляешь, я сегодня встал в пять утра, в шесть нашел тапочки, в восемь жену по телефону. Целый день думал, зачем мне такие хоромы, жил бы себе в однушке, где все под рукой: что жена, что чайник, что кот. Кстати, кота я сегодня так и не нашел.
Раньше не мог позвонить?
Разбудил?
Да.
Ну извини.
Да ладно уж, выкладывай. Сделаю прическу твоим мыслям.
Сегодня проснулся и понял: не нравится мне эта квартира!
А чего снял?
Хотелось независимости. Я понял, что мне нужна другая.
Какая?
Мне нужна квартира с видом на твою грудь.
Думаешь, как бы сохранить отношения с юношей? отрывала Софию от экрана Лара.
Нет. Как бы так бросить, чтобы он не упал.
Так что Марко? Зовет обратно?
Да. Но все еще не развелся.
Говорила я тебе, не связывайся с женатыми. Думала, свяжешь из этих отношений теплый свитер своих одиноких вечеров, а любви не хватает даже на пару носков, потому что одна его нога здесь, а другая там.
Да я знаю, с женатыми всегда так: ложишься единственной, а просыпаешься очередной, думала на два фронта София, пытаясь не пропустить суть разговора и в телевизоре:
Все хорошо, только в тебе есть один недостаток. Ты слишком женат.
В чем проблема? Я разведусь. Ты выйдешь за меня?
У тебя есть апельсин?
Нет, а зачем?
Меня тошнит.
Я постараюсь найти.
Теперь ты понимаешь, как мы будем жить, если поженимся: ты станешь исполнять мои капризы, а меня будет тошнить от тебя.
Сознание Софии раздвоилось на некоторое время: с одной стороны, ей было очень интересно, чем закончится сцена на экране, с другой Лара, которая могла обидеться, поняв, что она стала фоном.
Извини, но самое сложное для меня это огорчаться за других, даже сложнее, чем радоваться, откусив пирог, добавила в свою речь клубнички.
Я тоже не люблю за других что-то делать. Так что ты не бери в голову.
Если бы я могла быть такой же беспощадной, как и любовь, то давно бы ушла от своего.
Куда? С тремя-то детьми.
Теперь уже с двумя. Туда, где не надо ни жалеть, ни сожалеть. Подождешь минутку, мне надо пироги из духовки достать?
Хорошо. Какой запах! Мне тоже один, самый румяный тогда, прибавила звук телевизору София, где девушка все еще объяснялась по телефону.
Самое неожиданное происходит в жизни пары, как только одному начинает казаться, что он знает другого как свои пять пальцев.
Каждому мужчине так кажется. Навязчивая идея. Ты разбираешься в женщинах? Какой вздор! Конечно, можно нас разобрать по вкусам и запахам, по полочкам и по Фрейду, но как быть с капризами, которые очень быстро мутируют?
Женщина подарок судьбы, нельзя от нее отказываться.
Это я понимаю, но ведь отказать может она.
В таком случае ты не подарок.
На чем мы остановились? вернулась в беседу Лара.
Все хотят к теплому морю любви в берега каменных объятий. Никогда не знаешь, где шляется твой мужчина: может, сидит в баре, может, прохлаждается с кем-то в кровати, а завтра ты встретишь его, и он поймет, что столько времени потерял не с теми, подтверждая это признаниями в любви. Ты будешь соглашаться с ним медленно, макая свои губы в шампанское, глаза в любовь, душу в счастье. Сегодня читала гороскоп. Обещает встречу и знакомство. Как там было сказано? Не упустите свой шанс.
Ну вот, видишь, вышла Лара на балкон, чтобы проведать своего малыша, дремавшего там в коляске. Так она обычно выгуливала своего ребенка, когда были дела по дому. Малыш мирно спал, не обращая внимания на то, что солнце уже улыбалось ему и строило рожи. Свежий апрельский воздух наполнял его щеки румянцем, а птицы бескорыстно пели, перелетая с ветки на ветку в поисках новых знакомств.
Я не верю прогнозам на выходные, когда вечер обещает встречу с прекрасным, а проснешься все затянуто одиночеством.
Ты что, опять на диете? нашла Лара в коляске выпавшую во сне соску и положила в карман.
Откуда ты знаешь?
Голос раздраженный, вернулась она домой и принялась готовить молочную смесь для малыша.
Ага, на гормональной. А ты?
Моя диета это когда поцелуи на завтрак, обед и ужин. Все остальное не диета, а сплошная борьба угнетенного чувства голода за демократию.
У каждого свое понятие о разврате. Для кого-то и развернуться уже разврат, сожалела София, что не дослушала разговор на экране.
Я люблю решительных мужчин, вспомнила вдруг Лара, как Антонио сделал ей предложение. И уже после свадьбы, когда она оставалась дома одна, часто спорила сама с собой о каких-то приятных мелочах: чай пить или кофе, с печеньем или с шоколадом, позвонить ему или дождаться, пока сам позвонит Еще выпить чаю или сварить все-таки кофе, прикончить шоколад или оставить жить, написать ему: «Я тебя люблю» или дождаться, пока позвонит, и потом уже сказать: «Что, соскучился?»
Они всегда знают, чего хотят?
Они всегда знают, чего хочу я.
Они умнее.
Не может быть! Ты ли это говоришь, София? Зачем тебе тогда нужно было второе высшее?
Ну как, я ведь еще многого не знаю.
Чего ты не знаешь?
Я не знаю, как жить дальше.
* * *
Спустившись с горы, бросив сноуборды прямо на снег, они сидели со стаканчиками глинтвейна и жареными сосисками на лавке, уставшие и счастливые, все еще улыбаясь солнцу, которое уходило восвояси за горы, унося с собой свет.
Со стороны будто две груди в белом бюстгальтере, указала рукой Фортуна на две одинокие вершины, между которыми образовался широкий вырез.
А я-то думаю, откуда такое легкое ощущение оргазма, глотнул я красный нектар с бонус-треком имбиря, кардамона и корицы.
Хорошее пойло варят эти немцы.
Да, и сосиски что надо, смачно откусила кусок горячей сосиски Фортуна.
В этот момент к ней подскочил рыжий сеттер.
Откуда это чудо? завизжала от радости Фортуна.
Ты слишком эротично ешь. Видишь хозяина вдалеке? указал я на человека в пуховике, который живо общался со сноубордисткой.
Похоже, вышел себя показать.
Ага, и собаку покормить.
Мне кажется, нельзя кормить чужих собак. Фортуна гладила собаку одной рукой, а вторую с мясом подняла повыше, чтобы та не достала. Да, ему теперь не до тебя, объясняла она псине политику флирта. Инстинкты, ничего не поделаешь. Бывают девушки с веслом, бывают со сноубордом. Кому какой инвентарь достался.
Может, дать ему немного? спросил я Фортуну, которая лучше меня понимала в собаках.
Не стоит, сказала она. Тем временем сеттер притащил в зубах кусок ветки и протянул Фортуне.
Служит, прокомментировал я.
Или хочет поиграть, отбросила она палку на несколько метров. Пес проводил ее взглядом, но остался на месте.
Не могу я больше смотреть в его голодные глаза, кинул я кусок своей сосиски сеттеру. Тот поймал на лету гостинец, опустил морду и стал жадно жевать. Проглотив, начал вынюхивать с поверхности снега невидимые ароматы и снова поднял голову: «Еще». В этот момент короткий свист хозяина оторвал его от нашей компании. И рыжее веселое вещество исчезло из поля зрения.
Смотри, допивая глинтвейн, закинула голову наверх Фортуна. Там на голубой акварели появилось несколько ярких куполов парапланеристов.
Жизнь прекрасна, когда она не в телевизоре, прилег я на колени любимой.
Ну ты нахал!
Извини, чтобы лучше было видно, как они спускаются с небес.
Тебе удобно? приняла Фортуна меня.
Еще бы. Ты моя квартира с удобствами.
Я долго наблюдал за разноцветными птицами, пока не закрыл глаза и не представил себя на их месте: шершавый, жесткий поток, бьющий в лицо, беспорядочные чертежи земли и свою абсолютно пустую голову, из которой ветром выдуло все, кроме ощущения нереального счастья.
Да не кричи ты так! смеялся рядом Антонио. Это был первый мой полет на парашюте, когда мы спустились в тандеме. Просто наслаждайся, упивайся.
Тобой, что ли? приходил я постепенно в себя.
Нет, мной не надо, сопьешься Свободой!
* * *
А твой Антонио? Наверное, он какой-то особенный?
Да нет, не было в нем ничего такого особенного.
За что же ты его тогда полюбила?
За то, что эту роль он отдал мне.
Только ты думала, что это будет яркое захватывающее кино, а оказалось, что длинный тривиальный сериал, с повтором предыдущих серий по утрам. Все влюбленные неизлечимые оптимисты. Он все по вахтам на Север летает?
Да, месяц здесь, месяц там.
Ну все-таки успеваешь соскучиться?
Нет, скорее, не успеваю привыкнуть. Все время хочется какой-то свежести отношений, бури эмоций, праздника, что ли. Но не того, что за столом с готовками и гостями. Ты меня понимаешь?
Согласна, мы стали экономны, мы боимся любить, мы боимся делиться чувствами, даже сердца нынче не бьются, потому что уже не бокалы, полные вина, а пластиковые стаканчики с охлаждающими напитками. А знаешь, что он мне заявил?
Кто?
Марко. Когда я ему сказала: «Ты меня не любишь, я это чувствую».
Что?
«А зачем мне тебя любить, когда с тобой можно просто спать». Ужалил в самое сердце. Вот все время же себе говорю: «Не надо заводить романов, если вас не заводит». Ан нет, бес попутал, а точнее страх одиночества.
После таких слов в отношениях наступает зима.
Похолодание, я бы сказала. Хотя погода меня абсолютно не волнует. Что бы там ни было за окном скупая зима или неуравновешенное лето, я всегда буду ждать весны. Только весной глаза наполняются влюбленностью, я же чувствую себя сентиментальной и щедрой дурой, раздавая ее направо и налево.
Конечно, время вылечит, но осложнения обеспечены. Любовь не переспать.
И каков теперь твой главный принцип по жизни?
Главное, чтобы было интересно. А что касается остального, то секс по Фрейду, шоколад по любви, чай поутру.
В общем, я с тобою согласна, но кое-что поменяла бы местами.
* * *
Я выхожу на улицу, чтобы вдохнуть немного асфальта, машин, людей, будто без этого мне уже не выжить. Люди идут молча навстречу или попутно, никто никого не знает и знать не хочет. А если хочет, то только с перспективой. Но где же ее взять, перспективу, если все упирается в горизонт? Для кого-то это отдельная квартира, для кого-то прекрасная задница впередистоящего авто, для кого-то необитаемый остров, для кого-то своя жизнь, без примеси прочих. Все хотели независимости, но продолжали пить, курить и любить, любить кого-то, любить себя. Я тоже зависел от этой вредной привычки. Я был влюблен, а значит ограничен.
На моем горизонте лежала она нервная, истощенная красотой, обличенная в изящество, погрязшая в моей влюбленности.
Осень была той самой порой, когда можно подсчитывать урожай адамовых яблок после бурных летних ночей. Пусть даже женщины уже спрятали свои выдающиеся детали страсти в ткань и воздух относился к тебе с прохладцей. В вазе моего воображения стоял свежий букет из ее ног, рук, золотых косичек. Вместе с мыслями, которые спокойны и свежи, я шел через небольшой парк, вдыхая торжественный фейерверк леса. На улице пахло дынями, они выступали золотом из декольте осени, напоминая, что все еще будет, будет гораздо слаще, только попробуй. Я подошел к лавке с фруктами, развалами которой правил южанин. Стал рассматривать дыни, которые лежали одна к одной, словно боевые снаряды, крупнокалиберные и заряженные. Я коснулся морщинистой желтоватой коры одного из них, даже пальцами ощущая сладость плода.
Ну что ты ее жмешь с такой силой, дыни они же нежные, как женская грудь, предупредил меня продавец. Ты просто скажи мне, какой тебе нужен размер.
Сладкие?
Все сладкие. Выбирай любую. Стопроцентный сахар, растает во рту, как поцелуй любимой, достал он одну и повертел в руках. Ты же любишь женщин, по глазам вижу. Тогда бери и не сомневайся.
Я не сомневаюсь, я выбираю.
Что тут выбирать?
Дыню или цветы.
Как всякий торговец, я мог бы тебе соврать, но я не всякий для женщины бери цветы. Там, за углом, моя сестра торгует. Какие у нее розы!
Какие?
Свежие, как мои дыни.
В итоге я взял и дыню, и розы, которыми хотел скрасить осенний этюд Фортуне. Я представил на мгновение, как она уже положила себя, горячую, в новенькое белье, как в посуду, из которой я буду есть, нет хищно жрать, когда вернусь. Я знал, что больше всего она любила мою кипучую невоспитанность, дерзость в постели, чувствуя себя то лакомством райским, то сытной жратвой, то десертным вином. Любовь можно было назвать как угодно, главное, чтобы было кому приготовить и тихо шепнуть: «Приятного аппетита!» Пока я витал в своих фантазиях, подошел мужик, пахучий и засаленный. Спросил мелочи. У меня были деньги, почему не помочь? Я пошарил в душе своей и насыпал ему медно-никелевое конфетти в ладошку. Может быть, эта манна поможет ему встряхнуться, не умереть от запоя.
Вы из жалости? спросила меня бабулька, раздававшая бесплатную прессу.
Нет, из кармана, отмахнулся от газеты и позвонил Фортуне: Как себя чувствуешь?
С тобой лучше, гладила кошку Фортуна. Ты где?
Я в Средней Азии, уложил я дыню на заднее сиденье, рядом устроил цветы.
Где?
Дыню тебе купил. Скучала?
Нет, любила.
Напрасно. Любовь никогда не была моим сильным чувством, таким, как жадность или зависть.
Вот как?
Не была, пока я не встретил тебя. Не то чтобы я сильно изменился, нет, я остался таким же жадным, потому что не хочу делиться тобой ни с кем. А вот зависть съехала: теперь я ее наблюдаю во взглядах тех незнакомых мужчин и женщин, которые то и дело пожирают твою молодость и красоту. Ты уже дома?
Да.
Одна?
С кошкой.
Перестань мучить своей лаской животное.
А кого еще? Тебя же нет.
* * *
Зима наступила. И включила свою шизофрению. Наступила на человечество и начала жевать его, потихоньку испытывая на прочность. Кто-то делал вид, что ему начхать, кто-то пытался откашляться, самые находчивые улетали в теплые страны. Но тем не менее она потихоньку доставала всех, проникала сквозь одежду в самую душу.
Вымораживая те самые теплые уголки, ради которых люди готовы были идти на большие жертвы. Зима не любила никого. Ни лыжников, ни конькобежцев, которые вставляли ей палки в колеса и царапали спину, особенно дворников, что пытались стащить с нее пушистую белую шубку. Как она могла после этого относиться к людям? С холодным презрением: она не любила, она не хотела. В данный момент я переживал ее фригидность, сидя в кафе в сердце города. Запах свежего хлеба несколько смягчал зимний пейзаж. Сигарета медленно вытягивала из меня мысли и дым. Я рассчитался за булочки, что купил здесь специально для Фортуны, и вышел из кафе. Времени до встречи с Фортуной было еще много. Мы договорились пересечься в Таврическом саду. Бульвар провожал меня до самого парка. Я медленно брел среди кокаина зимы. Дорожки были подернуты сединой. Всю дорогу мятный морозный воздух врывался в мой нос, как к себе домой, и ударял приятной эйфорией в голову. В проволочных прическах деревьев, в тени их роскошных мыслей мерзли каменные богини. Они выстроились вдоль аллеи, которая вполне могла сойти за панель. Я уже шел на второй круг, словно мне надо было выбрать одну на ночь, не находя предлога для знакомства. Они же, взирающие на меня выпуклостями своего безумства, были холодны и равнодушны, возможно, знали, что моя богиня уже мчалась по подземным железнодорожным рекам навстречу ко мне. Зимой в Таврическом саду уныло, как никогда, да и садовник из меня никудышный. Доскрипев до середины парка, я остановился посмотреть на пруд. В этом месте снег отсутствовал, а асфальт был прошит воробьями, которые весело чирикали под ногами. Воробьи, словно маленькие швейные машинки, штопали асфальт своими носами. Достав булку, я накрошил им немного. Те начали стучать еще быстрее, будто в знак благодарности хотели подлатать мои растрепавшиеся чувства.