Есть мечта? отобрала Фортуна свои губы и разбавила голубым мои карие глаза.
Тебе откровенно?
Да.
Я мечтаю провести с тобой эту ночь, не хотел я отпускать ее из своих объятий.
Ну наконец-то. Теперь тебе есть о чем помечтать, мечтай, это не вредно, зашуршала она от меня осенней аллеей. Я кинулся догонять мечту.
* * *
Фортуна валялась в постели, пересматривая снимки, которые ей сегодня удалось сделать, когда она гуляла по городу. Какие-то удаляла сразу, другие собирала в альбом. Она старалась подходить к выбору справедливо, не так, как раньше, когда было только два критерия отбора: нравится-не нравится, кое-что выставляла на публику в интернете. После того как она окончила курсы фотографии для профессионалов, ее отношение к делу (именно так она его называла) стало более осознанным, она пыталась с первого взгляда понять слабые стороны того или другого снимка. Еще один пейзаж полетел в корзину, когда пришло сообщение от Вики.
Подруга, с которой они сидели в школе несколько последних лет за одной партой. После окончания их разбросало по разным университетам, однако, как и прежде, они разгуливали свободно в самых затаенных уголках души друг у друга, поддерживая в трудную минуту, чтобы те, неугомонные, не сбились с пути.
Посмотрела мой новый альбом про Париж?
Ага, отписалась коротко Фортуна, закончив свою прогулку и оставив в покое свои фотографии.
Ну как тебе?
Потрясающий город. Только кое-что я на твоем месте сняла бы по-другому. Черт, как я хотела бы быть там на твоем месте, а еще лучше вместе с тобой.
Что, совсем не понравились?
Тебе честно сказать?
Опять начнешь меня учить?
Да нет, так, несколько советов.
Валяй. Немного критики не помешает от специалиста, иронизировала Вика.
Ну давай с первых начну: голый пейзаж, надо было что-нибудь поставить туда, за что цепляется взгляд. Понимаешь, о чем я говорю?
Не тупая, поставила скобку после этой фразы Вика.
Причем поставить в одном из зрительных центров. Далее, летящий поезд. Чувствуешь: чего-то здесь не хватает?
Чего?
Места, тесно ему, некуда ехать, надо было оставить в кадре место по направлению движения.
Вот этот снимок с башни мне понравился, очень хорош, но можно было повторить его с большей высоты, так как высокая точка съемки дает возможность охватить больше пространства и передать больший объем. Фотография это кино, это роман, ну, не роман, рассказ. У каждой должен быть свой сюжет, азартно объясняла азы искусства Фортуна.
А низкая?
Подожди, я возьму что-нибудь перекусить на кухне. Одну минуту, оторвалась она от компа.
На кухне она столкнулась с миловидной женщиной, на вид лет тридцати пяти, стройное тело которой стекало бирюзовым ласковым ситцем к самому полу. Лицо с располагающими добрыми глазами в обрамлении густых ресниц, слегка вздернутым носиком, под которым нашли приют теплые пухлые губы, было слегка озадачено. Но эта тревога ничуть не портила, скорее даже наоборот подчеркивала внутреннюю красоту мыслей. Увидев, как Фортуна наливала молоко в кружку, губы ее вдруг проснулись:
Мы же договорились, что ты будешь есть на кухне.
Я же не ем, я перекусываю, мама, бросила она на лету Ларе.
Ты не забыла, что скоро придут гости, нам надо накрыть на стол.
Да, конечно, я помню! вернулась уже через две минуты с кружкой молока и пакетом печенья в свою комнату Фортуна.
Низкая позволяет подчеркнуть динамичность и глубину этого сюжета, она отправила ответ на вопрос.
Поела?
В процессе. Печенье овсяное будешь?
Не, не люблю есть на лекциях. Чувствую себя как в университете, руки чешутся взять в руки конспект.
Ладно, потерпи еще немного: дальше идут портреты.
Это не портреты, это парижане.
Надо было снимать ближе.
Ближе страшно, не все же любят, что тебя снимают.
Ага, поэтому много лишнего в кадрах. Со светом тоже беда, надо, чтобы он падал сбоку или сзади. Там будут лучше видны черты и характер, осторожно кусала печенье Фортуна, чтобы то не крошилось.
Понятно, но мне-то некогда было думать о свете.
Думать необходимо. Умная должна быть фотография.
Ладно, кончай, меня и так все бесят. Сейчас и ты попадешь в их число. Я на всех ору: на родителей, на друзей, и особенно на себя. Не знаешь, в чем причина?
Может, заслужили?
Кончай язвить. Везде мерещится бардак, меня все раздражает, особенно близкие, им больше всех достается.
Как же Париж?
А что, Париж?
Можно же жить впечатлениями.
Слушай, давай без эзотерики. Лучше скажи, что это?
Забей. У меня тоже такое бывает.
Может, осеннее?
Может, оттого, что спишь одна, попыталась поднять настроение подруге Фортуна, откусывая очередное печенье.
Опять смеешься?
Нет, я читала про гормональные сбои, такое случается, уставилась она на висящий в ее комнате большой плакат группы Placebo, по которой она когда-то сходила с ума.
Этого только не хватало. А у тебя как с этим?
Ты представляешь, он поцеловал меня, внимательно рассматривала она одного из участников группы, задаваясь вопросом: «Что я тогда в нем нашла?»
Кто?
Оскар. Помнишь, я тебе рассказывала.
Ты серьезно? И как это было?
Будто и не было вовсе, а так легкая фантазия на тему «Красавица и Чудовище».
Что же дальше? Страшно хочется знать!
И мне страшно.
Ну расскажи.
Все пока, была еще эсэмэска. «Каждый день я вдыхаю твой космос, чтобы ярче горели звезды», нашла эсэмэску в телефоне Фортуна.
Красиво. Что, поцеловал и уехал? Где это было?
Дома. Он приезжал к нам в гости.
Дома? С ума сойти. А родители?
Они не знают. Родители это бонус к моему существованию. Живут себе. Папа на Севере, мама на кухне, вытерла рукой усы от молока Фортуна. Никому нет до меня дела.
Теперь уже есть. Ну отец же приезжает, наверное, иногда?
Да, конечно, приезжает со своими тараканами. Вечно чем-то недоволен. Постарел, что ли? Раньше с ним веселее было. Может, это я сильно изменилась в его глазах, оттого что мало общаемся.
Он же у тебя парашютист?
Да, все время обещает меня с собой взять. Но дальше обещаний пока не прыгнуть.
А ко мне сегодня клеился один дед.
Дед?
Да, именно дед, давай я тебе перезвоню, расскажу. Это словами не описать.
Через минуту Вика позвонила:
Алло!
Да, слышу тебя.
Так вот, он присел ко мне рядом на скамейку в тот самый момент, когда хотелось побыть одной, и начал грузить вопросами:
Вы знаете кому этот памятник? И сам себе отвечает: Кутузову.
Спасибо, я не знала. Они все такие похожие.
Я бы мог вам много рассказать об этом городе и проводить по заповедным уголкам, прошамкал он своими сухими губами и поправил седые усы. Хотите?
Нет.
А чего вы хотите?
Я хотела бы посидеть одна, молча.
А как вас зовут?
Не Лолита, уже начала я понимать, к чему он клонит.
Ага, к сожительству, засмеялась собственной шутке Фортуна. И что дальше?
Вы не бойтесь. Я не отниму у вас много времени.
Услышав про время, Фортуна машинально посмотрела на часы в комнате, те показывали пять часов. Она вспомнила, что в пять должны были прийти гости. Она совсем забыла, что обещала помочь матери накрыть на стол.
Как вы можете отнять то, чего у меня нет?
Вот и прекрасно, снова смахнул он невидимые крошки со своих усов, продолжала увлеченно Вика.
Что вы тут делаете, такая очаровательная? не унимался дед.
Платье выгуливаю.
Так вы здесь ждете кого-то?
Да, мужа, неожиданно пришло мне в голову.
Что же вы раньше не сказали? решил он навязать мне чувство вины. Такая молодая, а уже замужем. Почему так рано вышли замуж?
Чтобы всякие липкие твари не приставали, поднялась я со скамейки.
Уже уходите? Можно я вас поцелую на прощание?
Боже упаси! У вас усы отклеятся, не стала дожидаться я ответа и исчезла.
Здорово ты его отшила, я бы так не смогла, наверное. И чего им неймется, пенсионерам большой любви, сидели бы внуков лучше нянчили. Слушай, к нам уже гости приехали, давай я тебе позже перезвоню или завтра, услышала Фортуна приветственную возню в прихожей.
Ок, давай, до связи.
* * *
Я тихо вошел в ванную. Она стояла ко мне спиной под душем, намыливая негромко Love Me Tender. Блестящая и голая, одетая в струю прозрачной бегущей ткани. Я протянул к ней руку, независимость ее тела вздрогнула от неожиданности:
Что ты меня пугаешь? Я думала, это кто-то другой.
Размечталась.
Я поднял с пола ее белье и, приложив к губам, демонстративно вдохнул.
Ну, Оскар, брось оно несвежее. Ты любишь меня? Я чистая.
А я грязный, обнял я ее, прямо в облегающем платье воды, и проглотил в поцелуе. Через минуту она выключила душ, а я сорвал с вешалки большое белое полотенце, запеленал ее с головой, поднял на руки и понес в спальню.
Можешь сделать мне одну вещь? лежа в кровати, спросила меня Фортуна, пока я вытирал ее волосы.
Какую?
Приятную. Спой мне песню.
Тебе нет, твоему животу спою.
Я прильнул губами к ее теплой коже и начал петь Happy Birthday.
День рождения еще не скоро. Другие песни в репертуаре имеются? спросила она меня сквозь смех.
Нет, могу еще на трубе, начал я выдувать пузыри чмокающих звуков в ее кожу, как это обычно делают малышам. И тогда смех ее стал звонче и вышел за все рамки приличия. Но я был настроен решительно, мои губы двинулись ниже целовать ее бедра, где пальцы уже аккомпанировали легкими прикосновениями.
Сколько у тебя пальцев, все еще пребывала Фортуна в неком сумасшествии.
С утра было десять.
Это не вопрос, у всех десять, а у тебя вроде как сразу сто, стоит только тебе прикоснуться.
Стоит-стоит, даже не сомневайся. Какие у тебя холодные щеки, нащупал я руками ее ягодицы.
Согрей. Если летом я страстная телятина на вертеле твоей любви, которую можно есть сырой, то зимой замороженный полуфабрикат, что требует специй и жара для обретения вкуса.
Мне и зимой и летом вкусно.
Что ты там рассматриваешь? подняла она голову, чтобы взглядом найти мою, потерянную уже несколько лет назад в ее заповеднике любви.
Изучаю ландшафт. Хочу составить карту, контурную, твоих достопримечательностей: впадин, холмов, долин, родинок.
Почему контурную?
Чтобы раскрашивать тяжелыми одинокими вечерами, будто услышав меня, прошила наш вечер энергосберегающая лампочка луны. Комната наполнилась очертаниями предметов, которые прислушивались к мелодии, наполнявшей комнату, Back to Black Эмми Уайнхаус.
Я хочу станцевать под эту мелодию когда-нибудь голой, вдруг подняла она вертикально одну ногу из-под одеяла, словно это была ракета, готовая к старту.
Для меня?
Нет, ты не заслужил еще.
А для кого?
Для себя, согнула она ее в колене.
А ты, значит, заслуживаешь?
Заслужу, надеюсь, если самокритичность не одолеет или скромность.
И станешь заслуженной артисткой нашей спальни.
Нет, бери выше нашей независимой республики на улице Марата, дом 201, квартира 4. Мы создадим государство только для двоих. В котором больше никто не сможет получить гражданство. В котором никто не будет нам указывать, как жить, с кем жить, зачем жить, никто не будет нас доставать. Кроме наших детей, выпустила еще один шарик радужной фантазии Фортуна.
Кто же будет президентом?
Ты.
Согласен. А гимн? Стране нужен гимн.
Love Me Tender, произнесла Фортуна, пока моя шея жадно целовала ее губы.
Есть только одно неудобство в этом проекте не выйти из дома без визы. Я не смогу так долго.
Ничего. Со мною ты быстро научишься выходить из себя.
* * *
Во сне звонил телефон.
Привет. Что делаешь?
Сижу на работе, пью шампанское.
Я бы тоже хотел так работать.
Ты не сможешь.
Почему?
У тебя совесть. Начнешь открывать бутылку разбудишь.
Мне надо с тобой серьезно поговорить, сказал он таинственно в трубку.
О каком серьезном разговоре может быть речь, если ты даже не материшься?
Я-то? усмехнулся в трубку Антонио и замолк.
Я знал содержание этой тишины. Когда действительно накопилось, мы все больше затыкаем смысла между строк, не произнесенных вовремя, даже молчание не лезет в эту бездну, оттого мы молчим так громко, что не перекричать. Я слышал, как дышит его голос.
Так серьезно поговорить или помолчать? открыл я кран, чтобы набрать в чайник воды.
Да, я хотел заехать.
Хорошо, во сколько ты будешь? грел я телефоном ухо.
Так ты дома?
Дома, дома. Позвони мне, как будешь рядом, зайдем вместе в магазин, а то мне нечем тебя угостить.
Жрал, что ли, всю ночь? пошутил он неожиданно. Или перешел на хлеб и воду?
На чай и сухари. А ты, похоже, пил?
Что, перегар?
Нет, но окно на кухне запотело, отпарировал я.
Мне приятны были неожиданные нашествия Антонио. С его приходом в дом поступала приятная атмосфера доброй дружбы, которой от тебя не нужно было ничего, кроме участия. Найдется немного людей, способных вот так запросто рассказать о своих откровенных сомнениях, вытаскивая из себя то немужское, несмелое, незавидное, которое сидит себе в сердце каждого второго, зная, что его-то точно не выгонят, потому что оно находится под покровительством гордыни. Оно сидит и оплетает оверлоком швы неидеальной любви, то прибавляя ходу, то замирая, чтобы поправить зыбкую нить отношений. Чаще всего Антонио приносил с собой пару бутылок сухого. Хотя алкоголь здесь играл не самую главную роль, он скорее был декорацией, на фоне которой любые отношения могли стать ярче или тривиальнее, вспыхнуть или погаснуть.
* * *
Как ты можешь вставать в такую рань? оголил я свой зрительный нерв и нащупал им в полумраке утра любимую женщину. Она сидела на краю кровати, собирая, словно распустившихся за ночь детей, свои волосы.
Любое, даже самое холодное зимнее утро может спасти кофе, его крепкие объятия, не обратила она на меня внимание.
Черт, я уже ревную, жмурился я. В окно дуло яркое морозное солнце. Я снова уткнулся в перину.
Тогда вставай и завари мне чаю.
Нет, к таким подвигам я еще не готов, бубнил я в подушку.
Ладно. Можешь сделать мне бутерброд? Я страшно голодная, сказала она и нырнула ко мне под одеяло. Нет, сначала отнести почистить зубы.
Бутерброд не обещаю, но зубы отнесу, когда они у тебя будут вставные.
Неужели мы сможем так долго вместе?
А почему нет?
Нужна я тебе буду беззубая. Я же не смогу кусаться.
Замерзла, да? Да ты вся дрожишь, иди, я согрею тебя, моя дрожайшая, подтянул я стянутое полом одеяло, чтобы завернуть ее тельце.
Не надо одеяла. Укрой собой.
Я послушно заключил ее в свои объятия.
Что чувствуешь? шепнула она мне.
Легкое землетрясение.
Только это не земля это чувства, всхлипнула она, и я увидел, как слезы застеклили ее окна.
Ты чего, дурочка?
А просто так, от зависти к себе самой.
Некоторые способны делиться только завистью, за неимением других чувств, пошутил я.
Вот тебе чувства, начала она гладить мое лицо ладонью. Не брился. Я люблю, когда ты шершавый такой. Какое большое лицо. А почему у тебя так выпирает лоб?
Это интеллект.
Серьезно? Не замечала. А почему у меня нет?
У тебя достаточно других прекрасных выпуклостей.
Какие глаза! провела она подушечками пальцев по моим векам.
Какие?
Небольшие, но дальновидные. Густые брови. Волосы, добралась она до макушки.
Что волосы?
Отросли. Соскучились по парикмахерской. Грудь, вернулась Фортуна к моему носу.
Точно не грудь.
Я хотела сказать, поцелуй меня в грудь.
Слушаюсь, исполнил я ее приказ.
Теперь ниже, в живот. Теперь внутреннюю сторону бедра. Как классно! Лечу по воздуху, которому девятнадцать. Черт, а ведь мне уже двадцать один.
* * *
Ноябрь застеклил лужи и, включив кондиционер, остудил воздух, вынуждая людей поверить в то, что зима все-таки будет. Воскресная тишина питалась шагами редких прохожих. Впереди, покашливая, скрипел на правую ногу неопределенного возраста сосед в серой кроне старого плаща.
Постарел, Буратино, едко пошутил я.
Довольно цинично для воскресенья, осудил меня Антонио ровно на несколько шагов молчания.