Либо усиленно делают вид, что не имеют к нам никакого отношения, закончил Олаф мысль Вяземского и, отправив в рот очередную ложку супа, продолжил, но, при этом, обстановка в Приграничье остается достаточно спокойной. Складывается впечатление, что все настолько капитально уткнулись носами в землю и гребут деньги, что по сторонам, я уж не говорю, вверх, никто и не смотрит. Даже всплеск интереса к мистике, характерный для кризисных периодов и тот был достаточно слабым.
Вяземский аккуратно отодвинул тарелку, снова откинулся на спинку стула:
Насколько я понимаю, «Спецотдел» также не сообщил ничего особо интересного.
Нет, абсолютно ничего, пожал плечами Олаф, но не стоит забывать, что это, прежде всего, госструктура России, причем непосредственный наследник отдела КГБ, занимавшегося всяческой чертовщиной, а потому возможности у них сейчас достаточно ограниченные.
И все же подобные отделы в разведках всех стран всегда предпочитали сотрудничать с Орденом. Если местные молчат, значит, Мартынюк и их ни во что не посвящал и, скорее всего, занимался рутиной.
Мой контакт уверяет, что Мартынюк с ними давно уже не встречался, ограничиваясь стандартным оповещением «жив-здоров».
М-да не очень веселая картина получается, вам не кажется, Олаф? На фоне абсолютного спокойствия, погибает резидент Ордена. В европейской штаб-квартире мне сообщают, что никаких тревожных сигналов от него, никаких необычных запросов, они не получали. Обстановка на границе Миров по сообщениям постов слежения, в ночь убийства также совершенно спокойна.
Местная служба, контактирующая с нами, также не может сообщить ничего полезного, они считают, что обстановка вокруг стабильна. Подписавшие Протокол Нейтралитета, живущие в этом районе, делают честные глаза и клянутся, что ничего не происходит. Вам это ничего не напоминает, а, друг мой?
Напоминает. Тихий омут, очень серьезно сказал Олаф, и добавил, подумав, И я очень хочу верить, что дело в банальной уголовщине.
* * *
Всю следующую неделю после посещения выставки Таня ждала звонка. Пыталась себе не признаваться, списывала все на усталость, перегрузки и весенний авитаминоз, но к среде притворяться надоело, и она честно сказала зеркалу:
А ведь мог бы и позвонить, черт побери!
Высунувшийся в коридор на голос Мурч согласился коротким басовитым мявом.
Итого, нас уже двое, подытожила хозяйка. Легче не стало.
Между тем, рабочие дела шли на редкость хорошо, хотя и суматошно. Таня была даже рада не оставалось времени на ненужные мысли, удавалось загонять их на задворки сознания.
Только поздно ночью, без сил падая в кровать, она снова вспоминала тот вечер в особняке, и стискивала в кулаке серебряный листок.
Наутро все вставало на свои места.
В пятницу вышел номер журнала с интервью Вяземского, и Татьяна ждала хотя бы звонка начальника его пресс-службы, но телефон молчал. Она пожала плечами и уехала за город.
Выходные, проведенные у мамы, уже три года переселившейся на дачу, окончательно привели ее в обычное собрано-спокойное расположение духа, и ранним утром в понедельник ей удалось выбросить Вяземского, с его таинственными разговорами и подарками из головы.
Кулон, однако, не снимала уж больно уютной оказалась вещица. Таня не выставляла ее напоказ просто не снимала даже в душе, и за неделю серебряная цепочка и листок на ней стали частью ее тела.
* * *
Медленно плывя в утреннем сыром тумане, Татьяна вела свой Фольксваген к Москве. Ярославское шоссе, по которому она возвращалась в город, еще не встало, как обычно по понедельникам, и ей удалось довольно быстро доехать до Кольцевой. По дороге она прокручивала дела, которые необходимо сделать, и не сразу обратила внимание на коммуникатор, задушено надрывавшийся в сумочке. Одной рукой она зашарила в сумке, проклиная собственную рассеянность сколько раз давала зарок, садясь за руль доставать мобильник и класть на «торпеду»!
Номер незнакомый. Интересно, кто это в такую рань.
Алло?
Татьяна Владимировна? деловитый, вежливо-корпоративный голос.
Да, это я. Слушаю.
Меня зовут Игорь Соловьев. Я директор по развитию издательского дома «Гейм-сайн». Татьяна Владимировна, мы можем с вами встретиться?
А по какому поводу, если не секрет?
Никаких секретов, конечно же, с отрепетированной задушевностью заверил неведомый Соловьев, наш издательский дом является одним из наиболее динамично развивающихся на отечественном рынке, мы постоянно расширяемся и заинтересованы с сотрудничеством с настоящими профессионалами. Я хотел бы обсудить с вами возможные условия сотрудничества.
Татьяна задумалась. У «Гейм-сайна» была не самая хорошая репутация в журналистской среде поговаривали о том, что там диктует свою волю рекламный отдел, буквально заставляя писать о клиентах хвалебные статьи, поговаривали о хамском отношении к сотрудникам и поощрении стукачей. Авторам, однако, они платили хорошо и выплаты не задерживали.
Решила, что хуже не будет:
Давайте поговорим. Когда и где?
Татьяна Владимировна, если вам удобно, то мы могли бы встретиться сегодня в десять. Скажем, в кафе «Эстерхази» на Китай-городе. Вы знаете, где это?
Татьяна знала. Безумно дорогое для нее кафе. Однако это деловая встреча и совершенно не обязательно там что-то заказывать, кроме минеральной воды или чашки кофе. А такие расходы ее бюджет выдержит.
Она посмотрела на часы. Доехать, поставить машину, сбегать в душ
Если сегодня, то могу около десяти тридцати? Я сейчас на Кольцевой, не хотелось бы вас подводить, сами знаете, что такое московский утренний трафик.
Да, конечно. В десять тридцать, неожиданно легко согласился собеседник и закончил разговор.
Татьяна задумалась. Непонятно было, чем вызван такой интерес к ее скромной персоне. Бездарем она себя не считала, но и журналистом первого эшелона не была, зачастую сознательно избегая тем, касаться которых ей не хотелось. Благодаря излишней, как многие считали, брезгливости, знали ее лишь немногие постоянные читатели колонки.
А тут целый директор по развитию сам звонит скромному журналисту-фрилансеру. Да еще с легкостью соглашается на встречу в тот же день и в назначенное журналистом время. Как говорила незабвенная Алиса все страньше и страньше.
Впрочем, скоро она встретиться с этим директором и все станет ясно.
Размышляя таким образом, Татьяна свернула на шоссе Энтузиастов.
* * *
Московское непредсказуемое движение еще раз оправдало свою репутацию она поставила машину в гараж куда раньше, чем рассчитывала. Направляясь к подъезду, позвонила маме:
Привет. Я уже около дома. Да, представляешь, даже нигде не стояла. Нет, сейчас поеду на встречу. Нет, мама. На деловую встречу. Вернусь расскажу. Если будет, что рассказывать. Целую. Пока-пока.
Почесать Мурча за ухом. Скинуть туфли. Насыпать коту корма, поменять воду. Открыть окно в кухне и балкон в комнате. Раздеться.
Теперь в душ. Высушить феном волосы, уложить. Наложить макияж. Слава богу, на это у нее уходило немного времени косметику Татьяна недолюбливала и старалась пользоваться ею как можно меньше. Процесс «намакияжевания» она называла «нарисовать основные черты лица».
На минуту застыла перед гардеробом. Хмыкнув, достала чистую глаженую футболку с умильно улыбающимся чертом и надписью «God is busy. Can I help you?». Натянула любимые, до неприличия вылинявшие «Левайсы», и посмотрела на часы.
До встречи час. Пора. Накинув легкую куртку, глянула в зеркало. Конечно, узнай Аня, что она в таком виде отправилась на встречу с потенциальным работодателем, у нее приключился бы инфаркт.
С другой стороны вот и посмотрим, действительно ли она так нужна издательству, как уверял вкрадчивый директор, поглядим, насколько шокирует его внешний вид собеседницы.
Несмотря на то, что основные волны спешащих на работу горожан уже должны были схлынуть, на Первомайской вдоль платформы стояла молчаливая людская стена. Таня пристроилась возле колонны, и вставила в уши «капельки» наушников, отгораживаясь от внешнего мира.
Подошел поезд. Хлынула внутрь напряженное московское месиво, растекаясь по вагону, поспешно плюхаясь на немногие свободные места.
Таня зашла одной из последних, встала, прислонившись к дверям напротив тех, которые открывались на остановках. На ее ветке не было платформ справа, так что, это место было одним из самых спокойных в вагоне. Полуприкрыв глаза, она прибавила громкость, и перестала воспринимать вагон метро.
Рвал сердце Александр Васильев, отстраненно, за гранью отчаянья, бросая в пространство слова Маяковского:
Следующая остановка «Площадь Революции».
Выйти, взбежать по ступенькам перехода на «Театральную». Удачно как раз подошел поезд в сторону «Тверской». Снова переход, теперь с «Тверской» на «Пушкинскую», остается последний отрезок пути до остановки «Китай-город». Таня впомнила что раньше станция называлась «Площадь Ногина». Еще одно мимолетное воспоминание далекого детства, без спросу всплывшее в памяти.
Татьяна несколько раз бывала в «Эстерхази» и от кафе у нее осталось ощущение приглушенного золотистого цвета, дорогого дерева, бесшумных предупредительных официантов и очень высоких цен. Впрочем, сейчас это значения не имело приглашали на деловую встречу ее, вот, пусть приглашающая сторона и раскошеливается.
Воспоминание не обмануло в кафе стояла аккуратная стерильная тишина, возле стеклянной витрины с пирожными и десертами негромко переговаривалась пожилая пара. Таня оглядела зал. Большая часть столиков свободна, завтракает лишь несколько мужчин и женщин офисного вида.
Из-за столика у окна поднялся человек в синем костюме, поднял руку, привлекая к себе внимание.
Татьяна подошла, и, не успела она открыть рот, как мужчина сказал:
Здравствуйте, Татьяна Владимировна. Я Игорь Соловьев. Рад встрече. Присаживайтесь, пожалуйста. Будете что-нибудь заказывать?
Поздоровавшись, Татьяна села за столик. Тут же возник официант с меню. Не открывая его, Татьяна сделала заказ салат «Цезарь», чашку кофе капучино, стакан апельсинового сока.
И посмотрела на Соловьева, стараясь составить впечатление о человеке. Перед ней сидел характерный представитель вида «топ-менеджер компании средней руки». Неестественно гладенький, чистенький, и абсолютно безликий. Татьяне он напомнил розового пластикового пупса или восковое яблоко такое же блестящее и неживое.
Единственным и индивидуальным штрихом, пожалуй, был дорого потрепанный мягкий портфель, который Соловьев поставил себе на колени, доставая визитницу.
Протягивая Татьяне визитку, он сказал:
Искренне надеюсь, что наша встреча пройдет удачно и мы будем долго и плодотворно сотрудничать.
Татьяна взяла кремово-белый прямоугольник, обратив внимание на безупречный маникюр Соловьева. Последний штришок к портрету добавился, она сформировала свое мнение об этом человеке.
Я тоже на это надеюсь, но, для начала, должна понимать, о каком именно сотрудничестве идет речь. Насколько я знаю, у вас нет изданий, которым я была бы нужна настолько, чтобы со мной встретился руководитель вашего уровня. Итак?
Вы скромничаете, скромничаете, Татьяна! расплылся в улыбке «человек с маникюром», как обозначила его для себя Татьяна. Однако, вот ваш заказ. Салат у них всегда очень свежий, так что, давайте поступим так вы ешьте, а я пока расскажу о нашем издательском доме и его планах. Хорошо?
Разумеется, хорошо. Тем более, что салат действительно оказался исключительно хорош, а свежевыжатый апельсиновый сок приятно щекотал язык.
Соловьев засыпал ее округлым и политкорректными фразами о миссии издательского дома, корпоративных ценностях, необходимости современного менеджмента, требованиях времени и лидирующем положении на рынке.
Татьяна слушала и отчетливо понимала слова наманикюренного ничего не значат. Они лишь дымовая завеса, отвлекающий маневр.
Она постаралась сосредоточиться, перестать воспринимать отдельные слова, не зацикливаться на звуках, издаваемых человеком напротив. Ей это удалось, и вскоре она стала ощущать его как цельный образ. Этому приему ее научила еще в студенческие годы мама. Она советовала если что-то в словах собеседника начинает смущать, перестань слушать звуки, постарайся следить за его губами, движением рук, выражением глаз, мимикой. Причем делать это нужно, держа собеседника как бы немножко не в фокусе. Тогда удастся поймать образ человека и его эмоции целиком, понять суть помыслов.
Именно это сейчас и проделывала Татьяна, задумчиво накалывая на вилку листики салата и кусочки куриного филе.
Почти сразу она убедилась в том, что директор по развитию отчего-то нервничает. А еще что никакое сотрудничество он ей предлагать не собирается, оттого и плетет словесные кружева, пытаясь вырулить на настоящую тему беседы. И все больше нервничает, поскольку Татьяна ведет себя не так, как он рассчитывал. Поняв это, она с искренним удовольствием принялась и дальше «раскачивать» собеседника. То есть не реагировать никак, не задавать уточняющих вопросов, не выказывать заинтересованности.
Наконец, ключевое слово прозвучало Вяземский.
Разумеется, свою роль в нашей заинтересованности сыграло ваше блестящее интервью с господином Вяземским, умело подпустив восхищения в голос, сказал Соловьев. Так что, мы, безусловно, заинтересованы в сотрудничестве с журналистом такого класса.
Я польщена, коротко ответила Таня, и замолчала, неторопливо потягивая апельсиновый сок.
Как она и рассчитывала, дальнейшие вопросы крутились вокруг Вяземского. Таня отвечала умышленно односложно, гадая, что именно нужно от нее этому пластмассовому человечку.
Достав из кармана пиджака какой-то предмет, Соловьев принялся ловко крутить его в руке. Тонкий овал размером с большую старинную монету приковал внимание девушки. Таня поняла, что не может оторвать от него глаз. Соловьев необыкновенно ловко вращал его между пальцев, затем резко закрутил, заставив вращаться на столе подобно волчку.
Тане показалось, что от диска-монеты исходит неясный гул.
Мир сузился до размеров стола, затем, до размеров вращающегося черного диска. Откуда-то из неведомой дали доносился необыкновенно приятный голос ее хорошего друга Игоря Соловьева. Он спрашивал, рассказывал ли ей Вяземский что-нибудь о дымном или туманном зеркале. Упоминал ли «лицо обсидиана».
Внезапно она почувствовала ледяной укол чуть ниже ключичной впадины. Кольцо отрезвляющей стужи сжало шею. Казалось цепочка и кулон, подаренные Вяземским, вобрали в себя весь холод суровых северных зим, всю свежесть морозного утра в лесу. У Тани было ощущение, что только что ей кто-то жестко, но дружески растер лицо снегом.
Хотелось надеяться, что выражение лица ее не выдало, и удастся заставить говорить Соловьева дальше.
Она ответила сонным голосом:
Нет, вы знаете, Ян Александрович ничего не говорил.
Упоминал ли Вяземский о черных камнях?
Она пожала плечами:
Нет. Первый раз слышу.
Все это становилось забавным.
Хорошо-хорошо, Татьяна, в голосе Соловьева явственно слышалась брезгливость. О последней части нашего разговора вам помнить не стоит. Все упоминания о черных камнях, туманном зеркале и лице обсидиана вы забудете.