Да-да! То так! восхитился дон Мануэль.
Позвольте представить, Мануэль Лесто, мой давний знакомый. отрекомендовал смуглокожего Ян. В слове «давний» проскользнул какой-то странный оттенок.
Латиноамериканец учтиво, как показалось Тане, даже чересчур учтиво, поклонился и, взяв ее ладонь, легонько сжал сухими горячими пальцами:
Искренне рад познакомиться со столь очаровательной дамой! Искренне! Искренне рад!
Моя спутница Татьяна Владимировна Береснева. коротко сказал Вяземский и обратился уже к Лесто:
Дон Мануэль, уверен, наши разговоры будут невыносимо скучны Татьяне Владимировне.
О! Конечно-конечно, я как раз собирался я не смею вам мешать, и смуглый дон явно собрался раствориться в полумраке зала, но Вяземский неожиданно крепко ухватил его за локоток.
Поэтому, я думаю, госпожа Береснева простит нас, если мы ее ненадолго покинем? вопрос явно адресовался Тане. Та почувствовала неожиданную горечь, но, протестовать, не стала.
Я покину вас, господа. Спущусь вниз, возьму что-нибудь попить, и, мило улыбнувшись, вышла из зала. Взяв бокал красного вина, оперлась о перила балкона и стала наблюдать за входящими и выходящими из дверей людьми.
Знакомые лица не попадались, и она снова подумала о том, сколько же в Москве вот таких, скрытых от посторонних глаз, мест, сколько странных, почти не пересекающихся пластов жизни одновременно существует в огромном сумасшедшем мегаполисе.
Неожиданно мелькнувшая внизу фигура привлекла ее внимание. Татьяна присмотрелась. Да, точно, из зала выходила знакомая журналистка, сотрудничающая с несколькими гламурными журналами. Таня уже собралась окликнуть знакомую, но вовремя спохватилась, и заспешила вниз по лестнице.
Увы, догнать Ленку не удалось. Когда Татьяна открывала дверь особняка, та уже садилась в чей-то серебристый Мерседес.
Татьяна вернулась в зал. Убивая время, пошла вдоль зала, разглядывая фотографии экспонатов, вывешенные на расставленных залу стен стендах. Особого впечатления снимки не производили, куда интереснее оказалось читать достаточно подробные пояснительные надписи, размещенные под ними.
Время от времени она посматривала наверх не появился ли Вяземский.
В очередной раз, выглянув из-за стенда, она увидела его, беседующим с латиноамериканцем. Продолжая держать собеседника за локоть, Вяземский неторопливо шел по круговому балкону второго этажа. Наконец они остановились за колонной и теперь стояли так, что заметить их можно было только снизу, да и то лишь с определенной точки, в которой случайно оказалась Татьяна.
В зале стоял негромкий гул и голоса со второго этажа слышно, конечно же, не было. И все же Татьяне показалось, что вокруг Вяземского и дона Мануэля тишина сгустилась, приобрела вес и форму, уплотнилась. Даже свет вокруг фигур казался приглушенным, силуэты собеседников размывались, погружались в тени.
Не раздумывая, Таня достала из сумочки фотоаппарат, отключила, чтобы не привлекать к себе внимания, вспышку, и направила объектив на стенд с фотографиями. Чуть сместила на дисплее видоискателя показались фигуры на балконе. Максимально приблизила фигуры и сделала несколько снимков, после чего убрала фотоаппарат обратно и вернулась к чтению подписей под фотографиями. Видя этот фотоаппарат, Анька морщила носик ну кто пользуется таким в наш век смартфонов, с суперкамерами, купи уже айфон, как все приличные люди! Таня молча улыбалась и не спешила рассказывать, сколько она в свое время выложила за эту малютку, послушав совета профессионального фотографа.
Допив бокал, поставила его на ближайший стол, и глянула на часы. Однако, уже заполночь! Посмотрев наверх, она не увидела Вяземского. Можно было, конечно, поискать его, но Татьяна терпеть не могла навязываться. Не хотелось зависеть от малознакомого человека, который, теперь это стало совершенно ясно, пригласил ее только для того, чтобы отдать долг вежливости, да еще и бросил при первой возможности.
Решив, что ждет еще десять минут, после чего уходит и добирается до дома сама, Татьяна вернулась к столам. Положив на тарелку несколько ломтиков ананаса и гроздь винограда, пристроилась около большого окна, выходившего во внутренний двор особняка.
Бездумно глядя в окно, она отщипывала виноградины и одну за другой отправляла их в рот. Неожиданно Таня увидела, как во дворе появился латиноамериканец, с которым беседовал Вяземский. Видимо, вышел из служебной двери, невидимой из окна. Дон Мануэль казался возбужденным, даже встревоженным. Нервно закурив, он заходил по дворику, сунув левую руку в карман, а правой резко поднося сигарету ко рту. В несколько глубоких затяжек докурив сигарету, бросил окурок под ноги, растоптал его каблуком, и достал из кармана мобильник. Таню удивило, что это оказалась дешёвая «звонилка», которая никак не вязалась с образом элегантного дона.
Таня обратила внимание что Лесто, судя по движению пальцев, полностью набирал все цифры номера. Замер, дожидаясь ответа. Заговорил горячо, размахивая свободной рукой.
Так, с телефоном возле уха, он и исчез из поля зрения Татьяны.
А у нее за спиной раздался негромкий виноватый голос:
Татьяна, я могу рассчитывать на ваше прощение?
Таня обернулась. Вяземский стоял, всем видом выражая искреннее раскаяние. Она прищурилась:
Ян Александрович, вот, если честно, то мне кажется, вы играете. И нисколечко вам не стыдно.
Вяземский посерьезнел, подобрался:
Знаете, если уж честно, то мне действительно, очень неудобно, но не стыдно. Состоявшийся разговор был крайне важен, и я нисколько не стыжусь того, что поступился нормами этикета. Это совершенно не значит, что я не испытываю неудобства и того, что мне действительно неприятно. Поверьте, ваше общество куда приятнее, чем общество дона Мануэля.
Татьяна прыснула и чуть не подавилась виноградиной. Поставив тарелку на подоконник, она сделала глоток воды и снова рассмеялась:
Ну, это, конечно, комплимент! Просто неотразимый! После такого заявления вы прощены. Окончательно и бесповоротно! А потому, если это вам удобно, отвезите меня домой. Завтра мне рано вставать и до упора сидеть, выискивая подробности о деятельности Якова Брюса.
Брюса? удивился Вяземский. А с чем связан такой интерес к этому авантюристу?
Удивляясь собственной наглости, Таня взяла его под руку и повела к выходу:
Пойдемте. По дороге расскажу. Так вот. Есть такая газета
Она болтала всю дорогу. Вяземский оказался прекрасным слушателем. Он не перебивал, очень к месту вставлял точные и краткие замечания, и, как оказалось, историю родины своих предков знал отлично.
Татьяну поразило еще и то, что в беседе участвовал водитель Владимир. Сохраняя уважительное отношение к своему шефу, он задавал интересные вопросы, заставлявшие Татьяну продолжать рассказ и, похоже, искренне интересовался прошлым Москвы.
Время пролетело совершенно незаметно, и когда автомобиль остановился, Татьяна не сразу сообразила, что они стоят во дворе ее дома.
Спасибо вам. Очень интересная выставка. И за беседу спасибо. И вам, Владимир, тоже обернулась Таня к водителю.
Подождите немного, Татьяна Владимировна, Вяземский достал из кармана небольшой замшевый мешочек Пожалуйста, не поймите меня превратно и не расценивайте этот жест приязни и уважения в неверном свете. Я хотел бы подарить вам небольшой сувенир.
Развязав тесемки, достал кулон в виде листа на серебряной цепочке, протянул его Татьяне, и очень серьезно сказал:
Считайте, что это талисман. Или, как говорят в России, оберег. Он будет помогать вам в, тут Вяземский чуть помедлил, серьезных и неприятных переговорах и поможет при неожиданных встречах.
Таня положила кулон на ладонь. От этой скромной маленькой вещицы исходили уверенность и доброжелательность, ощущение теплого металла успокаивало. Она сжала кулак:
Знаете, а ведь я не обычно не принимаю подарков от малознакомых мужчин Но вот эту вещь Спасибо вам.
И она сама открыла дверь автомобиля.
Вяземский вышел следом.
Татьяна Владимировна, я могу вам позвонить и пригласить, скажем, отобедать.
Чуть приподняв голову, Татьяна смотрела в его очень серьезные и спокойные глаза.
Ужасно хотелось ответить да, конечно, это будет так славно. Но, прикусив губу, она помолчала, и ответила:
Знаете, может мне лучше вернуть подарок? Поскольку я не могу вам сейчас ответить «Да».
И она протянула ему кулон.
Вяземский мягко накрыл ее ладонь своей, снова сжимая ее в кулак.
Нет-нет. Оставьте, пожалуйста. И очень прошу, не расценивайте этот подарок как способ давления. Но я оставляю за собой право позвонить.
Таня молча кивнула.
Да, и еще, добавил Вяземский. Дайте мне слово, что будете носить кулон, не снимая. Хотя бы несколько дней.
Почему именно несколько дней? удивилась Таня.
Считайте, что я немножко провидец. В ближайшие дни он вам понадобится! Вяземский уже садился в машину.
Почти беззвучно заработал двигатель, и мощное авто, плавно развернувшись, покинуло двор.
Ожидания
Это, значит, площадь Европы? скептически огляделся вокруг Олаф.
Вяземский стоял чуть позади, задумчиво глядя на мост, по которому несколько дней назад бежал его предшественник.
За спиной гудел суматошный Киевский вокзал, вокруг которого мельтешили людские толпы, груженые пластиковыми сумками «мечта мародера», потрепанными рюкзаками, деловито прогладывали путь бизнесмены, приехавшие Аэроэкспрессом, торопились попасть в аэропорт туристы.
Олаф покосился на шефа и, видя, что тот не отвечает, продолжил:
Назвать именем Европы одно из самых азиатских мест Москвы, в этом есть какой-то исконно русский черный юмор. Я вот, давно уже общаюсь с вами, Ян Александрович, но не устаю поражаться вашим соплеменникам.
Я и сам не устаю им поражаться, Олаф, поверьте, рассеянно ответил Вяземский и, оглянувшись через плечо, посмотрел в сторону гостиницы «Киевская».
Олаф, что вы видите? спросил он норвежца, поворачиваясь в сторону вокзала.
Толпу. кратко ответил тот и продолжил, не дожидаясь следующих вопросов, Толпу, Ян Александрович. А это значит, что шел Мартынюк, скорее всего, не со стороны вокзала. А, скорее всего, вдоль набережной. Вот оттуда, махнул он рукой направо.
Олаф, а если людям отвели глаза? Вяземский пребывал в той же меланхолической задумчивости.
Он медленно пошел через площадь к мосту. У самых ступеней остановился, задрал голову, глядя на вход в стеклянную трубу. По мосту спешили люди, процокала мимо стайка офисных девиц в туфлях на шпильке, сердито сопя, толкнул Яна толстяк с расползающимся коричневым портфелем в руках. Вяземский, кажется, и не заметил.
Его глаза пытались рассмотреть ту ночь, когда по мосту бежал человек, наверняка узнавший что-то важное. Настолько важное, что кто-то решил убрать резидента Ордена, нарушить Протокол Нейтралитета. Это, знаете ли, едва ли не объявление войны.
Олаф встал рядом, негромко спросил:
А может, случайная жертва? Классическое «не в то время, не в том месте»?
Сами-то верите, а? с укоризной спросил Вяземский.
Не-а. Ни на секунду, характерное русское «не-а» норвежец выговаривал с наслаждением, словно ребенок, недавно выучивший новое слово.
Вот и я не-а. Давайте поднимемся, не дожидаясь ответа норвежца, Вяземский энергично зашагал вверх по ступеням. На той ступени, где Мартынюк оступился и разбил колено, он задержался, не обращая внимания на спешащих людей, закрыл глаза и коснулся кончиками пальцев края ступени.
Выпрямившись, заспешил дальше.
С любопытством поглядывая по сторонам, он шел вдоль моста, надолго замирал, у прозрачной стены, глядя на открывающуюся с высоты панораму Москвы.
В очередной раз застыв, Вяземский закрыл глаза и поморщился. Заметив это, Олаф с озабоченностью спросил:
Что-то почувствовали, Ян Александрович?
Нет, друг мой, ничего конкретного. Просто здесь очень хорошо ощущается, насколько безумен город.
Олаф пожал плечами:
Мегаполис.
Дело не только в этом. Посмотрите по сторонам город кто-то пришпоривает. Его суета уже перешла в истерические судороги. Если так пойдет дальше, он не выдержит. Город похоронит сам себя. Взорвется, или застынет в коллапсе.
Будем надеяться, что этого все же не произойдет, пробормотал норвежец, глядя на медленно ползущие в зарождающейся пробке автомобили на набережной. Вы что-то почувствовали там, на ступенях?
Да. Нашел место, где он разбил ногу.
А сейчас что-нибудь ощущаете?
Вяземский недолго помолчал:
Да. Мартынюка гнал кто-то очень сильный. И этот кто-то использовал холод и ветер. Вспомните, как его убили перерезав осколком стекла артерию. Вы сами показывали мне снимки. Такой осколок никто не стал бы держать в руке крайне неудобно. Нет его подняли в воздух и швырнули в горло жертве вместе с порывом ветра.
Я запрашивал наши посты контроля никто не зарегистрировал серьезных возмущений в Приграничье.
Факт этот сам по себе ничего не значит, сами знаете. Есть немало существ, которые могут использовать ветер и не прибегая к силам Той Стороны.
Меня больше беспокоит другое, сказал Олаф, с кем встречался Мартынюк и почему после встречи был вынужден уходить настолько отчаянным способом?
Вот это нам и предстоит выяснить. А теперь, давайте найдем какой-нибудь ресторанчик потише и еще раз все обсудим, предложил Вяземский.
Ресторанчик они решили поискать подальше от набережной, здраво рассудив, что соседство с автомобильной пробкой не лучший вариант для спокойной беседы.
В одном из переулков обнаружилось то, что надо неприметная харчевня из разряда «для своих», практически пустая, с уютным маленьким залом и не удивление расторопной официанткой, моментально объяснившей что брать стоит, а что не очень, принявшей заказ, и умчавшейся на кухню.
Мило. Простенько и мило, высказался Олаф, и пробурчал что-то благодарственное, принимая из рук официантки высокий бокал яблочного сока.
Вяземский откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:
Возвращаемся к самому началу.
Логично, норвежец смаковал холодный сок и казался воплощением спокойствия. Лично я узнал обо всем одновременно с вами. Кёлер вызвал нас буквально в один и тот же момент. Так что, вы излагайте, а я послушаю.
Единственное, что смог сказать Кёлер, так это то, что Мартынюк не передавал ему никакой экстраординарной информации, и не вел никаких расследований, которые могли бы вызвать подобную реакцию. Обычная рутинная работа, контроль Приграничья, редкие визиты к подписавшим Протокол, вот и все. Обстановка по обе стороны Границы в этом районе, по словам Кёлера тоже была чуть ли не сонная.
Что возвращает нас к гипотезе «не то время, не то место», отсалютовал бокалом Олаф.
Их разговор ненадолго прервала официантка, сноровисто расставившая тарелки с наваристыми щами и корзиночку со свежим хлебом.
Не прерывая негромкой беседы, Олаф и Вяземский принялись за еду.
Насколько я знаю, после подписания Протокола Нейтралитета, резидентов ордена убивали нечасто и, как правило, это было связано с попытками пробоя Границы. Но, в данном случае, нет никаких видимых следов подготовки, сказал Вяземский.
Именно. Но, все же, убили его с применением Сил, следовательно, кто-то из наших клиентов имеет к его гибели непосредственное отношение. Но не обязательно, что дело в подготовке пробоя.
Да уж. В последние лет двадцать здесь творится такое, что никакого пробоя не нужно, в сердцах бросил Ян. Потеряли едва ли не всю структуру, которую налаживали десятилетиями, почти все, кого можно было считать союзниками, либо переселились, либо отправились на тот свет.