У берегов острова Маврикий снова произошло крушение нефтеналивного танкера. Судно под панамским флагом с сомалийской командой принадлежало украинскому судовладельцу. По первым сообщениям, это одна из «плавучих помоек», бороздящих моря под флагами, не подпадающими ни под какой контроль. Эта экологическая катастрофа грозит рыбам, птицам, местной флоре. Правительство Маврикия грозит судебным иском в компетентные инстанции в связи с преступным экоцидом»
Рене слышит поворот ключа в замке, скрип двери. Входит Опал. Она тоже падает в низкое мягкое кресло напротив Рене и, совсем как он несколько минут назад, тяжело вздыхает.
Ну, как твой первый рабочий день? спрашивает ее Рене.
Опал скидывает туфли на высоком каблуке и массирует натертые пальцы ног. Потом она встает, наливает себе стакан воды, снова садится.
Оказывается, Маркус хронический меланхолик. Он все видит в черном свете. Из-за этого курит, как паровоз. Сильнее всего меня угнетают его приступы «зачемства».
Это еще что такое?
Это когда постоянно нудят: «Зачем это нужно?» «Зачем мыть руки? Зачем работать? Да и жить зачем?»
Забавно.
В этом нет ничего забавного, уверяю тебя. Это психическое заболевание, называется «гебефрения». Он сам мне признался, что страдает этим недугом. Он характеризуется исчезновением всех желаний.
Со мной тоже такое случается, но ненадолго. Съем пирожное, посмотрю хороший фильм и все, прошло.
А у него почти никогда не проходит. Самого себя он называет прохвостом.
Кажется, это называется «синдром самозванца» чувство несправедливости собственного успеха.
Так или иначе, мне приходится постоянно его утешать. Он грозится покончить с собой, вернее, как он сам говорит, избавить мир от своей вредной персоны. Хорош психотерапевт, а? В промежутке между двумя посетителями он меня спросил, не стыдно ли мне работать на субъекта, пользующегося слабостями людей, чтобы вытряхивать из них денежки.
Рене улыбается.
Он трезво мыслит. По крайней мере, ему не чужды угрызения совести.
Разуй глаза! Стоит пройти приступу гебефрении, как он мигом превращается в тирана. Иногда я даже его боюсь.
Опал встает и бредет в кухню, чтобы достать из холодильника все необходимое для сэндвича: колбасу, помидоры, сыр, корнишоны. Рене присоединяется к ней, достает тарелки, стаканы, приборы, делает сэндвич себе.
Я реалистка, говорит Опал. Такая работа, не заставляющая сильно напрягаться и хорошо оплачиваемая, большая редкость. Меня вот что беспокоит: открываю как-нибудь утром дверь его кабинета а он висит под потолком на галстуке. Довел до конца свое «зачемство».
Рене не успевает ее успокоить: в дверь баржи звонят. Он идет открывать. На пороге стоит мужчина в сером пальто и в круглой шляпе.
Прошу прощения за опоздание, с ходу произносит он. Только сейчас смог вырваться.
Мы никого не ждем. Вы кто?
Я судебный исполнитель, уверенно отвечает нежданный гость. Моя задача произвести оценку этой баржи и переписать ваше имущество. Хотел бы также узнать, имеется ли здесь мебель, которую можно выставить на продажу. Но сначала вопрос: у вас здесь напряжение 220 вольт или 12, как обычно бывает на плавсредствах?
Прежде чем Рене догадывается выставить его за дверь, судебный исполнитель просачивается в квартиру при плавучем театре. Выхватив из сумки планшет, он делает фотографии. На глазах у пораженных Рене и Опал он так же фотографирует баржу снаружи и, вежливо попрощавшись, уходит довольный.
Несколько минут Опал и Рене стоят как громом пораженные, потом молча ужинают, готовятся ко сну и ложатся.
В постели Рене пододвигается к Опал и гладит ее волосы. Но она опять отвергает его ласки.
Подожди, спокойно говорит она. Не сегодня.
Она отворачивается и засыпает. Рене смотрит на электрические часы, на них 23:23 время его ежевечерних погружений в прошлые жизни.
Мучаясь от приступа ностальгии, он уходит в туалет, запирается там и садится по-турецки на крышку унитаза, прямо под плакатом: «ТОЛЬКО ЗДЕСЬ ИСТИННЫЙ ПОКОЙ».
Он набирает в легкие побольше воздуху, как фридайвер перед нырянием, закрывает глаза, медленно дышит.
Рене мысленно спускается по винтовой лестнице, ведущей к двери его подсознания. Вставляет ключ в большой железный замок. Открывает дверь. Переступает через порог.
Вот он и в коридоре своих прошлых жизней.
У него ощущение, что он попал в старую гостиницу, где когда-то проводил отпуск.
Стены в коридоре белые, двери красные, на них позолоченные номера.
Так, теперь формулирую желание.
Хочу в ту мою прошлую жизнь, где найдется мудрец, который подскажет, как не допустить, чтобы в 2053 году разразилась третья мировая война.
Одна из дверей начинает светиться. На ней номер 27. Он встает перед этой дверью. Открывает ее. Входит.
Он стоит на бульваре.
Как только сознание осваивается с прежним телом, Рене рассматривает свои руки, чтобы ответить на три вопроса, без которых не понять, в какую инкарнацию он попал: какого цвета его кожа? Какого он пола? Сколько ему лет?
Похоже, это руки взрослого белого мужчины.
Теперь ноги.
На нем сапоги, штаны, длинная кольчуга.
Поверх кольчуги грязная светлая накидка, на ней намалевано подобие креста. К опоясывающему его ремню прицеплены длинные ножны, он держит щит, на плечах плащ.
Подняв глаза, он убеждается, что на голове у него шлем с прорезью для глаз.
Рене ждет, пока вокруг персонажа, в которого он вселился, рассеется туман. Его сильно трясет.
Обстановка требует ответов на еще три вопроса: день или ночь? Внутри или снаружи? Один или в окружении других? Ответы не заставляют себя ждать.
Он понимает, что сидит на лошади, мчащейся галопом по серой каменистой земле в разгар дня, вместе с многочисленной толпой.
К нему возвращается слух, и он слышит собственное оглушительное дыхание, отдающееся внутри железного шлема. Снаружи раздаются более резкие звуки: крики, металлический звон, ржание его лошади, издали доносится гудение труб и рокот барабанов.
Воздух, который он втягивает через прорезь в шлеме, пропитан запахом пота его собственного и скакуна. Он взъерошен во всех смыслах этого слова, в одно и то же время исполнен воодушевления и ужаса.
Боже, что творится?
17
ГОСПОДИ, СПАСИ! вопит некто в доспехах рядом с ним, высоко воздевая меч.
Он видит через прорезь в своем забрале тысячи всадников, одетых так же, как он. На их туниках тоже кресты, они тоже размахивают мечами и мчатся галопом.
Так, все это мои, то есть наши.
ГОСПОДИ, СПАСИ! кричат голоса вокруг него.
Неподалеку, на зубчатой стене, видны солдаты, одетые по-другому, в тюрбанах, поверх которых нахлобучены островерхие шлемы.
А это, должны быть, враги.
Всадники скачут к пролому в крепостной стене. Все происходящее залито слепящим солнцем.
Он поправляет щит на левом предплечье, не выпуская поводьев; правой рукой он крепко держит рукоять меча, правый рукав слегка задран.
Я конный рыцарь, участник штурма какого-то города.
Вот в какое тело угодил Рене Толедано, вот чьими глазами он видит, вот чьими ушами слышит, вот чьей кожей осязает; но о том, чтобы слиться с его личностью, пока что нет речи. Скорее, он за ней наблюдает, слушает ее, открывает для себя этого незнакомца, которым некогда был.
Ааааааа! голосит кто-то совсем рядом.
Рене оглядывается и видит корчащегося в доспехах всадника, так невыносима его боль. Из его шлема вылетает пчела. Лошадь бедняги знай несется вперед. Рыцарь сдирает железный шлем и прижимает к глазу руку в перчатке.
Не иначе, пчела укусила его в голову!
Но сейчас Рене не до сочувствия, нужно смотреть вперед.
Передовые всадники сминают защищающих крепость пехотинцев, топчут их копытами своих лошадей. Обороняющиеся умело пробивают копьями железные латы лошадей. Всадники, свешиваясь с коней, орудуют мечами, как серпами, срубая головы пехотинцев, как колосья.
ГОСПОДИ, СПАСИ! дружно орут воины, в рядах которых находится Рене.
Крестоносцы?
Первая сотня, доскакавшая до стены, мешает тысячам других, скопившихся теперь вокруг них.
Рыцарю, в которого вселилось сознание Рене, тоже не удается вступить в бой. Гарцуя на месте, он ждет, пока перед ним откроется путь и он врежется в массу неприятеля.
Дайте проехать! Прочь! кричит он.
Но другие увлечены атакой и не хотят посторониться.
Мессиры, будьте же великодушны! гневается он. Пропустите тех, кто скакал за вами, дайте и им место в бою!
Но товарищи по оружию даже ухом не ведут.
Что до защитников крепости в островерхих шлемах, то те слишком заняты сдерживанием вражеского натиска, чтобы отвлекаться на его гнев.
До чего трудно терпеть тем, кого обогнали в атаке и теперь не подпускают к неприятельским порядкам!
Он успокаивает своего коня, у которого идет ноздрями пена от нетерпения и который месит копытами пыль, потому что тоже огорчен позорным промедлением.
Кроме звучащих вокруг призывов к божьей помощи, Рене слышит хрип солдат, лишающих друг друга жизни. Между ними завязываются свирепые дуэли.
Повсюду вокруг него злодействуют смерть и разрушение, царит хаос из зловония, пыли, сверкания клинков, потоков алой крови и душераздирающих воплей.
ГОСПОДИ, ПОМОГИ! голосит пехотинец у самого его стремени и тут же получает стрелу прямиком в лоб.
Рене пронзает мысль:
Неужто такова Господня воля?
Рыцарь, в которого он вселился, по-прежнему лишен возможности нанести хотя бы один удар.
Порыв ветра сечет песком его забрало, через прорезь песок попадает внутрь шлема. У него щиплет глаза, он чихает. Чихать в шлеме неприятно. Сердце так колотится, что гудит не только грудная клетка, но и яремная вена, бурление крови докатывается до запястий.
Бездельничать так долго в разгар боя не годится. Рене высматривает местечко, где можно было бы отличиться, потеснить неприятеля. Он смещается вдоль стены и удаляется от пролома, рядом с которым все сгрудились, мешая друг другу.
У подножия стены он видит дверцу, из нее появляется горстка защитников крепости. Устав ждать, он пришпоривает коня и скачет к ним.
Господи, помоги! повторяет Рене, вращая для пущей бодрости мечом. Богатырский взмах! Вес оружия придает удару силы. Его тяжелая рука разит без промаха. Он метит своим жертвам под подбородок.
Им овладевает первобытное возбуждение, удовольствие убивать.
Слыша собственный голос «Господи, помоги!», он убеждает себя, что в этих словах содержится рациональное объяснение его смертоносного безумия.
Раз такова воля Божья, то убивать всех этих людей, совершенно ему незнакомых, не только благое, но и необходимое занятие. Все равно что прополка огорода. Вот с какими мыслями орудует мечом рыцарь:
Это варвары.
Это безбожники. Они не приняли Крещения, их души попадут в ад.
Он воспален от убийств, которые только что совершил, а еще от привилегии оставаться в живых, невзирая на все то, что с ним происходит с начала сражения.
Скольких врагов он сумел зарубить? По меньшей мере десяток. Даже его конь, кажется, гордится каждым смертоносным взмахом меча своего седока. Иногда он встает на дыбы, разгоняя тех, кто пытается его окружить. Вражеские копья ломаются при этом, как щепки.
Даже конь понимает, что происходит, и желает седоку победы.
Внезапно ему наносят удар в спину на счастье, обезвреженный кольчугой. Он хочет оглянуться, увидеть, кто на него напал.
Рене думает:
Кто бы поднял проблему ограниченной видимости в рыцарском шлеме? Приходится крутить головой, и все равно мало что видишь щель-то узенькая! Это побуждает сосредоточиться на фронтальном бое, о панорамном обзоре здесь не заикнешься.
Конь бьет задними копытами и отшвыривает докучливого копейщика. Другой противник, тоже с копьем, смекнул, что к чему, и, согнувшись, чтобы остаться вне зоны видимости, вонзает саблю коню в живот. Кишки вываливаются на землю, животное валится на бок.
Клянусь Богом, моя лошадка убита!
Всадник еле успевает отбросить стремена, чтобы не оказаться раздавленным. При падении он больно ударяется плечом о камень и теряет шлем. Теперь его лицо открыто.
Дюжина людей в тюрбанах и шлемах торопится к нему с воинственными криками, означающими, видимо, то же самое, что «Господи, помоги!» у христиан.
Рене Толедано чувствует, что рыцарь, внутри которого оказалась его душа, теперь сражается от отчаяния, чтобы как можно дороже продать свою шкуру.
Он вращает мечом, чтобы удерживать неприятеля на расстоянии, но кольцо вокруг него неуклонно сжимается.
Болит плечо, трясется рука, едкий пот, уже не удерживаемый ресницами, жжет глаза, он все сильнее задыхается, сердце вот-вот разорвется.
Вижу, эта реинкарнация произошла не в самый подходящий момент, думает Рене.
Его руку, сжимающую меч, рубят вражеские сабли, меч клонится все ниже, он моргает от страха и от пота, заливающего глаза.
Внезапно его загораживает чей-то щит, в который втыкается стрела арбалета. Чудо, что она не угодила ему в правый глаз и не пробила ему насквозь голову!
Садись! ревет рядом с ним чей-то голос.
Рыцарь в шлеме узнать его нельзя, потому что он сидит в седле спиной к солнцу протягивает ему руку. Он вскакивает на круп лошади позади своего спасителя.
Держа левой рукой щит, правой он продолжает наносить удары мечом. Человек в седле отбросил свой щит с торчащей из него стрелой арбалета и одной рукой держит поводья, другой тоже орудует мечом.
Как ни странно, рыцарь, в которого вселился Рене, уже не чувствует боли в плече. Можно подумать, что инстинкт выживания заставил мозг выработать вещества, необходимые для продолжения боя, а удивительная мышечная оболочка перестала ощущать боль.
Лошадь с двумя всадниками похожа на трехголовое чудище с двумя длинными клинками, косящими любого, кто дерзнет приблизиться.
Два всадника с крестами на туниках убивают неприятельских пехотинцев одного за другим. У каждого из них они успевают найти уязвимое место между защитными щитками и рубануть туда мечом.
Белое солнце уже в зените. Жара стала невыносимой, рубаки утомились и хотят пить.
Удивительно, до чего нескончаемы сражения, думает Рене. В книгах и фильмах показывают только ключевые моменты. По ним невозможно представить, как это утомительно сражаться долгими часами. Эта работа мясника требует сверхчеловеческих сил. К тому же я умираю от жажды. Я так истек потом в этих латах, что мне грозит полное обезвоживание.
Они медленно продвигаются по уже захваченному городу, но их лошадь ранена, она падает. Оба всадника превращаются в пехотинцев.
Рыцарь-спаситель поднимает забрало своего шлема, и Рене видит, наконец, лицо человека, которому его бывшее «я» обязано тем, что осталось в живых.
Это белокурый бородатый великан. У него длинные волосы и серые глаза. От жары и от перенапряжения глаза почти вылезли из орбит, на висках набухли жилы.
Я еще не видел себя в зеркале, наверное, я выгляжу не лучше.
Бородач тяжело дышит, от него валит пар.
Благодарю, что спасли меня, прервав полет стрелы, говорит рыцарь, в которого вселился Рене.
Ненавижу арбалеты, следует ответ. Это оружие трусов, убивающих на расстоянии, вместо того чтобы сойтись с неприятелем лицом к лицу. Вперед, освободим храм Гроба Господня!
Храм Гроба Господня? думает Рене. Так этот город Иерусалим? Тогда понятно, почему на нас кресты. Мы и вправду крестоносцы
Вокруг них еще не стих бой, но он, глубоко вдыхая, улавливает в раскаленном воздухе нежданные ароматы. К запахам крови и дыма примешивается запах жасмина. Балконы беленых домов неподалеку, увенчанных круглыми крышами, увиты цветами.